Фабрика уродов (книга вторая Дикого Таланта) - Обедин Врочек

Кегнит подобрался, хотя ничем этого не выдал, ковыряя ножом и вилкой кусок мяса, пересыпанного хрусталиками крупной соли.

- Продолжайте, сержант, это интересно.

- Голова, - кивок в сторону Феррина.

- Мышцы, - кивок в сторону лорда Флэшера.

- Отвлекающий фактор...

- Говорите уж прямо - шут! - граф Генри Тассел рассмеялся в ответ на кивок по своему адресу.

За столом, похоже, только он оставался в хорошем расположении духа, все остальные превратились в комки нервов. Нервов и - недоброжелательства.

- И если они родня баронессы, то... - оторвавшись от тарелки, многозначительно поднял столовый нож Кегнит, самому себе напоминая наставника, экзаменующий старательного студиозуса.

Никто за столом - кроме Генри - похоже, и не понял, что он пародирует актерские выходки Тассела. Особенно Бергман; нахмурив чело, беловолосый решал в уме заданную задачку. Затем складки на его лбу разгладились.

- То их кровь тоже - порченная.

Он сказал "порченная", отметил Джеймс Кегнит. Не "Древняя", как заявил бы любой, кто хоть немного прожил в Уре, а "порченная". Как тот же капрал снаружи.

Как человек, рожденный и воспитанный за пределами Блистательного и Проклятого.

За столом стало так тихо, что слышался только негромкий стук, с каким столовый нож Кегнита опустился в тарелку и принялся, прорезая мясо, тыкаться в ее дно.

- Древняя, сержант. Кровь, унаследованная от Лилит. Которая имеет свойство дымиться на свету. И вонять серой!

Последние слова он не произнес, а выкрикнул одновременно с внезапным движением - неуловимо быстрым и плавным, словно бы много раз отрепетированным. Ррраз! И трезубая серебряная вилка засела в столешницу, пройдя через кисть графа Тассела и намертво пригвоздив ее к столу. Прямо через серую замшу перчатки.

В следующее мгновение к нему прямо через стол, с нечленораздельным ревом, прянул маленький смерч, разбрасывая во все стороны приборы, тарелки и подсвечники. Кегнит не успел и глазом моргнуть, как вокруг его горла сжались стальные клещи, а из-под задницы и ног ушла всякая опора. Рывок, выдернувший его из-за стола, был так силен и невероятно скор, что он почувствовал, как хрустнули шейные позвонки, но даже не успел испугаться.

С секундным опозданием кресло напротив, где только что сидел лорд Флэшер, загрохотало, свалившись по пол. Затем, загремела, падая на пол посуда.

Сержант Бергман не обладал такой неимоверной скоростью (да никто, наверное, не обладал вообще в целом свете), но в пределах возможностей, отмеренных природой простому смертному, отреагировал вполне достойно. Когда к Кегниту, которого лорд Флэшер просто выдернул из-за стола, поднял в воздух за горло и прижав к стене - вернулась способность хоть что-то соображать, он понял, что белоголовый сержант стоит, пригнувшись за спиной лорда Феррина, держа того за волосы и приставив к горлу столовый нож.

Генри Тассел так и остался сидеть на своем месте - да и куда бы он делся, с пришпиленной рукой? Вот только почему-то не кричал, не выл от боли, не крыл всех благим матом, как полагается человеку, которому три серебряных зубца проткнули руку, повредив кости и сухожилия. Просто сидел, держа руку на столе, полуобернувшись в сторону мастер-лейтенанта Кегнита, хрипящего в руках (руке!) лорда Флэшера.

- Отпусти его, Корт.

- Вот еще, - хрипло буркнул крепыш в малиновом камзоле. - Он нарвался, а я этого весь завтрак ждал. Вырву ему кадык, а потом выколю глаза и сверну шею белобрысому... не успеет даже особо поцарапать дядюшку. Слышишь? Зря надеешься, парень.

Бергман промолчал, только сильнее прижал нож к горлу лорда Феррина, и у мастер-лейтенанта вдруг сложилось впечатление, что сержант, имея заложника, вовсе не собирается торговаться за его, Кегнита, жизнь, а сдвигается понемногу к окну, чтобы в него сигануть.

Разумно, рассудил он, чувствуя, как начинает шуметь в ушах.

- На улице больше двух дюжин вооруженных людей, которые видели, как эти двое вошли в дом, - совершенно трезвым голосом сказал граф Тассел. - Как думаешь, что будет, если они не дождутся?

- Ничего нового. Нам просто потребуется две дюжины безымянных могил, - рыкнул названный Кортом.

Тассел вздохнул.

- Эту драку ты уже от всего города не спрячешь.

- Послушай Ришье, Корт. Как ни прискорбно это признавать, но сейчас он прав. Не хватало нам повесить на хвост свору Человеколюба, - сказал лорд Феррин, решительно не обращая внимания на нож у своей шеи.

Он даже взял со стола салфетку и аккуратно промокнул ей тонкие губы.

- Это называется патовая ситуация.

- В задницу твои шахматы! - оскалившись, заявил названный Кортом. - Доской по голове - лучший способ выиграть.

- Не забывайся.

Пока они препирались, у Кегнита потемнело в глазах. Легкие разрывались от нехватки кислорода.

- Хаос! - выругался Корт и со злостью ударил кулаком в стену.

Раздался внушительный хруст.

Круглоголовый убийца присовокупил еще пару более крепких ругательств - прежде чем, наконец, ослабил хватку. Ноги Кегнита снова обрели опору, а в легкие проник воздух.

В котором так и не начало вонять серой.

Он попытался что-то сказать, но парализованные стальными пальцами Корта связки пока не слушались, и издать вышло только невнятное сипение.

- Похоже, у нас все карты на столе, - заметил Генри. - Так может, пришло время объясниться? Без драматических жестов?

Граф Тассел, который, безусловно, не был никаким графом Тасселом, выразительно посмотрел на Кегнита, затем на свою кисть, пришпиленную к столешнице. Все на что хватило Кегнита - скривить в усмешке побелевшие губы. Тогда Ришье Малиган кивнул, взялся за рукоять вилки и, напрягшись, выдернул ее из столешницы. На пробитой зубцами замше перчатки не выступило ни пятнышка крови.

Потому что руки из глины не кровоточат.

Глава 8

РАЗГОВОР, ПОДСЛУШАННЫЙ ГУЛЕМ

(Сет и Моргана)

В ночи уныло и жалобно выли волки, жалуясь на неудачную охоту и голод. Луна висела в бездонном черном небе, словно приклеенная. Такая огромная, что не составляло труда разглядеть на ее светящемся лике моря и океаны, впадины и ложбины.

Ряды могильных знаков, увенчанные на старый манер - неуклюже сколоченными, а когда и просто связанными из веток квадратами - уходили вдаль. До Реформы квадрат почитался мессианской церковью за символ истинной веры; его угловые точки символизировали четыре Башни, возведенные из праха Архангелов, сражаясь с Шестью Герцогами.

Некоторые квадраты развалились, никого более на защищая и не распугивая.

Похоже, поблизости не было никакого поселения - только огромное кладбище - заброшенное, неухоженное, ветшающее. Скорее всего, одно из военных кладбищ времен схватки двух Герцогов - Белого и Багрового. Багровым герцогом иногда называли Роланда Дюфайе. Вообще, лютецианская революция присвоила ему титул-прозвище Республиканский герцог, но прозвище не прижилось. Зато Багровым - цвета запекшейся крови - потомственный дворянин Дюфайе стал буквально за несколько дней. Когда кнутом, виселицами и железной рукой приводил в порядок армию Лютеции...