Чингисхан 3. Солдат неудачи - Сергей Волков

Наш самолет, небольшой, двухмоторный, летит вслед за убегающей на запад ночью. Кол и Шпала, утомленные впечатлениями, спят, а я пялюсь в иллюминатор на темные горы с рассветно-розовыми вершинами, проплывающие внизу.

В аэропорту Сплита нас встречает толстый носатый человек с густой шапкой черных вьющихся волос. Он держит в руках табличку с надписью «Fortune company». Подходим, здороваемся.

— Документы молим… э-ээ, прошу.

Отдаем ему наши паспорта. Он, шевеля толстыми губами, читает, облегченно улыбается и тихо, чтобы никто не услышал, говорит по-русски:

— Приветствую вас, друзья, на землях Великой Сербии, временно оккупированных неприджатели… э-э-э врагами. Идите за мной. Никому не разговаривать! У меня машина.

Садимся в старенький «Фиат». Толстяк с трудом втискивается на водительское сидение, захлопывает дверцу, поворачивает ключ зажигания. Стеклянное здание аэропорта удаляется — мы выезжаем на шоссе.

— Меня зовут Дуэн. Сейчас в Сплите усташи… хорваты, да? Надо быть пажливо… э-э-э… осторожно. Мы едем в Книн, там наша… э-э-э… столица, так? Тут фронт. Там безопасно.

— Ни фига себе, — удивляется Кол. — Мы что, через линию фронта поедем?

— Пойдем, — отвечает Дуэн, крутя баранку. — Вначале поедем. Потом… э-э-э… пойдем, да? Через горы.

Я молча разглядываю проносящиеся за окном «Фиата» пейзажи. Красота, чего уж там. Слева далеко внизу — изумрудное море, вокруг вспаханные поля и виноградники. Кое-где над зарослями громоздятся скалы, темно-зеленые столбы кипарисов высятся повсюду, оттеняя яркую охру черепичных крыш редких домиков.

В моем представлении вот так выглядят очень мирные южные края, курортные места, о которых долгими зимними вечерами мечтает каждый советский человек.

Советских людей больше нет. А в мирных южных краях идет война. Мы едем воевать. И судя по всему, нас ждет немало неожиданностей.

«Фиат» бодро тарахтит, взбираясь на подъем. Возделанные поля остались позади. Вокруг густо поросшие деревьями горные кручи. Дуэн, мешая русские и сербские слова, знакомит нас с обстановкой. Кол и Шпала время от времени задают вопросы, выясняют нюансы. Я все так же молчу. Мне, в сущности, все ясно. Есть наши. Есть враги. Они сильнее, за ними стоит вся Европа и вся мощь НАТО. У наших шансов на победу нет. Но сдаваться нельзя. Сдавшийся погибает. Так было во времена Чингисхана, так осталось и в конце двадцатого века.

Машина, повинуясь повороту руля, сворачивает и выскакивает на ровный участок дороги, зажатый между двумя серыми утесами.

— Проклето яже! — вдруг кричит Дуэн и сбрасывает скорость.

Мы вертим головами и замечаем впереди несколько человек в военной форме, с оружием.

— Усташи! — шипит наш провожатый. — Седети тихо! Говорить буду я.

— Че там, че? — Кол с интересом просовывает голову между передними сидениями.

— Патруль, — досадливо морщится Дуэн. — Проверка машина. Тихо!

Я передвигаюсь к дверце, откидываюсь назад. «Фиат» подъезжает к поднявшему руку человеку. Рядом стоит второй. А еще четверо застыли шагах в пяти, широко расставив ноги. Оружие — диковинные автоматы, у которых рожок вставляется позади пистолетной рукояти — они держат наизготовку. Засученные рукава, темная форма, маленькие погоны. Невольно вспоминаются фильмы про Великую Отечественную. Не хватает только гортанного окрика: «Хальт! Аусвайс!».

Дуэн вываливается из машины, бойко оббегает ее спереди, на ходу что-то весело говоря патрульным. Говорят они по-сербски. Ну, или по-сербско-хорватски.

— Пацаны, если че — прикроемся машиной и будем уходить в зеленку, вот, — цедит Шпала.

Молчим, наблюдаем. Дуэн достает документы, не переставая сыпать словами. Кажется, он рассказывает какой-то анекдот. Тот патрульный, что стоит ближе к нему, кивает, второй улыбается. Просмотрев документы, они возвращают их нашему провожатому.

Фу-ух, вроде, пронесло.

Улыбчивый патрульный — такой же носатый и чернявый, как и Дуэн — стволом автомата указывает на «Фиат», что-то спрашивает. Толстяк машет руками, смеется, идет к машине.

— Штанд[12]! — рявкает патрульный, передергивая затвор. — Руке горе[13]!

Дуэн, не переставая смеяться, вдруг срывается с места и бежит вдоль дороги. Он пробегает мимо машины и я вижу, что у него совершенно белое лицо, на котором застыла яростная гримаса. Патрульные бегут следом. Дуэн выхватывает из-за спины большой черный пистолет и стреляет. Два выстрела отдаются в скалах гулким эхом.

Грохочут автоматы. Стреляют все — и те двое патрульных, что бегут сейчас за Дуэном, и четверо их товарищей. Пули звонко целуют багажник «Фиата». Кол пригибается, закрыв руками голову. Шпала лезет из машины. Я тоже распахиваю дверцу. Теперь надо выскочить и попытаться прикрыться машиной.

Один из патрульных падает на обочину — автомат отлетает к моим ногам. Действуя скорее на инстинктах, чем осознано, хватаю его, вскидываю — и соображаю, что против меня четверо стрелков.

Целиться времени нет, стреляю «переводом» — ловлю в прорезь голову левого крайнего, нажимаю на спусковой крючок и быстро двигаю стволом к следующему патрульному.

Выстрел! Еще! Еще один!

И наступает звенящая тишина.

— С-сука! — рычит Шпала, зажимая правый бок.

По его рубашке расплывается кровавое пятно.

— Щас я, щас! — торопливо бормочет Кол, роясь в сумке.

Он достает аптечку, зубами разрывает упаковку стерильного бинта.

Прихрамывая, возвращается Дуэн. У него тоже ранение — пуля зацепила мякоть руки. Второго патрульного он застрелил, тот валяется в трех шагах от машины.

— Друже! — восторженно говорит мне Дуэн, баюкая руку. — Ты метак! Меткий! Ово добро!

И обращаясь ко всем, показывает стволом в сторону гор:

— Мора итти[14]!

— У нас трехсотый, — откликается Кол, бинтуя Шпалу.

Тот скрипит зубами, но улыбается.

— Ерунда! По ребрам скользнуло.

— Ты ж сам ранен, друг, — говорю я Дуэну.

— После, — машет он пухлой рукой. — Море итти! Брзо[15]!

До Книна, точнее, до позиций сербских войск над городом, мы добираемся уже в темноте. Дуэн кричит пароль, получает отзыв, и мы карабкаемся на взгорок, через который проходят окопы полного профиля.

Нас определяют в «отдвоену чету», отдельную роту, простыми бойцами. Кол пытается что-то сказать насчет своей узкой военной специализации, но ему отвечают, что сейчас «треба много льюди».

Личный состав нашей роты живет в настоящей казарме, длинном бараке, выстроенном в лесу. До войны тут, видимо, был какой-то сельскохозяйственный склад. Запах зерна не выветрился до сих пор.