Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина - Сергей Минаков

Характерным признаком «революционной карнавализации» жизни были различные новые «революционные праздники».

«…Весь город готовится к празднику, – записал Г.А Князев 29 октября 1918 г. – Везде столбы, щиты. Бог знает, что обещано! Между прочим, будет обращено особое внимание на «самый красивый предмет, протекающий через весь город» (!). Так и сказано. Этот предмет – Нева. Праздники будут продолжаться три дня. На третий день «каждому гражданину будет представлена все, что ему захочется…». Это не из сатирического какого-нибудь журнала, а из «Красной газеты». Особенно должен украситься «Дворец Труда». Там кипит работа, конечно, какой-то монумент воздвигают перед дворцом. Теперь всюду монументы.490 Поставлен памятник кровавому извергу человечества – Робеспьеру. На днях в Москве было открытие «памятника». Может быть, и Аттиле поставить бы: тоже крови немало пролил491. Готовится декрет о полной отмене церковных праздников»492.

«Ряженых», будто на карнавале, первоначально напоминали и части Красной армии. В феврале 1918 г. генерал-майор М.Д. Бонч-Бруевич обратил внимание на «отряд Дыбенко», «на эту матросскую вольницу с нашитыми на широченные клеши перламутровыми пуговичками, с разухабистыми манерами…»493. Впрочем, пожалуй, более выразительными оказываются свидетельства людей, относительно нейтральных, гражданских. «Забавно видеть социалистическую и даже коммунистическую армию в красных бархатных штанах, – вновь обратил внимание Г.А. Князев. – Говорят, что в других местах новые воины разряжены в гусарские ментики, расшитые мундиры. Кто бы мог сказать, что такой вид будет у пролетарской армии?»494. Впрочем, «гусарский» облик автор записок увидел непосредственно. «…Так забавно видеть «Коммунистов» в красных гусарских фуражках, – отметил он, спустя год, осенью 1919 г. почти маскарадное одеяние «революционной армии». – Думали ли лихие гусары, что их головной убор так придется по вкусу тем, кто с такой энергией проклинал войну и ненавидел армию, милитаризм…»495.

«Начдив Тимошенко в штабе, – запечатлел И.Э. Бабель образ будущего маршала в своем дневнике. – Колоритная фигура. Колосс, красные полукожаные штаны, красная фуражка…»496. Таким же представлен на известных фотографиях и Г.И. Котовский. «Ворошилов, – лаконично зафиксировал свои впечатления тот же Бабель, – коротенький, седеющий, в красных штанах с серебряными лампасами…»497.

М.Д. Бонч-Бруевич, вспоминая 1919 год, свидетельствовал: «Примерно в час дня в штаб прибыл Фрунзе…Командующего Туркестанским фронтом сопровождал конвой, почему-то одетый в ярко-красные шелковые рубахи при черных штанах…»498. В красные мундиры был одет отрял личных телохранителей Троцкого. Лишь в 1920 г. значительная часть военных, особенно отборных фронтовых соединений и частей, была переодета во введенную еще в 1919 г. форму – шинели с широкими петлицами и красноармейские суконные шлемы. Последние вскоре получили расхожие армейские жаргонные прозвания: «громоотвод», 499 «буденовка», «фрунзевка», «синагога» 500.

Полагаю, что наиболее объективными свидетельствами о личности Тухачевского, его глубинных настроениях, являвшихся своего рода тональностью его мировоззрения, в том числе политического его аспекта, являются воспоминания Л.Л. Сабанеева. Он был старше Тухачевского, он знал его семью и его самого с детства и юности, когда натура человека, его характер еще обнажены и не успели полностью замаскироваться жизненным опытом. Он был далек от политики, от военного дела, он принадлежал к совершенно аполитичной – профессиональной музыкальной сфере. Он был человек аристократического происхождения, естественно лишенный плебейских амбиций, вполне самодостаточный, как человек способный, востребованный. Он уехал за пределы СССР в 1926 г., но это не была эмиграция обиженного, озлобленного, ненавидящего. Это была сначала долгая командировка, вполне легальная, превратившаяся постепенно в невозвращение.

«…Он находил в своей внешности, – еще раз процитирую, очевидно, самое существенное, что засело в его памяти о Тухачевском, – сходство с Наполеоном I, и видимо, это наводило его на мысль о его будущей роли в России. Он снимался фотографией в «наполеоновских» позах, со скрещенными руками и гордым победоносным взглядом»501. Но, думается, в этом было, зная свойства личности Тухачевского, скорее всего то, что сам же Сабанеев называл в нем «чудачеством и склонностью к сатире»502.

«Наполеонизм» Тухачевского мог быть и, очень возможно, был тоже некой артистически-эпатажной позой, его карнавальным превращением, тем, что Сабанеев называл в нем «чудачеством и склонностью к сатире»503. Ведь неспроста же молодой Тухачевский позировал перед фотоаппаратом, изображая Наполеона, играя Наполеона, «играя в Наполеона». Князь Касаткин-Ростовский, пожалуй, не вкладывая особого смысла в свое замечание, но обобщая «казус Тухачевского», будто бы соприкоснулся с мнением Сабанеева – «играют в Наполеоны». Поэтому неоднократные «бонапартистские откровения» Тухачевского, которые приходилось слышать Сабанееву, возможно, содержали элемент розыгрыша. И не потому, что Тухачевский говорил не всерьез. Похоже, что весь жизненный настрой его, пронизанный эстетизмом, «сценичен», несколько театрален. Аристократическая ирония и насмешка характерны были для его отношения ко многому в жизни и людях, что не касалось его главной страсти – военного дела – единственного, к чему он относился с беспредельной серьезностью и верой.

Многие, близко знавшие маршала, отмечали, несомненно, присутствовавшее в его поведении некоторое «позерство». Впрочем, он мог играть в «потенциального Наполеона» настолько же искренне, переживая эту роль по-настоящему, как это делает настоящий артист на сцене в спектакле.

Своими розыгрышами, эпатажными инсценировками он был известен с юности. Подчас трудно было даже определить, всерьез ли он говорит это и делает или опять дурачит собеседника или приятеля. Г.А Бенуа рассказал об одном случае, в котором «главным героем» был 19-летний кадет выпускного класса Тухачевский. «В 1912 году, в празднование в Москве столетия Бородинского сражения, – вспоминал много лет спустя Бенуа, – на параде участвовали и кадеты 1-го московского кадетского корпуса. Не могу не рассказать здесь об одном случае в связи с этим. О нем рассказал мне уже за границей мой однокашник по Павловскому училищу. Он стоял в строю во время торжественного парада вместе с кадетом Мишей Тухачевским. И когда царь делал обход по фронту, Тухачевский шепнул ему: „Вот бы его убить!“»504. Сомнений нет, никаких террористических намерений и мыслей у будущего маршала не было. Это было сказано явно, чтобы шокировать, попугать своего товарища, ради розыгрыша, мистификации. Так просто, ради развлечения, ради шутки и игры.

Н.И. Корицкий рассказал веселый эпизод эпохи Гражданской войны, когда Тухачевский командовал 5-й армией в 1919 г. «Как-то то ли Путна, то ли Гайлит привез на квартиру М.Н. Тухачевского широченный татарский халат, – вспоминал он. – Михаил Николаевич облачился в него, соорудил из полотенца подобие чалмы и, усевшись по-турецки, стал на татарском языке призывать правоверных к молитве – ни дать, ни взять муэдзин на минарете!»505

Сабанеев припоминал «художественное произведение» того же Тухачевского, «которое он сам изображал в лицах – уже при советской власти. Это была музыкальная шутка, сочиненная Тухачевским со своим приятелем, известным музыкантом Н.С. Жиляевым, которую он назвал «марксистская» или «советская файв-о-клокия». «Советская файв-о-клокия» была злой пародией на православную обедню и одновременно на советскую власть: там были «тропари», «кондаки», всякие возгласы и песнопения, вплоть до приглашения: «Услышим святого Карла-Марла чтение» (потом следовали отрывки из «Капитала») – было все сделано талантливо – и кощунственно, и чрезвычайно смешно»506. Такое откровенное издевательство, теперь уже над «революционной верой», шокировало даже противобольшевистски настроенных людей507. Это свидетельство вызывает сомнения в искренности официальных «признаний», сделанных Тухачевским в 1921 г., что к большевикам его подвигло, в частности, и чтение произведений Маркса в плену508. Во всем этом было что-то от декадентского шутовства.

К слову, замечу, что будущий маршал с гимназических времен славился своими проделками и шалостями, за которые частенько весьма сурово наказывался и дома, и в гимназии. «Скучая во время долгого окопного сидения, – рассказывали его приятели-офицеры, – Тухачевский смастерил лук-самострел и посылал в недалекие немецкие окопы записки обидного содержания. В промежутках между сражениями такими же записками договаривались о перемириях для уборки раненых или убитых, оставшихся между окопами. Об этой затейливой выдумке простодушно вспоминали и позже»509.