Пленники Раздора - Екатерина Казакова

Славен ответил:

— Глава говорил, мол, пока мы людей не режем, будто скот, нас не тронут. Говорил, если Серому дать и дальше бесчинствовать, Цитадель терпеть не станет, соберет все силы и тогда, мол, не обессудьте, будет кровавая баня. А поможете — сумеем договориться. Зван, ну сам подумай, он ведь знает, где мы! Цитадель без дела не сидит, оружается. А мы как защищаться будем? Кукиши им из кустов показывать?

— Кукиши… — усмехнулся Зван. — Чего он хочет? Какой помощи? Серого мы сами не скрутим. Да и зачем? И он, и стая его — полубезумные, от крови ошалевшие. В них Сила свирепая.

Славен опять опустил глаза и сказал:

— Глава предлагает одному или двум нашим Осенённым прийти к Серой речке. Там луга далеко просматриваются. Можно встретиться, не опасаясь засады, и поговорить. Там он скажет, какой помощи от нас ждет. А пока хочет узнать — сколько Осенённых в стае у волков. И ещё просил передать: в конце лета Серый разорил несколько деревень. Его стая вырезала всех, от детей до стариков. Никого не пощадили.

На другом конце стола хмыкнул самый молодой из Осенённых Лебяжьх Переходов — белобрысый паренек весен семнадцати отроду:

— А нам‑то что до того? Вон, о прошлом лете Охотники две стаи вырезали под Тихими Бродами — там тоже дети и старики были. Кто их жалел?

Посланник Цитадели смерил говорившего усталым взглядом человека, много пережившего, много повидавшего и многому уже от жизни научившегося. Взглядом взрослого, который вынужден терпеливо объяснять ребёнку, что огонь жжётся, а вода мокрая. Под этим тяжёлым взором паренек почувствовал себя неуютно и отвел глаза. Славен же спокойно продолжил:

— От себя я другое добавлю: Серый убил обережника. И не просто убил. Кормил им стаю, а потом замучил. И затем ещё глумился над телом — привязал его к дереву у дороги, а ко лбу прибил оберег. Его нашли двое Охотников, которые везли в крепость Беляна.

Осенённые переглянулись. В горнице повисла тишина.

— А правда ли? — с сомнением спросил Отрад. — Не набрехал? Белян храбрости цыплячьей, этому верить…

И он презрительно поморщился.

В ответ Славен покачал головой:

— Не набрехал. Он его хоронить помогал. Пока вспоминал, да рассказывал мне, трясся весь и чуть не блевал. Ту уж прости, Велига, врать твой парень толком никогда не умел… Озлилась нынче Цитадель. Пуще прежнего ожесточилась. Но покамест гнев её лишь на одного Серого с его обезумевшей стаей обращен.

— Я говорил, — сдавленным сиплым голосом произнес, наконец, Дарен: — Я говорил, приманят волки беду! — Он грохнул кулаком по столу: — Говорил — нельзя им верить! С того дня говорил, как подкидыш его припадочный ребятишек наших увел. Зван, коли отправишься, позволь, с тобой пойду. Я про детей спросить хочу. Знать хочу, кто?

Дёрнулся сидящий на другом конце стола Мирег:

— Каких детей? Ты что?! Уймись. Сказано ж — Серый Охотника замучил. Ну, спросишь ты про детей. Тебе и ответят, мол, а вы чего ждали, когда обережника истязали?

— Я сердцем, сердцем чую, — глухо проговорил Дивен, с трудом беря себя в руки. — Серый на детей Охотника вывел…

Удивлённый Славен обвел глазами мужчин, и посмотрела на Звана. Тот мрачно пояснил:

— Летом волчонок Серого увёл четверых наших ребятишек за бобровую плотину — к ручью. А там Охотник ждал. Детей убили. Всех.

От этих слов лицо Дивена дрогнуло, словно он с трудом сдержал слезы. Славен уронил взгляд на свои руки, лежащие поверх стола. Никогда прежде не ощущал он себя таким чужином. Вроде и вины на нём не было нынче, но отчего же чувство такое, будто не слова Охотников пришёл передать, а свою собственную волю? И так горько на душе стало, так тошно! На него, вон, и глядят уже, словно на врага, настороженно, хмуро, исподлобья.

— Посланник Цитадели будет в излучине Серой речки и Вороньего ручья на пятый день первой седмицы вьюжника, — сказал Славен. — Пождёт до следующего утра и уедет.

— А не боится их посланник, что мы Серого на него выведем? — зло спросил Велига. — Или сами придём всей оравой?

Славен пожал плечами:

— Того не ведаю. Боится, наверное. Но на кой ляд нам посланника убивать? Ну, убьём. И что? Думаешь, после такой оплеухи Цитадель отмолчится?

— Не убьём, — подал голос со своего места молчавший доселе Ставр. — Ни мы их, ни они нас. Там луга. Просматривается всё на несколько перестрелов. Да ещё и снег. На нём любая точка приметна. Поэтому, ежели с кромки леса углядят, что нас много, оборону занять успеют. Но и нам их хорошо будет видать.

Велига потёр лоб и кивнул, соглашаясь с этим доводом.

— Ну, довольно спорить, — произнёс, наконец, Зван. — Надо идти. Если Серый и правда так озверел, то спокойной жизни здесь уже не будет. Я думаю обережников мало и они слабы. Сильный не просит помощи. Сильный берёт, что хочет. Они же обескровлены и отчаялись, раз готовы договариваться с теми, кого прежде истребляли, не задумываясь, — с нами. Да, мы можем не идти на встречу. Вот только, если откажемся, какая будет польза? Серый продолжит нападать на людей, продолжит мучить обережников, если сумеет ещё хоть одного взять в полон. Охотники закроются в городах, чтобы сохранить людей. Сами люди с наступлением не ночи даже — сумерек — будут прятаться по домам. А нам останется или с голоду звереть и дичать, или вместе с Серым без разбору жрать старых и малых, или с места сниматься и уводить Стаю. Но куда уводить? И как кормить? Скажи ему — мы согласны потолковать. Готовы выслушать. А там уже решим, помогать или нет.

Вожак гвоздил словами, а тот, кому вновь предстояло пускаться в путь (на сей раз обратный), слушал, глядя в пустоту. Серый — проклятое семя! Всех взбаламутил! Жили себе и жили, пока этот припадочный не объявился. А теперь, хоть камень на шею и в болото. Тварь дикая.

— Ну что, други? — обвел Зван тяжелым взглядом Осенённых. — Согласны со мной?

Дивен кивнул:

— Если возьмешь, с тобой пойду.

Мирег на другом конце стола вздохнул и признал:

— Ты дело говоришь. Ни прибавить, ни убавить. Как скажешь — так и поступим. Выбор невелик. Или идти против Серого, или против Цитадели. С какой стороны ни взгляни — отовсюду мертвечиной прёт и кровью пахнет.

Остальные согласно закивали.