Лерой. Обещаю забыть - Алиса Гордеева

 Выскакиваю из ванной и бросаю мимолётный взгляд на Амирова, который продолжает мирно спать, ничего не замечая вокруг. Уже хочу убежать, как в глаза бросается алое пятно на белоснежной простыне – неоспоримое доказательство моей беспробудной тупости! С остервенением выдёргиваю помятую шелковистую ткань из-под Амирова и комкаю в руках. Не хочу, чтобы Лерой знал, что стал для меня первым. Пусть лучше думает, что был очередным моим любовником, и причем наихудшим!

Прижимаю к груди свидетельство своего позора и несусь вниз. Всё! Больше с Амировым меня ничего не связывает! А нашу близость я просто сотру из памяти!

 Вылетаю из дома в ночную прохладу, возле ворот выкидываю простыню в мусорный контейнер и бегу к отцовскому автомобилю, где меня уже давно ждёт Родик.

– Арина Петро... – начинает тот, но, замечая мой внешний вид, осекается. – Арина, Господи, что приключилось?

– Родик... – Понимаю, что если хочу отомстить Амирову, то легенду об изнасиловании нужно придумывать здесь и сейчас. И будь на месте Родиона отец, я бы так и сделала. Но вижу перепуганные глаза водителя и замолкаю: он рисковал своей работой, когда привёз меня сюда вечером. – Ничего страшного, просто платье заляпала пиццей, вот пришлось взять чужие вещи.

Родик делает вид, что верит, хотя понимаю по глазам, что убедить мне его не удалось.

– Пусть так, – говорит он, открывая для меня заднюю дверь. – Только не забывайте, что тайное рано или поздно становится явным.

 Он не смотрит на меня с укором, в его взгляде не проскальзывает ненавистная мне жалость, скорее, ему больно видеть меня такой. Уверена, он всё понял и просто не хочет давить на меня, да и не имеет на это права.

– Я не могла дозвониться до отца, – шепчу в своё оправдание.

– У Снежаны Игоревны снова приступ токсикоза, – вздыхает Родион, занимая водительское место. – Пётр Константинович просил его не беспокоить.

 К горлу подступает ком, глаза снова начинает щипать от желания разреветься. С виду беспечная и счастливая, по факту я совершенно никому в этой жизни не нужна. Отец всегда, даже неосознанно, выбирает не меня. Моя жизнь ему безразлична.

– Я остановлю машину у служебного входа, – бормочет Родик, когда мы подъезжаем к дому. – Думаю, вы не хотите лишних разговоров.

– Спасибо! – шепчу, глядя в добрые глаза водителя через зеркало заднего вида. Разве могла я когда-нибудь подумать, что именно Родик, к которому я никогда не проявляла должного уважения, будет заботиться обо мне больше отца?

 Огромный дом встречает меня безжизненной тишиной. Бегу в свою комнату и первым делом сбрасываю с себя вещи Амирова, насквозь пропитанные им. Забираюсь на кровать и пытаюсь согреться, прижимая к сердцу потрёпанного Шурика, но как бы ни было тепло снаружи, моё сердце, покрытое коркой льда, уже не согреть. Ворочаюсь, вою от обиды и не проходящей боли, проклинаю свои нелепые чувства и мечтаю поскорее заснуть. Вот только сон не спешит спасать меня от губительных воспоминаний. И лишь когда слезы иссякают, а искусанные в кровь губы перестают ощущать колкую боль, я проваливаюсь в спасительную темноту, освобождающую меня от разрушающих мыслей.

 Утро нового дня встречает монотонным шумом дождя за окном. Небо, серое и низкое, решает сжалиться над моим разбитым сердцем и плачет вместе со мной. Ловлю себя на мысли, что ничего не хочу: ни завтракать, ни спешить на тренировку, ни выслушивать причитания Снежаны о бесконечной тошноте. Но больше всего я не желаю видеть Лероя... Зажмуриваюсь и натягиваю одеяло чуть выше, до самого подбородка: так теплее и уютнее. Мне так хочется открыть глаза и понять, что весь этот кошмар в моей жизни – не более чем сон.

 И всё же прятаться от проблем под одеялом – такое себе занятие. Мне нужно спуститься, увидеть отца и убедить его, что Лерою в нашем доме больше не место. Рассказывать отцу о произошедшем, а тем более врать об изнасиловании, больше не хочу. То, что произошло минувшей ночью в доме на утесе, должно остаться только между мной и Лероем. Позора с меня хватит! Сейчас мне противна сама мысль, что кто-то вообще может узнать о моем падении. Мне хватило скандала с «Берлинго». Уверена, отец, полностью растворившийся в капризах своей беременной жены, вновь не захочет разбираться ни в чём, обвинив меня в распутном поведении. Да и сама идея мстить Амирову вместе с бесцветными снами улетучилась из моей головы, как, впрочем, и любовь к этому страшному человеку.

 Смотрю на часы: без пятнадцати девять. В это время я всегда дежурила у окна, поджидая Лероя. Но сегодня прохожу мимо, даже не взглянув в окно.

 На кухне только я и отец. Снежана решает пропустить завтрак, чему я несказанно рада. Тосты, омлет и немного джема – на столе все просто, чего нельзя сказать о моих отношениях с папой. Украдкой смотрю на него, пытаясь вспомнить, когда потеряла в нём близкого человека.

– Ты вчера меня разочаровала, дочь, – в привычной манере, не отводя глаз от тарелки, начинает отец. Я же моментально прекращаю жевать и смотрю на него волком: неужели Родик наябедничал? – Павел остался крайне разочарованным вашим с ним общением.

 Мотаю головой и смеюсь, как дурочка: о чём я, в самом деле? Отец даже не заметил, что я не ночевала дома.

– Прости, я же говорила, что плохо себя чувствовала, – поддерживаю его неосведомленность: меньше знает – крепче буду спать я.

– Ясно, – заключает отец и продолжает орудовать в тарелке вилкой.

– И даже не спросишь, как я себя чувствую? – У меня до сих пор болит всё тело, ступни жжёт от многочисленных, хоть и неглубоких порезов, опухшие от слёз глаза и искусанные в кровь губы не заметить и вовсе нельзя.

 Отец бросает на меня мимолётный взгляд и вновь возвращается к омлету.

– Раз сидишь здесь и ешь, значит все хорошо! – говорит сухо, по-деловому, а я едва сдерживаю слёзы.

– Я сегодня никуда не поеду – Лерой может быть свободен.

– Кстати, о