Жестокое милосердие - Робин Ла Фиверс

Меня бросает в невыносимый жар. Я-то думала, они слишком увлечены беседой и своими внутренними интригами и мое излишнее внимание останется незамеченным.

Дюваль косится на меня, как бы давая понять, сколь сильно его тяготит мое присутствие.

— Мадам, не судите ее строго. Эта девушка выросла среди простых крестьян. Конечно же, она поражена вашим изяществом и красотой.

— Как, впрочем, и все мы, — вставляет барон, умудрившийся не уловить откровенной иронии в голосе Дюваля.

В отличие от него госпожа Катрин все замечает.

Мадам Иверн с улыбкой осведомляется:

— Уж не ее ли ради ты так надолго покинул свою молоденькую герцогиню?

Дюваль отпивает вина:

— Я никого не покидал, как вы изволили выразиться. Всего лишь съездил кое-куда по делам, связанным с моей службой престолу.

Госпожа Иверн устремляет на меня пронизывающий взгляд:

— Так откуда, говоришь, ты родом?

— Она не говорила, — замечает Дюваль.

Мне не особенно нравится, что он взялся отвечать вместо меня, ну да ладно. Вот бы сообразить, что между ними происходит.

— Из Франции есть какие-нибудь новости? — спрашивает барон. Куда подевалось все его добродушие! Сейчас он точно ощетинившийся зверь, и я невольно прикидываю свои шансы против него в рукопашной. — Ходят слухи, что на севере собираются их войска.

Дюваль мотает головой.

— Нет, — говорит он. — Никто не видел ни войск, ни даже разведывательных отрядов, так что слухи беспочвенны. Герцогиня пристально следит за положением дел.

Мадам Иверн наклоняется вперед, ее глаза поблескивают:

— В самом деле, Гавриэл? Ты в этом уверен? А вот мне почему-то совсем так не кажется.

Их взгляды вновь скрещиваются над скатертью.

— Это потому, что вы предпочитаете не видеть, мадам. — Он говорит отрывисто и жестко, каждое слово летит, словно камень из катапульты. — Вы, как обычно, замечаете лишь то, что вам хочется, и не больше. — Он бросает взгляд на Джеффоя, но барон самым увлеченным образом нарезает фазана. Мгновением позже Дюваль вновь обращается к мадам Иверн. — Берегитесь, — предупреждает он негромко. — Политика может быть куда опасней, чем вы себе представляете.

Даже не сразу осознаю, что речь идет не о политике вообще, а о чем-то весьма конкретном. Но о чем же именно?

Кажется, красавицу тоже озадачивают его слова, но прежде, нежели она успевает ответить, Дюваль поворачивается ко мне. В его глазах полыхает такая ярость, что я едва не отшатываюсь.

— Мы выезжаем с рассветом, — говорит он. — Разумно будет лечь пораньше.

Он поднимается и подает мне руку. Я быстро встаю, благодарю хозяйку дома за гостеприимство и позволяю Дювалю себя увести.

Он провожает меня до порога моей комнаты, причем еле сдерживаемый гнев заставляет его шагать до того быстро, что под конец я почти запыхалась. Хочу кое о чем спросить его, но он отметает все вопросы коротким «спокойной ночи», отворяет дверь и буквально впихивает меня внутрь. Дверь громко захлопывается.

Наконец-то можно насладиться уединением, но я слишком рассержена. Разве это я виновата в том, что они с мадам Иверн мало не надавали друг дружке затрещин?

Я могу только строить догадки о том, что их некогда развело, но наверняка это была очень тяжкая ссора. Нет, ревность к любимчику-брату такой жгучей ненависти породить не могла. И вот еще: каким образом сюда замешан Джеффой? А что замешан, это точно. Зря ли он сидел с таким виноватым видом, точно Аннит, когда ее застукали за тайным ознакомлением с любовными стихами сестры Беатриз!

А может, дело в другом? Что, если барон подумывает об интрижке с мадам Иверн, а Дюваль старался разрушить его планы? Если верить де Лорнэю, Дюваль высоконравственней иного монаха, и в этом-то суть его раздора с матерью: он считает, что негоже ей заводить нового любовника чуть ли не сразу после смерти его отца.

Мои пальцы устали от повода, я нескончаемо долго распускаю шнуровку корсажа. Выпутавшись наконец из платья, сразу начинаю дрожать от холода. В одной рубашке подбегаю к кровати и забираюсь под толстые одеяла. Как же тут хорошо!..

Слышу, как за стеной расхаживает Дюваль. Ему не сидится на месте, его гнев сочится под внутреннюю дверь, точно запах погибельной трясины. Ну и пусть его. Я не стану думать об этом. Любовники его матушки всяко не интересны Мортейну.

Несколько позже меня будят сердитые голоса. Сперва даже кажется, что они раздаются прямо здесь, в комнате. Потом я понимаю: звуки доносятся из-за стены, из спальни Дюваля. К сожалению, дверь между нашими комнатами достаточно толстая, так что я улавливаю только обрывки фраз.

— …Ты все погубишь…

— …Неужели же ты так мало чтишь моего отца, что готова…

— …Это не имеет отношения к…

Там госпожа Иверн. И они с Дювалем яростно спорят.

Я окончательно просыпаюсь и сбрасываю одеяло, чтобы подслушать у двери. Однако где-то рядом гулко бухает другая дверь, после чего из комнаты Дюваля доносится резкий, тонкий звон. Это бьется хрусталь. Тут уж я вскакиваю на ноги. Хрусталя я в своей жизни видела очень мало, а как он бьется, слышала всего один раз — в кабинете у аббатисы. Руки поспевают вперед головы: я подлетаю к двери, нащупываю задвижку.

Дюваль растянулся в кресле у огня, его голова запрокинута, глаза закрыты. На столе возле локтя — откупоренный графин, густой фруктовый запах вина[7] смешивается с ароматом роз: здесь и вправду побывала мадам Иверн. Отсветы пламени играют в осколках хрусталя на полу, и я останавливаюсь: я ведь босиком.

— Мой господин? — шепчу я, сама не своя от смертного ужаса.

Дюваль рывком вскидывает голову, и я успеваю заметить беспросветное отчаяние, плещущееся в его глазах. Он сразу отводит взгляд, но слишком поздно. Я все видела, и, хотя по-прежнему мало что понимаю, сердце мне пронзает жалость. Неуклюже поясняю:

— Я услышала звон.

Он насмешливо приподнимает бровь:

— И не поняла, где он? Примчалась в одной сорочке спасать меня от нападения злобного хрусталя?..

Язвительный тон заставляет меня съежиться. В самом деле, зачем я сюда ворвалась? Даже если бы его и впрямь отравили, что бы я, спрашивается, стала делать?

«Душа! — осеняет меня. — Если бы он умирал, я была бы обязана вызнать напоследок, что только можно, у его души!»

Он косится на опустевший графин:

— Или проверяешь, подействовал ли твой яд? Я что, твоя очередная жертва?

В его голосе звучит жуткая усталость. Как будто, окажись это правдой, он бы не очень-то и возражал.

Госпожа Иверн мне с самого начала не понравилась, но теперь я ее попросту ненавижу.