Времена Бессмертных - Мишель Роман

— Скажи это, так, чтобы я сказала — да.

Руфь напряженно следила за нами, наверняка не понимая, что между нами происходит, и ссоримся ли мы или просто ведем очередную странную беседу.

— Хорошо. Но если ты скажешь — нет, я убью тебя.

Саванна встала с кровати и подошла ко мне. Я видел столько всего в тот момент в ее черных, кошачьих глазах… Она улыбалась невероятной улыбкой и, сократив между нами расстояние до максимума, закусив нижнюю губу, произнесла:

— Предложи мне выйти за тебя. Скажи это.

— Ты станешь моей… женой?

Она сказала — да. Сестра тут же с радостными криками помчалась к маме, потом они позвали друзей семьи и начали планировать торжество. Все закрутилось. Окраина гудела, потому что меня знали многие, и даже Старейшины пообещали прийти на наше венчание.

Через два дня все было готово, венчание по традиции должно было проходить у громадного костра, в старом парке развлечений, народу к моему облегчению собралось не так много, как я опасался — тогда народ взбудоражило первое массовое исчезновение Смертных и многие боялись даже выходить на улицу.

Я долго не решался — идти ли мне в костюме, или же назло всем ожиданиям моих родственников, заявиться на собственное венчание в обычной черной куртке. Но я подумал, что мама лишний раз улыбнется, увидев меня в строгой одежде, поэтому поверх черной рубашки надел элегантный пиджак, доставшийся мне от отца.

Я приехал к костру раньше Саванны, Спартак, увидев меня, пошутил, что мне стоит как-нибудь посетить в таком виде Церемонию Перехода, на что я пообещал ему сломать челюсть. Все ждали только ее. Обливаясь потом от близкого нахождения к костру, и предвкушая скорую пирушку.

Ждали все. Я ждал больше других. Именно тогда, я понял, что моя мечта несбыточна, когда время растянулось настолько, что могло посоревноваться с вечностью.

Саванна не пришла. Она бросила меня на нашем венчании, тем самым сделав так, что моя неудовлетворенность ею, стала бесконечной. Она мне не подчинилась. Мы не виделись какое-то время, моя мама ее возненавидела, в этом к ней присоединился и мой лучший друг, но я все понял, и когда через несколько месяцев, она пришла ко мне с новым делом, я согласился.

— Лео? Какого… Ты, что здесь делаешь? — слышу я голос над собой, и чьи-то руки помогают мне подняться с пола. Я уже пришел в себя, и толпа вокруг меня заметно поредела, каждому хочется подойти ближе к парапету и посмотреть как на арене жгут Бессмертных.

— Кит. — киваю я в знак благодарности моему знакомому с Окраины, шестнадцатилетнему рыжеволосому парню, работавшему на моего отца в оружейном магазине. — Мне стало плохо. Сейчас уже все нормально.

— Что ты здесь делаешь, ты нашел Руфь? — он произносит имя моей сестры с едва заметной дрожью, хотя я всегда знал, что он к ней неравнодушен. Я никогда не был против.

— Еще нет. Но я делаю все для того, чтобы узнать, где она.

— Некоторые… большинство говорят, это просто слухи конечно… — Кит мнется, ему не хочется злить меня.

— Что за слухи? Говори.

— В общем, дело такое… говорят будто тех, кого похитили уже нет надежды найти. Но я не верю, Лео!

— Что ты имеешь в виду, не юли, говори как есть!?

— Эксперименты. Только вот это даже не эксперименты никакие, а похищенных людей толпами увозят в замок Блэка. Кое-кто, с Олимпа, в последнее похищение проследил за Стражами и собственным глазами увидел, как людей загоняют внутрь, будто скот.

Я не принимаю всерьез его слова, но оставил для возможности таких событий место в голове. Важно то, как Кит рассказал мне об этих слухах и как страх потерять мою сестру навсегда, застыл в его глазах.

Мне нравится этот парень.

— И еще кое-что… — Кит смущенно и неловко тянется в карман штанов и достает свернутый листок. — Это тебе. Не спрашивай, как записка оказалась у меня, сам не знаю. Шла через множество рук.

Я раскрываю листок и читаю:

«Надеюсь, слухи, что ты неравнодушен к византийке ложь. Иначе я тебя совсем не знаю, а это уже очень неожиданно. Мы скоро встретимся с тобой. Отправляйтесь в замок Дориана Блэка. Саванна».

Глава 11

Аврора

Моей дорогой подруге

«Моя дорогая, случилось страшное — я и Лео потерялись, но пугает меня, даже не столько расставание, как где и с кем я сейчас нахожусь. Мне, кажется, что он, тот, кто сидит за моей спиной в кресле, подперев подбородок кулаком и внимательно наблюдающий за мной, проделал огромный путь лишь с одной целью — присвоить меня себе.

Нелепейшими событиями пронизана наша жизнь, даже в самые серьезные и опасные моменты, может случиться то, что вас развеселит, пусть это и будет болезненный, испуганный смех. Меня похитили во второй раз! Только теперь это как будто по-настоящему. Ты спросишь, что я имею в виду, и я объясню это так — когда мы встретились с Лео, и он лишил меня свободы для личных целей — это была встреча, при иных обстоятельствах я бы желала (и желаю по-прежнему), чтобы он всегда держал меня рядом с собой. А когда бандит из Олимпа по имени Бруно передал меня в руки своего приятеля, и тот отдал меня на растерзание обезумевшей толпе, это стало подлинным лишением свободы, тем самым бесчеловечным поступком, сравнимым с невозможным: с лишением воздуха.

Мне не хочется говорить о том, что происходило со мной, с моей душой и сознанием, после того, как меня отвели на арену, дожидаться часа казни. Никакими словами этого не описать, ни в одном языке мира не найдется достаточно точного описания ужаса, испытываемого в момент несправедливости и безнадежности, неотвратимости грядущей боли. Скажу лишь одно — иногда жизнеутверждающее высказывание «что не убивает, то делает нас сильнее» не работает.

Сейчас, находясь в относительной безопасности и не переживая за то, что случится со мной позже, скажу тебе правду, моя дорогая подруга: я не чувствую себя сильнее. Лишь опустошенней.

Я утратила еще несколько драгоценных процентов надежды, наполнявших мое сердце, надежды на то, что люди умеют проявлять свою доброту, что за тысячи лет жизни на земле, они в процессе эволюции стали разумнее и человечнее. Я уже почти не верю в это.

Все, что я видела на арене, пытаясь отворачиваться от вида горящих заживо людей, зажмуриваясь, слыша душераздирающие крики, было безумием. Бесповоротное безумие угнетенных людей, страдания которых привели их к кровожадности и единственному смыслу существования — мести. Все эти, одетые в черные одежды люди, никогда не смогут стать нормальными, даже отобрав у «богачей» их ценности и дома, они не будут счастливее.

Мне было жалко их, потому что я находилась в стороне и могла наблюдать за происходящим почти беспристрастно, к тому моменту, когда я увидела уже с десяток казней, во мне не могло рождаться больше взрывов эмоций. В том, что происходит, виноваты обе стороны и, к сожалению, как в сказках, нет очевидного добра и зла, белое — есть черное, и наоборот.

Но в момент истинного ужаса, готовясь к смерти, искренне сочувствуя себе в том, что вот-вот покину этот мир молодой и так и не познавшей любви, я видела не только безумие вокруг, но и настоящую человеческую отвагу. Нет, не значит, что кто-то пытался кого-то спасти из плена, или хотел вразумить толпу путем призыва к доброте… это была всего-навсего песня.

Девушка по соседству со мной, связанная и лежащая в неудобной позе на камне, готовящаяся следующей идти на огонь, неожиданно запела. Я в мгновение забыла обо всех страхах и панике, терзавших меня. Ее голос был тверд и излучал силу несломленного духа, ее слезы не были слезами, а только сожалением, что до людей уже нельзя донести ни одного слова. Она очевидного, была из восточного бессмертного города, потому что ее язык мне не знаком, тянущиеся гласные, делали песню еще выразительнее.

Отвага этой прекрасной, смуглой девушки, похожей на царицу жаркой страны из сказки, заключалась в том, как она шла на смерть, плача, но, не давая голосу дрожать, и выглядело это, будто ее не силой ведут на огонь, а она сама выбрала для себя этот путь.

Песня ее звучала из пламени, затем превратилась в предсмертный крик. И я плакала вместе с ней, пока не почувствовала прикосновение руки…»

— Зачем ты пишешь? Я не напоминаю тебе о времени, но и не хочу, чтобы ты думала, что мы уже в полной безопасности. — отвлекает меня от письма Парис.

Я поворачиваюсь к нему на девяносто градусов, смотрю искоса, будто так, он может стать менее реальным. Когда я вижу его, я чувствую что возвращаюсь домой, к отцу, к прежней жизни в Византии, а это означает, что Лео остается где-то в прошлом. Такого допустить я не могу.

— Просто пишу и все. Тебя это не касается. — огрызаюсь я, сама уже не помня причины по которой должна злиться. Мне стыдно за свой тон и не желание смотреть Парису в лицо, ведь он спас меня, забрав с арены.