Компасу надо верить - Владимир Степаненко

Перед мостом через реку столпились рабочие с карьера, шоферы с самосвалов, машинисты электровозов и шахтеры. Они должны были заступать на смену.

Меня кто-то ударил по плечу. Я обернулся и увидел Олега.

— Юрка, я точно узнал. Работал экскаваторщик Мурашкин.

Меня качнуло. Перед глазами поплыли темные круги. Хорошо, что Олег поддержал, а то бы я шлепнулся на землю.

— Ты чего побледнел? — Олег крепко обнял меня и вывел из толпы. — Ну и дурак же я! Ты — Мурашкин! Да ты не волнуйся! Твой дядька не мог работать: он слесарь. Я точно говорю! За минерами послали!

Снова раздался пугающий вой сирены. Толпа медленно раздалась, пропуская машину скорой помощи. Я увидел милиционера. За ним стоял темно-синий мотоцикл с коляской. По коляске шла широкая красная полоса.

— Все дороги перекрыли! — сказал Олег. — Боятся взрыва!

Сирена в карьере продолжала надсадно выть, нагоняя тоску. Я не мог вымолвить ни слова. Осторожно освободился от объятий Олега.

— Доедешь сам?

Я кивнул головой и растерянно зашагал в сторону Встреченки. Но страх за дядю Макария скоро заставил меня остановиться. Вмиг пришло решение. Я побежал через поле к реке. Неожиданно передо мной выросла старая ветла. Длинная ветка оцарапала мне лицо. Я оторопело остановился. Не раздумывая, бросился по крутой, осыпающейся тропинке к воде.

Холодный декабрьский ветер дул вдоль течения. Я засунул руки поглубже в карманы брюк, чтобы согреться. Белые гребешки волн медленно накатывались одна за другой на песок. Гнили выброшенные рыжие листья осин и тополей, пузырчатка и длинные плети рдеста.

За рекой был карьер. Надо было переплыть реку. Стоило мне об этом подумать, как тело сразу покрылось пупырышками. Река показалась еще темнее, а свинцовый блеск воды пугал нестерпимым холодом. «Ошибки нет, подорвался дядя Макарий!» — я рванул рубашку. Посыпались пуговицы. Быстро скрутил куртку и брюки. Узел туго перетянул ремнем. Тело посинело. Челюсти свело, и зубы лихорадочно выстукивали дробь.

Вода заколола ноги, как будто я стоял босиком на битом стекле. Когда я забрел выше пояса, захватило дух, но я сделал последнее усилие и бросился в воду. Тысячи острых иголок вонзились в тело. Чтобы согреться, я изо всех сил заколотил ногами и принялся загребать рукой.

Узел с вещами оказался очень тяжелым. Больше всего, наверное, весили мои ботинки на резиновых подошвах.

Река, где я переплывал, была неширокой. Но я скоро выбился из сил. Берег был уже рядом, когда левая вытянутая рука подогнулась и вещи чиркнули по воде. Я почувствовал, что больше не смогу их удержать, и бросил. Но я плохо размахнулся. Узел не долетел до куста и упал в воду.

Мне пришлось сделать еще несколько взмахов руками, прежде чем я почувствовал под ногами дно. Я подхватил мокрые вещи и бросился бежать по берегу, чтобы согреться. В воде было теплее. Холодный ветер хлестал по голому телу, и оно синело, покрывалось гусиной кожей.

Царапая тело и руки, я продирался через густой камыш. Под ногами чавкала грязь. На одну минуту я позволил себе остановиться, чтобы одеться, и снова побежал.

План удался. Через несколько минут я уже поднимался в гору. С каждым шагом дорога делалась все круче и круче. Во многих местах ее перерезали русла весенних ручьев.

Гора была невысокой, не то что за нашей Встреченкой. Я выбрался наверх. Впереди стоял рабочий с красным флагом. Он еще издали угрожающе закричал:

— Про-ва-ли-вай! Тре-во-га!

Оказывается, взрывники выставили оцепление по всему карьеру.

— Я к дяде! Он экскаваторщик!

Мне ничего не оставалось делать, как снова спуститься к реке. Хорошо, что эти места мне знакомы. Я решил пробираться низом и идти вдоль камышей. Каждый год, когда становилась река, мы приезжаем с ребятами резать камыш. Едем на санках. В руках палки с острыми гвоздями — штрыкалками…

Раздавшийся вой сирены прервал мои мысли. Я больше не мог выдержать и бросился бежать в гору. Подниматься пришлось по руслу паводкового ручья. После недавних дождей мел размок, и идти было трудно. Наконец я выбрался наверх и с трудом отдышался. Здесь уже не было никакого ограждения. Колхозники давно убрали подсолнухи, и на поле чернели толстые палки будяков. Скоро я добежал до дренажной канавы. От дяди Макария я знал, что врагом номер один в карьере объявлена вода. Для ее сбора вокруг карьера поставили понижающие насосы, пробили водосборную шахту. Дренажная канава должна задержать сток паводковых вод в карьере.

Наверху ветер был особенно порывистым. В мокрой одежде я начинал замерзать. Не было сил, чтобы бежать.

И вдруг, неожиданно для себя, в лощине я увидел столпившиеся машины: белые — скорой помощи, красные — пожарные.

Люди беспокойно сновали между ними.

Не знаю, откуда у меня взялись силы на последний бросок. Упругий ветер бил в грудь, но не мог меня остановить.

Начальник карьера, пожилой мужчина с седыми волосами, давал указания стоящему перед ним милиционеру. Приказаний ожидали пожарные в солдатских касках и врачи в белых халатах.

Мне хотелось услышать, что говорил начальник карьера, но пробиться ближе я не мог. И вдруг за плотной толпой, метров за триста, а быть может, и пятьсот, я увидел острую стрелу.

Экскаватор работал. Мотор надсадно гудел. Ребристая стрела летела вверх, а потом плавно несла тяжелый ковш с породой. После каждого описанного полукружья долетали глухие удары ковша по земле.

Неожиданно раздался треск мотоцикла, и облако пыли сразу поглотило милиционера с коляской.

Меня кто-то толкнул. Я обернулся. За спиной стоял Алешка Звездин.

— Юрка, кругом оцепление! Ты как сюда попал? — он дотронулся до моей мокрой куртки. — Переплыл?

Я не мог ответить. Стоило разжать зубы, и они начинали безумно стучать.

— За дядьку не бойся! Вяткин устроил панику! Раззвонил — на склад снарядов наткнулся. Сейчас Макарий Ксенофонтович приедет. За ним мотоцикл послали.

Ожидание показалось вечностью. Хорошо, что рядом был Алешка. Теснее прижался к нему. Он снял свою телогрейку и набросил мне на плечи.

— Дурень ты, Юрка! В холодную воду полез!

Вернулся милиционер на мотоцикле. Круто развернул коляску. Нас с Алешкой оттеснили.

Алешка крепко схватил меня за руку и потащил за собой. Он энергично работал плечом, а где объяснял, что я племянник экскаваторщика Мурашкина.

Наконец мы пробились к мотоциклу.

— Мурашкин, вы уверены, что это не снаряды? — спросил громко начальник карьера. — Скоро приедут минеры.

— Отвечаю! — услышал я голос дяди, и у меня отлегло от сердца.

— Почему вы работали? Я запретил!

— Мы наткнулись на самолет. Увидел плоскость ЛА-5. Хотелось поскорее откопать.

Начальник карьера с удивительным для его лет проворством повернулся и посмотрел на Настиного отца. Теперь я заметил в толпе Сергея Даниловича. Он стоял сгорбившись, как будто старался казаться меньше ростом.

— Вяткин, вы говорили, что нашли снаряды?

— Ковш ударил по металлу, — тихо сказал Сергей Данилович. — Минеры пусть определят. Не люблю я фейерверков! Голова мне еще нужна!

Дядя на работе. Не знаю, когда он придет домой. Но я обязательно его дождусь. Он будет меня ругать за купание. Ну и пусть! Пусть дядя Макарий меня ругает! Я хочу слышать его голос. Хороший дядя, милый!

Хожу по комнате. Трогаю дядины вещи, книги. Что со мной случилось? Даже ненавистный учебник «Одноковшовые экскаваторы» вдруг показался интересным.

Взял щетку и вычистил сапоги. Старался на славу. Пусть дядя знает: я люблю его! Полюбил крепко, навсегда!

Как хорошо, что ты у меня есть, дядя Макарий!

За купание дядя назвал меня моржом. У моржа болит голова. Температура скачет. Я терял сознание…

Приходил Заяц. Долго сидела Настя. Принесла мне медовых пряников. Потом еще приходила Маша Шустикова с Кочергой.

А ночью я не спал. Вспоминал разные папины рассказы о боях. Хороший у него был гвардейский экипаж. Водитель танка Т-34 — Саша Орлов, башенный стрелок — Коля Бирюков и командир танка — Петр Ксенофонтович Мурашкин.

Почему я вспомнил о папе? Надо написать Витьке. Следопыты должны знать, что за Корочу дрался бронетанковый корпус Рыбалко!

ГЛАВА 24

Летчик Александр Горобец

Купание не прошло даром: семь дней провалялся в постели с высокой температурой. Мама пичкала разными лекарствами и поила горячим чаем с медом и малиной. Дядя Макарий тоже принимал участие в лечении — заставил проглотить «фронтовой бальзам». «Фронтовой бальзам» был настоян на красном перце и обжег горло.