Дело Каллас - Ален Жермен

44

Иветта и Айша допивали свой аперитив – один сюз и один мартини – в «Кафе де ля пэ». Агнесса смаковала чер-носмородинный ликер «Дюбоне» и грызла земляные орешки. Подруги пригласили ее в знак благодарности за успешно прошедшую примерку. Им очень нравилось это шикарное, дорогое заведение, расположенное на углу бульвара Капуцинов и площади Опера. Сидя на закрытой террасе, они рассматривали прохожих. Улица представлялась своеобразной сценой с самыми неожиданными в своей экстравагантности актерами. Вон какой-то толстый господин, поскользнувшись, чуть не упал, но в последний момент успел ухватиться за газетный киоск, где был выставлен «Мир меломанов», на первой полосе которого красовался анонс новой книги Эрнеста Лебраншю.

За небольшим столиком с литой ножкой и мраморной столешницей, окантованной медью, какие обычно стоят в бистро, на не очень удобных тростниковых стульях, собрались представительницы трех поколений. Старшая начала работать в Пале-Гарнье совсем молоденькой и тоже была тогда уборщицей. Именно она рассказывала, как училась портняжному ремеслу, поднималась по служебной лестнице и передавала свое умение, унаследованное от опытных мастеров. Теперь же, собираясь на пенсию, она немало гордилась тем, что является живой памятью театра. К ней постоянно обращались, чтобы узнать, кто автор того или иного костюма, найденного без этикетки на дне картонной коробки, кто играл в нем, в каком спектакле…

Иногда старые костюмы превращались в бесформенные лохмотья, но она выкладывала всю их историю, наигранно скромным тоном, но с непререкаемым авторитетом, словно произнося неоспоримую истину. Однако у этой одинокой старой девы, посвятившей свою жизнь оперному театру, было золотое сердце: свадебное платье для Айши стало ее лебединой песней. И вообще история бывшей уборщицы походила на сказку о феях.

– А твои родители? Что они думают о твоем браке? – спросила она Айшу.

– Они погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было восемнадцать. Не знаю, кем бы я стала, не будь рядом Иветты, нашей соседки по лестничной площадке в Олней-субуа. Это она устроила меня в свою бригаду и заменила мне мать… Второстепенная роль первого плана, – добавила она, целуя Иветту в щеку.

– Мне очень жаль, Айша, я не знала. А кто-нибудь из родственников остался? Братья, сестры?

– Нет, я единственная дочь.

– А в Марокко? Наверняка есть дяди, тети, кузены, не так ли?

– Да, но они мне почти чужие.

– А я думала, что, устраивая свадьбу в Маракеше, ты хотела собрать их вместе.

– О, нет! Я им ничего и не говорила, Это идея Уильяма, а не моя.

– Ну что ж, я нахожу ее отличной! Учитывая твое происхождение, он поступил очень деликатно, – убежденно произнесла Иветта. – А как вы собираетесь отпраздновать Новый год, Агнесса?

– Еще не думала. А что? – спросила портниха с надеждой.

– Да так… Хочу устроить небольшой ужин, и хотелось бы знать, не окажете ли вы нам честь…

Еле удержавшись от проявления радости, Агнесса вежливо ответила:

– Очень любезно с вашей стороны. Спасибо, я принимаю приглашение.

Легкая дрожь в голосе и покрасневшие щеки выдавали ее волнение.

– Пригласим семейство Джонсонов, инспектора Леграна, доктора Отерива и Эрнеста Лебраншю. Как выдумаете, Агнесса, нельзя ли воспользоваться ротондой абонентов?[63] Туда есть отдельный вход, а с пожарными и ночными сторожами я договорюсь, – продолжала Иветта.

– Вы можете сказать, что это для моего прощального ужина; они не посмеют отказать. Обратитесь прямо к главному секретарю, и он даст разрешение. А директора нечего беспокоить.

– А что, если устроить маскарад, переодеться в уже ненужные костюмы? – возбужденно предложила Айша.

– Я все устрою, это будет моим подарком. Дайте подумать… Вы даете мне размеры каждого приглашенного, остальное – мое дело, – предложила Агнесса.

Все трое принялись обсуждать меню и место каждого участника. Стол будет накрыт на девять персон. Хорошая должна быть вечеринка!

– Посмотри-ка, никак Айша с Иветтой!

– Ты прав, Париж – большая деревня. Высадить тебя здесь?

– Да, для нее это будет сюрпризом!

Бертран остановил машину перед светофором.

– Поцелуй ее за меня.

– Ты не со мной.

– Нет, меня ждет Жан-Люк. Не забудь позвонить своему брату. Он нам очень нужен.

– Не забуду, – пообещал Уильям, закрывая дверцу. – Всего хорошего.

– Позвони мне домой, скажешь, когда он прилетит.

Зеленый свет. Бертран тронулся с места, не забыв посмотреть в зеркало заднего вида. Его друг бегом, словно мальчик, спешащий на первое свидание, пересекал авеню. Любовь одарила его крыльями.

Антракт

45

Я заимствовал у «тигрицы» три октавы бельканто и ее «слезы в горле», чтобы сказать вам, дорогие сообщники, что эта наконец-то вышедшая книга посвящена вам с моими наилучшими дружескими чувствами.

Бертрану и Жан-Люку, 1 декабря 1988 года.

Журналист подул на только что сделанную надпись, чтобы побыстрее высохли чернила: ни за что на свете он не допустил бы неряшливых пятен на своем девственно-чистеньком произведении. Удостоверившись, что все в порядке, он закрыл книгу и с удовольствием смотрел на картонную обложку, иллюстрированную строгой черно-белой фотографией Марии Каллас, на которой дива положила подбородок на сложенные ладони. Большие рельефные с позолотой буквы образовывали заглавие: «Дело Каллас». Имя автора, «Эрнест Лебраншю», было напечатано внизу эльзевиром, такими же буквами, только поменьше размером. Название издательства «Мир меломанов» закрывалось широкой красной завесой, броской, призванной привлечь будущих читателей. На ней можно было причитать: «Откровения о жизни, карьере и смерти самой именитой оперной певицы всех времен». Приманка, разумеется, была очевидной, но она была правдивой. Все, что он написал, было им выношено, и никто не смог бы ничего опровергнуть. Лебраншю не собирался написать еще одну биографию – он хотел внести в нее новые детали, которые позволили бы читателю лучше понять актрису. И теперь, когда его мечта осуществилась, он чувствовал себя опустошенным и поглупевшим. Уже не стало ничего важного в жизни, скоро вновь начнется рутина: просмотры спектаклей, диски, которые надо будет прослушивать, критические статьи, не представляющие интереса интервью… Бесполезная трата времени и энергии! От одной этой мысли становилось тошно. А тут еще эта безумная Лина, считающая себя Марией! Бедняжка, как все это грустно! Полиция все-таки арестовала ее. Брат Уильяма доктор Роберт Джонсон был категоричен, и его диагноз не подлежал обжалованию: объект параноидален, процесс развития мании величия прогрессирует, чему способствует бессознательный страх и нарушение функций мозга. Так как психическое расстройство связано с раздвоением личности, нервная система бедняжки не выдержала напряжения, поэтому по мере развития болезни в ней происходило смешение понятий, что делало ее действия непредсказуемыми. По заключению эксперта она должна быть помещена в психиатрическую клинику, однако, по его же словам, предстоит еще долгий анализ, чтобы сделать окончательные выводы. Темнело. Эрнест включил современную галогеновую лампу, занимавшую угол его рабочего стола, сделанного из толстой сланцевой плиты, положенной на хромированные ножки. Журналист взял книгу из стопки, стоящей прямо на полу. На этот раз ему предстояло сочинить приятную надпись для Агнессы. Она здорово ему помогла, поведав о невымышленных деталях, мелких, на первый взгляд ничего не значащих случаях, которые, состыковавшись, позволяли проникнуть в сложный внутренний мир певицы. К тому же она показала ему костюмы, которые Мария надевала, играя в «Норме». Он мог трогать их, поглаживать, вдыхать их запах.

Эрнест поплотнее уселся в своем черном кожаном кресле на одной ножке с колесиками, крутанулся несколько раз и принялся за работу. «Вам, дорогая Агнесса, – писал он, – так хорошо знавшей ее. Вы показали мне еще одну грань этого бриллианта. С благодарностью за наше сотрудничество, искренне ваш. Эрнест». Ну вот, еще одно дело сделано! А список был длинный: два десятка собратьев по перу, дюжина издателей, несколько директоров литературных салонов, министр культуры, директора Парижской оперы, миланской «Ла Скала», «Метрополитен-опера», «Ковент-Гарден», Афинского фестиваля, а также друзья, среди которых мать и сыновья Джонсон, а также бывшие уборщицы Пале-Гарнье. Почему бы не отослать один экземпляр Лине? Это было бы благородно. Кстати, в одной из глав, посвященных подражательству, говорилось и о ней. А что, хорошая мысль! Вот только подобрать посвящение, достойное адресата. Он открыл свой черный блокнот и перелистал его. В него записывались разные мелочи: понравившиеся стихи, кулинарные рецепты, впечатления, номера телефонов, адреса, заметки об уже виденных спектаклях и список тех, которые предстояло посмотреть… На поле одного из листков, исписанных по вертикали, он наконец нашел то, что искал: фрагмент из письма Малларме, адресованного Анри Казалису, датированного 7 июля 1862 года.