Сводный монстр (СИ) - Ветрова Роза

— Чего ты хочешь? — устало спросил сын, когда неловкая тишина затянулась.

— Узнать… Как вы? — дрогнувшим голосом ответил Юрген, и парень пожал плечами.

— В порядке.

— Может что-то нужно или… — он не договорил, лишь смущенно переминался с ноги на ногу, не зная, что сказать.

— Нужно.

— Что именно? — с готовностью уточнил Юрген.

— Чтобы ты сюда больше не ходил. — Сын прямо смотрел отцу в глаза, не отрывая взгляда, и тот не выдержал, опустил голову. И когда Макс с болью на сердце закрыл дверь, ожидая очередного звонка, прислонившись лбом к старому дереву, он разочаровался. Потому что за дверью послышались шаги, а потом глухая тишина.

— Это был он? Мой муж? — почему-то шепотом спросила Рене, когда он вошел на кухню. Она его не помнила, и о нем он почти никогда ей не рассказывал, только если она хотела. Как в этот раз. Ведь она по-прежнему носила обручальное кольцо.

— Да, — коротко сказал он, и она не рискнула спросить, потому что вид у ее сына был в эту минуту очень злой.

Трудно описать словами что действительно испытывал Макс в то тяжелое для всех время. Боль, безысходность и отчаяние — да. Но с мрачным грузом на сердце он не раз находил силы признаться себе, что так же он испытывал и усталость. Иногда хотел, чтобы уж наступил конец. Пусть мать включит газ, и, может, он даже не уйдет, а ляжет на старую плитку на полу рядом с ней, возьмет ее за теплую худую ладошку. Вот так просто все закончится. С чувством стыда гнал паршивые мысли из головы, заставлял себя взять в руки. Старался не покидать мать, регулярно перекрывал газ у плиты и попрятал все таблетки и режущие предметы, на случай когда ему приходилось уходить в магазин. У них были кое-какие накопления, но денег катастрофически не хватало, и он с горечью понимал, что однажды ему придется идти к отцу с протянутой рукой.

В эти минуты слабости Макс всей душой ненавидел себя и весь мир за несправедливость, но однажды нашел спасение. Он нечаянно разбил стеклянный бокал, пока мыл посуду. Кровь шла из пальца и на мгновение он вспомнил случай со стеклом на полу, когда порезал локоть и ладони. Макс почти не помнил свои эмоции от увиденного предательства. Он помнил только как сильно в тот момент жгло и чесало рану.

Поэтому он взял осколок бокала и унес в свою комнату.

С этого момента он часто резал ладони, ступни, внутреннюю сторону бедер. Там где не было видно, даже если бы он был в белье. Вытесняя боль душевную он обрел почти зависимость от боли физической. Но жить стало в разы легче. По крайней мере ему так казалось.

Мать умерла неожиданно. Он просто вошел в ее комнату и сразу понял, что все изменилось. Безмолвная тишина пугала, в тягучем воздухе не было жизни. На полу около двери небрежно валялся ее медальон, видимо она швырнула им в дверь, чтобы позвать его на помощь. Но он даже не услышал, спал юношеским богатырским сном.

Позже Максу сказали что у нее остановилось сердце, что было это скорее всего во сне, но он знал, что это неправда, что он мог бы помочь. Рене не могла крикнуть, но в предсмертной агонии швырнула медальоном в дверь, чтобы он очнулся и пришел. Мрачное осознание этого факта повисло тяжелым грузом на шее. Ничего не изменилось с ее смертью. Жизнь не стала легче, а боль не уменьшилась. Облегчение не наступало.

В день ее похорон он насыпал по горсти осколков в свои ботинки, и только благодаря режущей боли в ногах кое-как пережил день на кладбище. Не плакал. Стоял, неестественно выпрямившись и уставившись в никуда. К нему подходили какие-то люди, может ее коллеги, приехали родственники из Австрии, по плечу хлопал отец. Все казалось ирреальным, немыслимым, будто было не с ним. Он купил ее любимые цветы — черные тюльпаны. Весь день лил холодный дождь, промочив черный траурный костюм насквозь, но Макс не замечал, сжимая в руке хрупкие стебли, ломая цветы в кулаке.

В тот день отец забрал его в их прежний дом. Обещал, что все наладится. А через пару недель из России приехала его новая семья.

Глава 23

Жизнь в «Медвежьей горе» потихоньку поворачивала в прежнее русло. Мы с Йорном заменяли друг друга как могли, но Макс теперь тоже постоянно помогал, был на связи. Чтобы не пугать постояльцев своим покалеченным видом он работал из комнаты, но по большей части все-таки отдыхал. Для него заказали кресло-каталку, я нашла сайт, где можно было арендовать на время. Макс садился в нее весьма неохотно, но выбора у него особого не было.

Свой билет я в итоге вернула обратно, твердо решив для себя, что этот сезон я должна отработать. Ведь меня просили родители, они положились на меня, и я просто не могу их подвести, как бы сильно на них не злилась. Да, вот такая я.

В отель вернулась Паула, и, скрипя зубами, мне пришлось заселить ее в свободный номер, хотя хотелось выставить ее вон. Но Макс позвонил на ресепшен из своего номера и заранее предупредил, что она появится. В эту минуту мне хотелось съязвить, сказать что-нибудь гадкое про него или его подружку, или хотя бы «забыть» принести ему обед, но я ничего такого не сделала. Разве не сама я говорила ему вернуть Паулу, чтобы она поухаживала за ним? Мне же легче, пусть она с ним возится, носит обеды и помогает добраться до душа.

Только вот ни черта не легче. И когда я протягивала ей ключ от номера, я всем своим нутром ощущала ее неприязнь и злобу. Блондинка же чувствовала мое отношение в ответ, и мы были похожи на двух гарпий, которые схлестнулись в молчаливом поединке, ощерились друг на друга. Мне даже стало стыдно за свое поведение, и, когда она ушла, гордо волоча свой громадный розовый чемодан, я решила быть чуточку терпимее.

Но как же трудно было сдерживать себя, когда эта стерва так и лезла на рожон. То при всех на завтраке опрокинет чашку с кофе на стол и визгливым голосом спрашивает тут же:

— Долго мне ждать, когда вы уберете? — Сама вежливость, гадина.

Все, естественно, поворачивались, и мне приходилось, сжав зубы, вытирать под ее высокомерный, полный ненависти взгляд. Подавив желание пройтись тряпкой по ее лицу. Скандал в отеле точно не нужен.

То специально намусорит в комнате, как будто зная, в какие дни я заменяю Катарину. Я бы и не убирала ее комнату, но Паула платит. Сводный брат не может не брать с нее деньги — отель не его, а родителей, и они могут с легкостью проверить сколько человек проживало в данный период. Хотя, кто знает, может он платит за свою подружку из своего кармана.

Стыдно, но я иногда проверяла камеры наблюдения. Смотрела на дверь Макса, ожидая не понятно чего. Но вечерами Паула неизменно покидала его номер, ночевала у себя. И я с облегчением выдыхала. Я ревновала его. Ненавидела за то, что он сделал. И тянулась к нему каждой клеточкой. Ненавидела и себя за это. Но испытывала обычную женскую ревность. Словном он был моим. У нас была история, и, видимо, она давала какую-то навязанную иллюзию, что что-то витает в воздухе, незаконченное.

Как глупо.

Еще глупее было со смешанными чувствами продолжать разглядывать ее фигуру, удаляющуюся от его двери сквозь экран монитора. Одна часть меня хотела, чтобы они снова были вместе, так мое наваждение бы закончилось. Другая часть отчаянно противилась, мысленно гнала Паулу прочь отсюда, за тридевять земель.

Хотя кто знает, может они итак вместе. А не спят ночами — ну у Макса все только начинает заживать, куда им вместе спать на одной кровати? Он же с гипсом.

А Паула словно видела насквозь меня и тот раздор, что творился в моей душе. Потому что однажды, проходя мимо ресепшена в своем ярко-красном комбинезоне со сноубордом в руках, она вдруг подошла ко мне.

— Макс просил не тревожить его пару часов, он хочет отдохнуть, — многозначительно произнесла она, поправляя волосы.

Я молчала, сжимая под скрывающей стойкой кулаки.

— Дурачок, не может потерпеть, — улыбнулась она, откровенно намекая на связь между ними. — Зато такой изобретательный.

— Мне это не интересно, — поморщилась я, и тут же пожалела о том, что ляпнула. Выдала себя с потрохами. Паула снисходительно посмотрела на меня и жутко довольная ушла кататься.