Джентльмены-мошенники (без иллюстраций) - Эрнест Хорнунг

– Они ничего не потеряют, – ответил лорд Лейверсток. – Я сам возмещу убытки.

– Нет-нет, милорд, это была бы вопиющая несправедливость, – возразил Саймон Карн. – Мы все – распорядители фонда и виноваты в случившемся не меньше вас. Если ко мне присоединятся десять человек, я пожертвую в фонд Спасения десять тысяч фунтов.

– Я последую вашему примеру, – заявил маркиз.

– И я, – подхватил лорд Эмберли.

К вечеру еще семь джентльменов внесли свои лепты; подведя итог, Саймон Карн подтвердил: жители Канарских островов ничего не потеряли.

VI. Королевский финал

Из всех развлечений, светских и спортивных, которые украшают собой английский календарь, одно из самых грандиозных – или как минимум увлекательных – это, несомненно, Каусская неделя. Так думал Саймон Карн, сидя на палубе яхты лорда Тремордена, что стояла на якоре в устье реки Медины[25]. Покуривая сигарету, он нашептывал нежные пустяки в розовое ушко леди Мэйбл Мэддерли, королевы среди прочих признанных красавиц прошедшего сезона. Вечер стоял прекрасный, и будто лишь затем, чтобы наполнить чашу радости до краев, полчаса назад на своей яхте “Неизвестная величина” Карн выиграл Кубок королевы. Неудивительно, что он был доволен жизнью – и нынешним везением в частности.

Крошечная гавань полнилась судами всех сортов, форм и размеров, включая и флагманскую яхту “Гогеншраллас”, принадлежавшую его величеству императору Вестфальскому, личный флот английской королевской семьи, паровые шхуны, катера и прочие плавучие средства, принимавшие участие в крупнейшем водном празднике Англии. Туда-сюда шныряли паровые катера, юркие гички переправляли с корабля на корабль радужно одетые компании, городок на берегу пестрел флагами, и в нем почти непрерывно звучала музыка.

– Должно быть, вы считаете себя счастливцем, мистер Карн, – сказала леди Мэйбл Мэддерли, улыбнувшись, в ответ на его слова. – В июне вы выиграли Дерби, а сегодня – Кубок королевы!

– Если в этом и заключается счастье, то, полагаю, я на седьмом небе, – произнес Карн, вытаскивая из портсигара очередную сигарету и закуривая. – И все-таки я недостаточно удовлетворен и мечтаю о большем. Если цель – достичь победы, по сравнению с которой Дерби и Кубок королевы – сущие пустяки, надо думать, что я получил еще не все дары фортуны.

– Боюсь, я не улавливаю смысла ваших слов, – ответила леди Мэйбл. Но, судя по ее лицу, если она и не поняла, то догадка у нее имелась. По меркам общества Карн был самой желанной в матримониальном смысле добычей, и в последние несколько недель иные сплетники зашли так далеко, что принялись утверждать, будто леди Мэйбл подцепила Карна на крючок. И впрямь, он уделял красавице много внимания.

Трудно сказать, чем Карн ответил бы на слова леди Мэйбл, поскольку на палубе появился хозяин яхты, лорд Треморден, и зашагал к ним. В руках он держал записку.

– Я только что получил письмо о том, что его императорское величество собирается почтить нас визитом, – сказал он, приблизившись. – Если не ошибаюсь, к нам уже плывет катер.

Леди Мэйбл и Саймон Карн встали и вместе с лордом Треморденом подошли к фальшборту. Красивый белый паровой катер с вестфальским флагом на корме отошел от королевской яхты и быстро направился к ним. Через несколько минут он уже достиг трапа. Лорд Треморден спустился приветствовать высочайшего гостя. Поднявшись на палубу, его величество пожал руку леди Треморден, леди Мэйбл и Саймону Карну.

– От всей души поздравляю вас с сегодняшней победой, мистер Карн, – сказал он. – К моему сожалению, вы показали высший класс в гонках. Хоть вы и обошли меня на тридцать секунд, я утешаюсь сознанием, что яхта победителя намного лучше.

– Столь великодушно принимая свое поражение, ваше величество увеличивает радость моей победы, – ответил Карн. – Но должен признать, что успехом я обязан отнюдь не собственным умениям. Яхту выбирали для меня другие люди, я даже лишен возможности сказать, что управлял ею лично.

– Тем не менее она – ваша собственность. И вы навсегда войдете в историю и в анналы яхт-клубов как призер Кубка королевы незабвенного 18** года.

Произнеся этот комплимент, его величество повернулся к хозяйке, предоставив своему адъютанту болтать о событиях минувшего дня с леди Мэйбл. Когда спустя полчаса император отбыл, Карн также простился с друзьями и, спустившись в шлюпку, поплыл на собственную великолепную паровую яхту, стоявшую на якоре в нескольких кабельтовых от императорского судна, где ему предстояло отужинать нынче же вечером.

На палубе его встретил камердинер Бельтон и подал телеграмму. Карн изучил послание без особого интереса. Но мгновение спустя лицо его озарилось, словно по волшебству. С телеграммой в руке он повернулся к Бельтону.

– Идемте вниз, – быстро произнес он. – Это интересные новости – придется не один час поломать голову.

Войдя в салон, украшенный лучшими образцами драпировального искусства, Карн направился в каюту, которую превратил в кабинет, и тщательно запер дверь.

– Мы достигли финала, Бельтон, – сказал он. – Комедия длилась достаточно долго, и теперь нам лишь остается произнести мораль и поскорее спустить занавес.

– Боюсь, я не вполне понимаю, – отозвался Бельтон. – Не объясните ли вы, что случилось?

– Объясню, притом в двух словах. Это телеграмма от Лиз Тринкомали, отправленная вчера из Бомбея. Прочтите сами.

Он протянул телеграмму слуге, который неторопливо прочел вслух:

– “Карну, Порчестер-хаус, Парк-лейн, Лондон. Брэдфилд уехал две недели назад. Я узнала, что он за тобой. Тринкомали”. Дело серьезное, сэр, – сказал камердинер.

– И впрямь, – ответил Карн. – Видимо, Брэдфилд думает, что наконец-то меня поймал. Но кажется, он забыл, что я ничуть не глупее его. Дайте-ка еще раз взглянуть на телеграмму. Уехал две недели назад? Значит, у нас еще есть время. Если так, то, ей-богу, я уж постараюсь успеть как можно больше.

– Право же, сэр, лучше уехать немедленно, – поспешно возразил Бельтон. – Если этот человек, который так долго за нами охотится, проделал уже больше половины пути до Англии, и притом с несомненной целью загнать вас в угол, то, разумеется, сэр, вы и сами сочтете благоразумным скрыться, пока не поздно.

Карн снисходительно улыбнулся.

– Разумеется, я скроюсь, мой дорогой Бельтон, – сказал он. – До сих пор я никогда не пренебрегал необходимыми предосторожностями. Но прежде чем уехать, я сделаю еще кое-что. Я задумал предприятие, по сравнению с которым все, что я совершил до сих пор, покажется ничтожным. Такое, чтоб у англичан глаза на лоб полезли!

Бельтон уставился на хозяина, на сей раз с неприкрытым изумлением.

– Вы хотите сказать, сэр, – сказал он с дерзостью любимого слуги, – что намерены снова рискнуть, в то время как меньше чем через две недели в Англию прибудет единственный человек, который знает о вас достаточно, чтобы призвать к ответу? Поверить не могу, что вы способны на такую глупость, сэр. Умоляю, задумайтесь!

Карн, впрочем, не обратил никакого внимания на мольбы камердинера. Он заговорил, словно размышляя вслух:

– Главная трудность в том, что именно предпринять. Я, казалось бы, исчерпал все удобные возможности. Впрочем, будет странно, если, хорошенько поразмыслив, я ничего не изобрету. А пока что, Бельтон, позаботьтесь, чтобы в следующую пятницу мы могли покинуть Англию. Велите шкиперу быть наготове. К тому времени мы закончим, и тогда здравствуй, открытое море, и прощай, светское общество! Намекните там и сям, что я уезжаю, но будьте крайне осторожны в словах. Напишите агентам касательно Порчестер-хауса и займитесь прочими необходимыми вещами. Можете идти.

Бельтон поклонился и вышел из каюты, не сказав больше ни слова. Он достаточно хорошо знал своего хозяина и не сомневался, что ни просьбы, ни увещевания не заставят Карна отклониться с избранного курса. Так что по уже выработавшейся привычке он с достоинством покорился неизбежному.

Оставшись наедине с собой, Карн провел около часа в серьезных раздумьях. Затем велел подать шлюпку и отправился на берег. Прибыв в телеграфную контору, он отправил телеграмму, которая в иное, менее суматошное, время могла бы удивить телеграфиста. Она была адресована в Бомбей, некому магометанину – торговцу драгоценными камнями, и, не считая подписи, содержала лишь два слова: “Выезжаю – приходи”.

Карн знал, что телеграмма дойдет до той, кому предназначалась, и что адресат поймет ее смысл и будет действовать соответственно.

Ужин на борту королевской яхты “Гогеншраллас” был роскошен во всех отношениях. Присутствовали владельцы самых богатых яхт; в завершение банкета император лично произнес тост за здоровье Карна, победителя главной гонки регаты, и выпил под гром аплодисментов. Победитель гордился собой, но нес свои лавры со спокойным достоинством, которое не раз служило ему хорошую службу в подобных обстоятельствах. В ответной речи Карн упомянул о близком отъезде из Англии, словно громом поразив слушателей.