Город света (сборник) - Людмила Петрушевская

Он ее не боялся, но она ему сильно вредила, после того как однажды на празднике в парке он отказался пойти с ней в известную беседку под названием «Грот Венеры».

Он отказался грубо и наотрез.

И удивленная Королева через своих шпионов вычислила: он просто трус, ему, видимо, донесли, что в этом гроте нечисто.

Действительно, там иногда под утро приходилось убивать и сбрасывать потом трупы в речку, что же делать!

Кроме того, может быть, у него были сведения, что в этом гроте всегда заготовлена охапка моченых розог для порки под названием «Верба-хлест».

Королева не знала, что Первый просто брезговал ею, как иногда люди брезгуют пауками и гадюками.

Королева, получив отказ, кротко кивнула, но затем начала строить против Первого жуткие козни.

Кто-то даже заранее подпиливал ножки у его стула на торжественных обедах, которые транслировались по телевидению, чтобы он грохнулся на глазах у всех, и одну камеру специально ставили за его спиной.

Так бы было смешно!

И это прямо перед выборами.

Но у Первого была верная, преданная охрана, которая все видела, и как только этот стул бывал специально принесен, так же быстро он бывал и унесен.

То она посылала корзины тухлых яиц (собственноручно воспитанных в удушливом воздухе Грота Венеры) — специально расставлять их по маршруту следования машины Первого.

Вот стоит корзина с яйцами, никому не нужная, хозяина нет, а мимо едет нелюбимый населением Первый.

Все было сделано во имя народа, для блага народа, однако все до единой корзины с яйцами оказались украдены задолго до нужного момента неизвестно кем.

А неизвестно кто — это и есть народ.

И никогда не угадать, что для него благо, а что нет.

— Вот бы, — говорила Королева с тоской Злодею в клетке, — вот бы начинить каждое тухлое яйцо взрывчаткой, вот бы они зажарили омлет у себя на кухне, кровавенькая бы вышла жарёха!

Королева, правда, утешилась, представляя себе, какую вонючую яичницу приготовили себе похитители!

А насчет взрывчатки Королева даже как-то не спала ночь, все придумывая способ фаршировки яиц порохом, однако поскольку Королева в свое время училась из-под палки (из-под розги, посредством которой мать как раз хотела привить доченьке любовь к учебе) — то ничего придумать она так и не смогла, двоечники не сильны в химии.

Но все это было еще безобидными шуточками. Пришло время решительных действий, и Королева постановила устроить вечер анекдотов. Она объявила, что это будет подарок Королю.

Все были обязаны рассказать по анекдоту, в том числе и Первый, который терпеть этого не мог.

А Королю было сказано, что Первый слегка повредился в разуме и все толкует про какую-то «Вербу-хлест, бей до слез», а это выражение запрещено в государстве.

Специально для такого случая была вызвана выездная бригада психиатров, их для конспирации одели в черные халаты садовых рабочих и расставили по лужайке с лопатами и носилками — таков был приказ Королевы.

Что касается Первого, то Королева подошла к нему перед началом праздника и сказала, что Король обожает один детский анекдот про вербу-хлест, но рассказывать ничего не придется, первые же слова «верба-хлест» вызовут у Короля приступ хохота, и дело будет сделано.

Первый пожал плечами и ничего не ответил.

Наконец праздник начался.

Всем были розданы номера, и задача оказалась непростая: развеселить Короля. Но Король уж в чем знал толк, так это в анекдотах. Он помнил их все наизусть.

Придворные же, искусные дипломаты, строго воспитанные дамы, вышколенные аристократы, все как один выросшие в монастырях и закрытых частных школах, — все они, к сожалению, ничем особенно блеснуть не могли.

Они, конечно, знали каждый с юности по два-три анекдота, но совершенно неприличных — чем еще могут развлекаться дети в закрытых учебных заведениях!

А неприличных анекдотов Король и сам знал сотни, и договорились, что вслух их произносить не будут, только назовут тему.

И пошло-поехало.

Один вызванный кричит:

— Я не к вам, я к вашему попугаю.

Король пожимает плечами:

— Было.

Второй вызванный говорит:

— Не мальчик, а кто?

Король улыбается:

— Помню, помню.

И настает очередь Первого.

А он молчит.

Королева тихо, склонившись к нему, спрашивает:

— Вы что? Вы забыли, что вы слуга? И, кстати, где сейчас ваши чудесные деточки? Я их так люблю! Они без охраны? О, это очень опасно! Они поехали смотреть рыбок в Океанариум? О, я им завидую.

Первый знал, что Королева готовит ему какой-то злобный фокус, но не удалось выяснить какой.

А вот теперь все стало ясно. О том, что дети поехали в Океанариум, не знал никто, кроме воспитательницы и шофера.

Мало того, это решение было принято за полчаса до праздника анекдотов и в кухне, при звуке льющейся воды, т. е. со всеми предосторожностями.

— О, — продолжала Королева, — сейчас на дорогах так опасно! То и дело ездят эти кошмарные тяжелые грузовики с капустой! Ну, так где ваш анекдот?

Растерянный Первый молчал. И все молчали.

Тишина повисла над лужайкой.

Замерли садовые рабочие с лопатами и носилками.

И тут в руке у Королевы блеснул радиотелефон.

Она медленно набирала какой-то номер, выразительно глядя на Первого.

Первый с бьющимся сердцем произнес:

— Ну, верба-хлест.

— Что это такое? — робко спросил Король.

— Что-то новенькое? — подхватила Королева. — Как-как? Как называется?

— Верба-хлест.

— И в чем там дело? — испуганно спросил Король.

Первый не знал, что отвечать.

Все ждали.

— Верба же хлест, — оглядываясь по сторонам, ища помощи, повторил Первый. — Знаете?

Никто не откликнулся. Все как окоченели.

Все чувствовали, что происходит что-то ужасное.

Малейший намек на Грот Венеры карался сорока годами каторги как злостная клевета, а уж что говорить о знаменитой на всю страну запрещенной поговорке государыни «Верба-хлест, бей до слез» — за это награждали «деревянной вдовой», виселицей.

И тут Первый слишком поздно заметил, что охраны его рядом нет и что садовые рабочие торопливо снимают черные халаты, а под черными халатами у них белые.

Белые халаты окружили Первого.

— Ему плохо? — сказал Король.

— Переработал, — мягко ответила Королева.

— Перетрудился, — зашелестели придворные.

— Скорая медицинская помощь, — провозгласил один белый халат, а другие подхватили носилки, на свет появились простыня, шприц, Первому закатали рукав, и укол был сделан в течение секунды.

Тем дело и кончилось.

Вскоре он равнодушно лежал на носилках под простынкой, а его обезоруженная охрана уже была увезена на грузовике куда-то.

И карета «скорой помощи» тоже выехала из дворцового парка, а Королева тут же представила собравшимся нового Первого по имени Второй.

Второй оказался симпатичным молодым человеком, ничем не примечательным, он служил в должности четвертого помощника посла в Панголине и однажды сопровождал Королеву в поездке по этой дикой стране в течение десяти дней и ночей — и там, видимо, и зарекомендовал себя.

Второй быстро освоил свою новую должность, подсаживал Королеву в карету, сопровождал ее на вернисажи и концерты, носил Королю на подпись указы, составленные Королевой, в числе которых был и указ об отмене указа об отмене смертной казни.

Король, как и раньше, все подписывал, и никто не мешал ему пить и гулять, и он не мешал никому.

Только он почему-то больше не рассказывал анекдотов и с ужасом отстранялся от Королевы, когда она приветствовала его на праздниках и казнях.

Теперь казни производились регулярно по воскресеньям, шла прямая телетрансляция, разыгрывались пари — помилуют преступника или не помилуют, и, говорят, Королева, которая единственная знала об этом, загребала огромные выигрыши.

— Королева тоже хочет заработать, — говорили уважительно верноподданные.

Вручался также Суперприз — и выигравший мог своей властью помиловать одного из осужденных.

То есть спутать карты Королеве и дать выиграть кому-то безымянному.

Это было опасно, что вызывало жуткий азарт в целом государстве.

Все жили от воскресенья до воскресенья.

Народ наконец получил что хотел, не отлипая от телевизоров.

Королева со Вторым присутствовала и на других мероприятиях, среди которых особой пышностью выделялся выпускной вечер школы палачей, где каждому дипломнику была дана возможность отличиться тут же на прямом эфире в воскресенье, и юные палачи могли даже выбирать орудие труда — то ли виселицу, то ли гильотину, то ли плаху, а медалистам можно было показать себя в стрельбе по бегущей мишени.

Тюрьмы наконец опустели, преступников ловили как дичь, кривая правонарушений пошла круто вниз, и теперь даже за кражу куска хлеба или книги в библиотеке полагалось долго отпиливать руку или ногу или выкалывать глаза по жеребьевке, кому что выпадет, и этот волнующий момент тоже транслировался по телевидению.