Одержимое сердце - Кэтрин Сатклифф

— Но он еще и Уиндхэм!

Старик поднялся со стула.

— Скажи мне, девочка! Ты ведь видела их вместе: разве Николас любит его меньше, чем ты?

Я отвернулась, и горло мое свело судорожными рыданиями. У меня было такое ощущение, будто внутри у меня разверзлась огромная, ужасная рана, и меня затопило такой болью, гневом и печалью, какие я ощутила впервые после того, как меня заперли в этот злосчастный сумасшедший дом в Менстоне.

Брэббс обнял меня и прижал к груди.

— Тише, тише, Мэгги, послушай меня. Ты не можешь забрать ребенка. Если ты попытаешься похитить сына, тебя наверняка поймают и ты потеряешь его навсегда. Ты будешь страдать, потому что тебя отдадут под суд. И этим ты предашь его!

— Нет! Его забрали у меня! Я только хочу вернуть своего ребенка…

— Тише, Мэгги, успокойся, — повторил он. — А теперь скажи мне… Джером работал на обе стороны? Ты никогда не соглашалась, чтобы он поместил дитя в приличную семью? Смотри на меня, Мэгги, и отвечай правдиво. Такое соглашение существовало?

— Да. Но…

— В таком случае он понимал, что делает, девочка…

— Перестаньте напоминать мне об этом. Оттолкнув его, я начала мерить шагами комнату.

— Мэгги, — услышала я его ласковый голос, — иди сюда и сядь рядом. Я приготовил на обед маллигатони . Мы обсудим этот вопрос и, может быть, придумаем что-нибудь.

— Что тут придумывать! — возразила я, но невольно мой взгляд обратился к столу, на котором покоилась тарелка с уже нарезанным хлебом и кувшин посита . Запах горячего молока, сдобренного пряностями, заставил меня вспомнить, что я с утра ничего не ела.

— Садись.

Брэббс принес из буфета еще одну миску и поставил на стол. Обернувшись ко мне, он улыбнулся. Лицо его заросло седой щетиной.

— Мэгги, когда это было, чтобы ты отказывалась от моего маллигатони [4]? Прежде ты очень его любила.

Я снова попыталась отказаться.

— Уже поздно, доктор Брэббс. Он налил мне кружку посита [5].

— Сначала хороший глоток этого пойла и миска супа, и потом я тебя отпущу. Я запрягу свою лошадку и отвезу тебя обратно в Уолтхэмстоу, нечего тебе бродить в темноте по такому холоду.

Больше я не стала отказываться, потому что аппетит мой пробудился и я испытывала острое чувство голода. Брэббс сел за стол напротив меня, его добрые карие глаза не отрывались от моего лица.

Я ощущала его интерес к себе, даже любопытство: во мне все изменилось — и внешность, и характер. Но мне был неприятен его оценивающий взгляд, поэтому я старалась не встречаться с ним глазами, а смотреть в сторону, на стену или в тот угол, где горел камин. Я была совсем не готова к тому, чтобы говорить о том, что испытала в Менетоне. Вместо этого мысли мои снова возвращались к Николасу. И моему сыну.

Покончив с супом, я некоторое время сидела, откинувшись на спинку стула, прикрыв глаза, ощущая приятную сытость и недолгий покой, потом спросила:

— Как вы думаете, Николас сумасшедший?

— Не знаю, девочка.

— Но вы, должно быть, слышали…

— Ну, это только слухи. Мне трудно о нем судить, Николас Уиндхэм настоящий затворник.

— Но eго брат, конечно…

Руки Брэббса в возмущенном жесте взметнулись кверху:

— Его брат столь же годится, чтобы быть продолжателем нашей профессии, как я на то, чтобы стать королем Англии. Хочешь еще посита, Мэгги? Я покачала головой.

— У Тревора неплохая голова на плечах, я этого не стану отрицать, но он лишен сострадания, столь необходимого, чтобы быть настоящим доктором.

Вспомнив сегодняшний визит мистера Дикса, я мысленно согласилась с такой оценкой.

— Из Джорджа мог бы получиться отличный врач. И он об этом подумывал.

Я и забыла о Джордже Уиндхэме, втором сыне родителей милорда. Тут же мне припомнился и Юджин Уиндхэм, который был чуть старше Тревора. Тревор был младшим из сыновей Уиндхэма.

— Они все еще в колониях? — спросила я.

— Да, они прекрасно там устроились и осели в Бостоне. — Отодвинув стул от стола, Брэббс устремил взгляд на меня и сказал: — А теперь пора назад в Уолтхэмстоу, пока буря не разыгралась еще сильнее. Я приготовлю тележку, а ты пока посиди у огня и погрейся. Я вернусь в мгновение ока.

Я смотрела, как он натягивает шерстяной плащ.

— Мистер Брэббс? Я хочу задать вам один вопрос и задам его прямо, без обиняков. Вы думаете, он убил ее?

Налетел порыв ветра, и оконное стекло задребезжало под его напором.

— Ты знаешь его лучше, чем я, Мэгги, — ответил он наконец, потом повернулся к двери.

Я снова остановила его:

— Вас вызвали туда в ту ночь, когда она умерла?

— Да, — не оборачиваясь, ответил он.

— Вы видели ее тело?

— То, что от него осталось.

— А как вел себя Николас?

— Он был похож на человека в трансе. Прошло несколько дней, прежде чем шок начал проходить. Тогда, я боюсь, и началось самое худшее.

Брэббс открыл дверь и выглянул в темноту, прежде чем выйти в ночь.

Я надела плащ и принялась греть руки у камина перед тем, как решиться выйти.

Стоя на пронизывающем ветру, я оглядывала сад, где под покрывалом снега скрылись сухие стебли мака и душистого горошка. Наконец появился Брэббс с повозкой, и я взобралась в нее.

Мы проехали прямо через город, потом через общественный выгон — Овечью Пустошь и миновали Лавли-лейн. Дважды нам попадались навстречу всадники, и каждый раз я старалась как можно плотнее закутаться в плащ. Потом мы проехали мимо какого-то человека, стоящего сгорбившись на обочине дороги, и, поскольку Брэббс придержал лошадей, пропуская одинокого прохожего, я смогла узнать свою давнюю подругу Розину.

Перейдя дорогу до половины, она остановилась, подняла капюшон плаща, чтобы видеть меня лучше. Я не старалась укрыться от ее глаз, хотя инстинкт подсказывал мне, что я должна это сделать, но я не могла заставить себя таиться и скрываться от Рози.

Какие чувства я различила в ее близоруком взгляде? Может быть, в ее глазах заблестели слезы узнавания? Воспоминаний? Прощения? Ее губы тронула улыбка, но тотчас же ее фигура скрылась за пеленой снежных хлопьев. Повозка покатилась дальше.

Брэббс тихо сказал:

— Она очень больна.

Мы проехали молча оставшиеся полчаса до Уолтхэмстоу. Мне совсем не хотелось расставаться со своим старым другом. Я подняла на него глаза и улыбнулась. Он ответил мне улыбкой и поежился от холода.

— Милая Мэгги, — услышала я его неуверенный голос из темноты. — Ответь мне: если ты приехала сюда только ради ребенка, почему ты не забрала его и не бежала?

Я выбралась из повозки.

— Мэгги?..

Я подняла глаза на Брэббса, не отворачиваясь от снега, падавшего мне на лицо.