Преторианец - Томас Гиффорд

Свет сдвинулся в сторону, скрестился с лучом другого фонаря, освещавшего что-то слева от него.

— Не вы, — слабо донесся другой голос.

— Посмотрите, жив ли он, — снова прозвучал из космической дали первый голос.

Годвин закопошился на грязных камнях, задыхаясь, кое-как поднялся на колени, поискал глазами опору, чтобы встать на ноги. Встал, упершись ступней в валун и увидел в луче света второго человека. Он пробрался по расколотым валунам туда, где лежало тело. Лежало навзничь, спиной на остром выступе, торчащем из колючего куста. Голова свернута на сторону, глаза неподвижны. Позвоночник и шея явно сломаны. Это был Окс Бестер, бывший рабочий из Глазго, с кораблестроительного завода, и второй человек, погибший ради «Преторианца».

— Роджер, — окликнул его по имени спокойный голос Макса Худа. — Роджер, ты меня слышишь?

Годвин махнул рукой.

— Захвати его мешок со снаряжением. Я его вижу отсюда. Он перед тобой, футов на двадцать выше.

Годвин нашел глазами мешок и вернулся взглядом к лицу Окса Бестера. Ему хотелось что-то сказать на прощанье, но что?

— Оставь его, Роджер. Он тебя не услышит.

Голос Макса прозвучал сквозь ветер и маслянистую тьму, как будто в ответ на подслушанные мысли. Он все это уже видел. Он знал, о чем думают люди. Знал, что хочется попрощаться.

— Нам понадобится оружие. Шевелись, старик. Фонари придется выключить.

Макс Худ продолжал говорить с ним, пока Годвин не осилил подъем и снова не оказался среди них.

Глава восьмая

Настало утро, жаркое, солнечное и безветренное. Они просыпались, медленно соображая, где они и как здесь оказались. Со дна пещеры поднимался запах козьего помета, такой густой, что Годвин закашлялся, заморгал, словно это могло помочь избавиться от вони, и ошалело оглянулся на яркое пятно в отверстии выхода. Джим Стил и Брайан Куэлли уже бывали в таких вылазках на рваном краю пустыни и знакомы были с местной флорой и фауной. Они выбрались наружу, пока остальные еще спали, обнаружили, что Макс Худ уже кипятит чай у самого устья пещеры, и успели набрать ягод земляничного дерева, в самом деле очень похожих на землянику. Они принесли в пещерку Годвина ягоды и чай в жестяных кружках, уселись рядом с Пенрозом, поджав под себя ноги, и принялись завтракать, стараясь забыть о запахе.

— Арабы эти ягоды называют плодами господа, — сообщил Куэлли. — Получше, чем жевать личинки, хотя, если по-настоящему проголодаешься, и личинки очень даже неплохи. Верно, Джеми?

Стил с ухмылкой кивнул. Эти двое ухмылялись почти всегда и при любых обстоятельствах. За весь день Годвин ни разу не услышал, чтобы кто-нибудь упомянул о Джеллико или Бестере. Как будто заговорить о них вслух значило навлечь опасность, погубить операцию. Их словно никогда и не было.

Макс, приказав поторапливаться и сливаться с деревьями и кустами, взял с собой Годвина, Пенроза и Альфа Декстера обратно к обрыву. Там, в древнеримских могилах, еще хранящих латинские надписи, они нашли деревянные ящики с автоматами Томпсона. Каменные двери гробниц стояли нараспашку. При виде латинских букв Годвин тряхнул головой, избавляясь от паутины исторических аллюзий. Он чувствовал, как сливается со временем, и чувство было довольно приятным. В таком месте можно было жить, можно было и умереть. Особой разницы не было. Здесь веками жили и умирали люди, и ничего, в сущности, не менялось. «Томми»[14] были сложены в одной могиле, замаскированной парочкой коз — собственностью шурина проводника из племени сануси, которого Худ привел им в помощь. Тот, пока они разбирали оружие, стоял, застенчиво поглаживая козу. Худ объяснил Годвину, что этот проводник в невообразимой пиджачной паре с хлястиком и в обуви, вырезанной из автомобильных покрышек, — настоящий храбрец. Итальянцы имели обыкновение обходиться с сануси, помогающими британцам, без лишних церемоний. Их вздергивали за нижнюю челюсть на мясницком крюке и подвешивали на улице умирать на солнце. Сануси отвечали итальянцам глубокой страстной ненавистью. Сануси, насильно призванные в итальянскую армию — когда Муссолини пытался оккупировать Северную Африку без помощи немцев, — во множестве дезертировали сперва к Уэйвеллу, затем к Окинлеку. Муссолини в Киренаике пытался воплотить в жизнь великую мечту: он чуть не двадцать лет вел с сануси более или менее постоянную войну. По всей протяженности восточной границы он вынужден был протянуть заграждения из колючей проволоки — чтобы не дать им бежать из родных земель в Египет. Затем последовали зверства маршала Грациани, железным кулаком приводившего сануси к покорности. Те из них, кто не был сломлен страхом, охотно пользовались всякой возможностью помочь британцам. Худ среди них был как дома. Они были ему преданы. Они никогда не выдали бы его. Последние несколько недель он прожил среди них, переодевшись арабским купцом и спокойно передвигаясь в тылах германских и итальянских войск. Теперь работа приближалась к концу.

Около полудня над ними пролетел итальянский санитарный самолет, но с высоты около восьмисот футов их не заметили. Больше ничто не нарушало спокойствия. Было жарко, тихо, и, сколько мог видеть Годвин, все замерло в неподвижности. В кустарнике порой что-то мелькало или шуршало, но ему было не до того. Он гадал, доведется ли ему вернуться домой. За последние сутки чувства его притупились и прежние заботы отошли на задний план, он стал равнодушнее и в то же время тревожнее, чем бывал прежде. Он словно сливался с чем-то великим, безразличным и всеобъемлющим: была то история? Или время? Или слепящая бесконечность, всасывавшая их в себя, в космическую пустоту? Он сам больше ничего не значил, и это оказалось большим откровением. Ничто здесь не имело значения: ни Сцилла, ни Черчилль, ни Монк Вардан, ни Гомер Тисдейл, ни «Догсбоди», ни неизвестный, посылающий письма с угрозами. Здесь ничто не имело значения. Довольно приятное чувство. Может быть, то же самое чувствует тяжелобольной или очень старый человек, понимающий, что все уходит от него. Он чувствовал, что и он может так же уйти. И гадал, сохранится ли в нем это чувство, если он возвратится в Лондон? Что тогда останется для него важным?

Проводник приготовил им тушеную козлятину, и они несколько запоздало пообедали. Оказалось жидковато, но вполне съедобно. Лэд Холбрук заметил:

— Я так уже перекусил отваром льняного семени.

Впрочем, каждый был рад, что может есть, не мучаясь рвотой. Худ поблагодарил проводника и отправил его обратно в реальный мир. Если бы его поймали или убили вместе с британскими солдатами, на всех сануси обрушилась бы жестокая кара.

Ближе к вечеру Худ собрал всю команду в самой просторной из трех пещер. Кто-то курил трубку, кто-то сигарету, кто-то жевал тушенку. Годвин обвел их глазами, проверяя, надежно ли впечатаны в память лица и имена. Бойд Малверн, Джим Стил, Берт Пенроз, Реджи Смайт-Хэвен, Тони Джонс, Сирил Пинкхэм, Альф Декстер, Билл Кокс, Лэд Холбрук, Брайан Куэлли, Макс Худ. И он сам. Если он вернется, как рассчитывали, он поведает их историю, сделает их героями легенды. Люди, которые управились с Роммелем.

— Несколько поправок к плану, джентльмены, — негромко начал Худ. — Выходим как только стемнеет. После выполнения задачи в лагере противника произойдет значительное замешательство, и это в нашу пользу. Проводник будет ждать нас в месте, которое я укажу вам по дороге, и по довольно ровной вади проведет к берегу, к тому же форту, где будет ждать «Кисмет». Через двенадцать часов, считая от настоящего момента, все будет кончено. Теперь по поводу этих двенадцати часов.

Он откинулся назад, прислонившись к стене пещеры, скрестил перед собой ноги и, медленно водя жженой пробкой по лицу — остальные последовали его примеру, — продолжал объяснять:

— Позавчера, пока вы, ребята, наслаждались средиземноморским круизом, мы с парочкой моих приятелей сануси прогулялись к той вышке связи, что стоит в двенадцати милях по дороге к Тобруку. Она осталась стоять, но будет вполне бесполезна, пока они не раздобудут некоторые детали — а 8-я армия Окинлека может лет на тысячу затормозить доставку запчастей.

— Хорошо сделано, сэр, — вставил Пинкхэм. — Теперь нет нужды распылять наши силы.

— Именно так. Кроме того, я установил, что Роммель большую часть времени проводит на своей вилле. Так что о здании штаб-квартиры можно не думать. Разобьемся на два подразделения. Одно займется динамо — это бетонный блок у подножия зернохранилища. Гелигнит и автоматы. Остальные берут виллу. Гранаты, автоматы, револьверы. Телефонную линию перережем. Все будут спать. Остается не более двух часовых. Как только услышим взрыв и свет погаснет… — он пожал плечами. — Мы сделаем дело.

Лицо у него было черным. Быстро темнело.

— Теперь — как разделимся. Пенрозу, естественно, гелигнит и динамо. Пинкхэм, ты их поведешь — возьми Малверна и Джона — работенка как раз на вас четверых. На виллу я беру Декстера, Куэлли, Смайт-Хэвена, Холбрука, Стила, Кокса и Годвина. Теперь давайте укладываться. Гранаты второй группе, гелигнит — первой. Роджер, вот тебе кольт сорок пятого калибра, гранаты, а без автомата, думаю, обойдешься. К нему нужна привычка. Ты ведь в Алексе тренировался с гранатами, так?