Звезды Тянь-Шань - Василий Ленский

— Конечно, нет, — жизнерадостно ответил он.

— Опять спешишь. Ум гасит первое сознание и восточные мудрецы были правы, когда говорили: «Ограничивай деятельность ума». Это ты прочитаешь в Раджа-йоге, это ты прочитаешь в Упанишадах, где воспевается Атман — сознание освободившееся от ума. Что может быть прекраснее и точнее непосредственного восприятия?! А с другой стороны, ты прав. У меня к тебе вопрос: предполагаешь ли ты, что второе сознание может быть развито без зародыша в нем, то есть без ума?

— Думаю, что нет, — ответил Дун.

— Почему?

— Даже теперь мы собираемся ограничить ум умом. Наше общение идет на уровне ума, — ответил Дун. — Хотим мы или нет, но мы уже используем ум.

— Если ум будет все время в своих законах, то он из внутреннего Космоса слепит то же самое.

— Я думаю, что где-то должна быть граница.

— Либо…

Дун задумался. Похоже, что получался тупик.

— Разве одни «двери» у нас во внутренний мир? — подсказал я. — И разве через одни «двери» ум насаждает себя во внешнем мире?

Дун обрадовался этой подсказке и сказал:

— Зрение, слух, вкус, обоняние, осязание, тело, ум — все это можно использовать для рождения второго сознания.

— Вернемся к исходному вопросу. Что ты предлагаешь, чтобы люди не болели и не страдали от ограничений внешнего мира?

— Уметь отпускать внешний мир и вынимать из него ум и уметь отпускать второе сознание. И второе: развить второе сознание до…

Дун не знал, до какой степени развивать второе сознание. Он сообразил, что внутри того зрения, которым он видит горы и меня, не будет. И слуха того тоже не будет. Но ответить на вопрос развития второго сознания нужно хотя бы с точки зрения здоровья. Было очевидно, что там где ум, там гаснет непосредственное восприятие, и сознание служит понятиям ума, а точнее, законам ума.

— Я знаю, что теперь нужно развитие, а не размышление о развитии. Я буду пробовать и искать, — сказал Дун.

— Итак, как ты заметил, абсолютно все упрется в отпускание. Начни с отпускания тела. Лучше начинай с ног, пока все не исчезнет. Пока ты не зависнешь в воздухе. Тут тебе и зрение поможет. Выводи себя нескованным зрением в простор над помещением, в котором ты упражняешься. Затем, подобную расфокусировку осуществляй даже во время движений. Если ты освоишь это, ты уже встанешь на одну ступеньку с просветленными. Сейчас, когда мы пойдем назад, я расскажу тебе об упражнении левостороннего движения. Так ты будешь развивать пока маложизненный человеческий ум.

— Мы не пойдем сейчас назад. Я слышал, что здесь отнеслись серьезно к нашему пребыванию, — удивился Дун.

— Нет, Дун. Обстоятельства энергии Чи складываются так, что мне пора идти. Вернусь в пределах месяца. Хорошо мне здесь, но мое западное тело развивается по своим законам. Впрочем, ты можешь здесь оставаться, если тебе разрешат. Когда я вернусь, ты, возможно, будешь иметь подготовку. Я тебе оставлю листочки с мантровой астрологией. Надеюсь, те, которые мы составили раньше, ты прихватил.

Дун кивнул головой и по-прежнему с непонимающим видом смотрел на меня.

— Не удивляйся, Дун, — сказал я. — Сейчас меня позовут.

Я повернулся лицом к дверям храма и оттуда темная фигура мне подала знак. Мне показалось, что это женщина. Мы с Дуном пошли туда, но у дверей, которые разветвлялись в разные стороны, Дуна остановили. Я пошел за фигурой в темной одежде и уже не сомневался, что это женщина. Присутствующие здесь все ходят мягко, но эта скользила, словно не касалась пола. Можно было подумать, что она на коньках или летит по воздуху. Черная накидка выделяла талию. Мы двигались по очень узкой улочке. Слева и справа окон не было. Впрочем, разрыва в стенах тоже не было. Две длинные стены, освещенные чистым солнцем, двигались, создавая изгибы и ответвления наподобие лабиринта.

— О, да здесь не только стены и ворота крепкие, — отметил я, — здесь и заблудиться не мудрено.

Вскоре мы пришли в один из тупиков. В торце была беленая стена.

«Уж не заблудилась ли проводница», — мелькнуло в голове, но она вдруг исчезла.

Все происходило в мгновение. Я даже слегка притормозил движение.

«Там шаги невесть откуда, здесь люди исчезают», — пронеслось в сознании.

По инерции я продолжал идти и очутился, сделав несколько шагов, в красочном коридоре. Здесь не было темных тонов. Голубые, желтые, розовые цвета покрывали колонны и непонятные мне рисунки. Наверное это были символы в цветном изображении. Этими символами гармонично была украшена стена, а сбоку за колоннами был дворик с цветами. В конце колонн было две двери: прямо и налево. Я спохватился, что впереди меня никого нет и я иду сам по себе. В конце коридора был такой же коридор, повернутый направо. Я на секунду остановился, но дверь налево открылась и я вошел в нее. В причудливой комнате никого не было, но она была наполнена ощущением присутствия живых тел.

«Эдика бы сюда, — подумал я. — Интересно, почувствовал бы он теперь ощущение присутствия? С ощущением шагов он согласился.»

Впрочем, не мешало бы сюда и Абдыбая, у которого теперь будет крутой поворот судьбы. Но у каждого свое тело обстоятельств.

Ощущение присутствия было объемным и разнообразным.

— Ты должен возвращаться к себе, — но это был не голос, это было содержание без слов.

Такое бывает во сне или в медитировании, когда никто не говорит, но все, как в словах, понятно.

— Ты знаешь, что ждет твоего друга?

— Да, — точно также без слов сущностным содержанием ответил я.

Если бы здесь был Дун, то он бы понял, что ум, его аппарат — речь, можно заменить более емким свойством. Это свойство не последовательного мышления или оповещения, а знания сразу непосредственно и в полном объеме. Может быть, когда-нибудь люди научатся «разговаривать» сущностями.

— Что ты собираешься делать? — опять засветилось в голове.

— Все будет проистекать как должно в теле обстоятельств. В моем внешнем теле это опыт. Тело обстоятельств западного характера особое и его надо пережить.

Одновременно я воспринимал содержание комнаты. Зрительно здесь был потолок. Сущностно на восприятии все было так, что его нет. Небо над головой, гряда гор создавали уютную локальность. Было ощущение, что все есть вокруг, но здесь уют, гарантия неприкосновенности и полное доверие. Не часто бывает такое ощущение, оно случается, когда человек уходит далеко в безопасные горы и ощущает, что теперь он никому не нужен и никто его не побеспокоит. Такое случается, когда родители надолго уехали из дома, ребенок заперся. Предоставлен сам себе и чувствует себя хозяином.

В этой комнате не ощущалось даже наличие соседних комнат, а уж сторонних поселений и храма — и тем более.

«Один здесь человек носитель или группа?» — пронеслось у меня для себя, но тут же последовал ответ:

— Здесь нет различений. Мы одно различающееся.

— Я могу вернуться через месяц.

— Ты волен поступать как хочешь. Здесь время не исчисляется.

Я повернулся, так и не увидев комнаты в содержании, потому что все застилало ощущением восприятия свободного пространства. А может быть комнаты и не было, но входил я словно бы в нее. Я не удивился, когда перед собой не увидел дверь. Я сделал несколько шагов в сторону предполагаемого коридора и оказался на террасе. Сзади меня была закрытая дверь. По правую руку уже стояла фигура, облаченная в черное. Я повернулся и пошел к ней, а она повела меня вперед. Мы беспрепятственно вышли из солнечного лабиринта. Над головой было только небо и солнце. На площадке возле храма сидела молодежь. Среди них я увидел Дуна и дедушку. Теперь я видел лица молодежи и их фигуры. Сложно было определить их национальность. Но у всех были черные волосы, накоротко стриженые у мужчин и длинные косы у женщин. Восточный тип лица был своеобразным. Он больше подходил европейцу, чем монголу или китайцу. Ко мне подошел Дун и сказал:

— До вашего прихода мне разрешили остаться здесь. Дедушка вас проводит куда вам угодно. Тем более, что ему все равно возвращаться в селение. Там его ждут.

В Талгаре стояла чудная погода. Все было привычно и обыденно. День уже склонялся к вечеру. Я решил найти Абдыбая. Эдик уехал в Алма-Ату.

У Олега Тумакова мне сказали, что Абдыбай и он ушли куда-то, наверное на свадьбу.

«У кого же может быть свадьба?» — размышлял я, так как хорошо знал всех односельчан.

По дороге мне сказали, что свадьба у недавно приехавших.

Шумное застолье встретило меня радужно. Олег уже изрядно подвыпил и нараспев декламировал стихи Есенина. Есенин еще не был в моде, но Олег достал где-то трехтомник стихов и знал его наизусть. Стихи Есенина потешали народ. Они были заунывными, а люди были оптимистического характера. Только Олегу нравилась эта не понятная о чем печаль. Жил он в избытке на сопоставлении с другими и печалился он, но не они.