Ледокол (СИ) - "Ann Lee"

Я развращена напрочь!

Эта мысль вызвала улыбку. Я открыла глаза, и села.

За окном всё ещё властвовала ночь, и в огромной полупустой спальне царила темнота, разгоняемая, приглушённым светом, светильников, встроенных в стену. Они давали очень интимный свет. Было видно всё, но в слабом свечении, линии размывались, сводя картинку до размытого пятна. И только прикосновения, касания дарили ощущение реальности.

Я, наконец, встала на подрагивающие ноги, ощутив вдруг небольшую саднящую боль в новом источнике удовольствия.

Обалдеть, как я на это решилась?

Да и разве я решалась. Как с Киром можно спорить. Совершенно невозможно. Он решил, и подвёл меня к этому. Я усмехнулась и пошла в коридор.

Здесь было светлее, и я зажмурилась, только сейчас осознав, что совершенно не стесняюсь своей наготы. И даже больше, чувствую себя очень привлекательной, вышагиваю грациозно, покачиваю бёдрами.

Но как только я вхожу, в запаренную ванную. Вода прекращает свой шум, и Кир выходит, из душевой.

— Ты уже всё? — разочарованно тяну я.

— Могу остаться, если тебе так хочется сделать это в душе, — усмехается Кир, и обтирается полотенцем.

Я слегка смущаюсь.

У меня, что на лице всё написано?

— Нет, — поспешно отвечаю я, — я просто…

— Мойся спокойно, я не сбегу, — снова усмехается Кир, и оборачивает бёдра полотенцем, — обещаю, что разрешу потом воплотить все твои фантазии в жизнь!

— Да, я не… — начинаю оправдываться, но он выходит. И, слава Богу, потому что, не видит, как я краснею. Просто взял и прочитал меня, как раскрытую книгу.

Возвращаюсь в спальню, посвежевшая, завёрнутая в большое белое полотенце.

Кир лежит на кровати, и похоже спит.

Вот тебе и позволю воплотить все фантазии.

Я разочарованно вздыхаю и устраиваюсь на своём краю. Несколько минут назад не могла глаза разлепить, а теперь взбудораженная и взволнованная своими же фантазиями, ни капли не хочу спать.

Но как только я удобнее устраиваюсь, Кир тут, же притягивает меня к себе, обнимает, укладывает на плечо.

— Я думала, спишь, — глажу его грудь, зарываясь пальцами в волоски. Жаль что свет приглушённый, мне так нравиться рассматривать узоры на его коже.

— Я просто в покое, наконец, — говорит он, и приподнимает моё лицо за подбородок, склоняется, но не целует, смотрит, и в приглушённом свете его светлые глаза наоборот кажутся тёмными.

— Скажи мне, чего ты хочешь? — спрашивает и свежее дыхание обрамляет моё лицо.

— Хочешь на море? Испания? Тай? Куба? — Палец обводит контур моих губ, гладит.

Я не спешу отвечать, слушаю.

— Или может, наоборот, на лыжах покататься? — продолжает он.

Голос и вправду расслабленный, хриплый.

— Хочешь, тебе завтра тряпья купим, цацки всякие, всё что захочешь.

— Кир… — пытаюсь, вставит, но он не даёт, целует.

— А хочешь, переезжай сюда, — отрывается от моих губ, — пацана своего бери, место до хрена. Или лучше в дом, там и воздух чище.

— Нет уж, — среагировала я, вспоминая какой там проходной двор, — там у тебя, кто только не шатается!

— Никого не будет, — обещает он. — Ну что скажешь?

— Скажу, что это неожиданно! — туплю взгляд.

— Не хочешь? — напрягается он.

— Дело не в этом, и раз ты позволяешь просить, то я прошу об откровенности.

— О чём? — удивляется Кир.

— Об откровенности, — поясняю. — Расскажи мне о себе. Я ничего о тебе не знаю.

— Ты думаешь, что что-то изменится от того если ты узнаешь в какую я ходил школу, и во сколько лет потерял девственность? — цинично заявляет он.

— Ты хочешь, приблизить меня, перевезти к себе, но всё равно закрываешься, — отстраняюсь. — В чём тогда смысл?

Он молчит некоторое время, и я думаю, что он уже не ответит. Хмурит брови, губы в линию. Тянет руку к тумбочке и закуривает. Сизый дым окутывает комнату.

— И что ты хочешь знать, красивая? — наконец отмирает он.

Я улыбаюсь. Значит, есть смысл, раз поборол своё упрямство. Возвращаюсь к нему на грудь, и заглядываю в глаза.

— У тебя есть родители? Ты вспоминал отца, говорил, что он дал тебе редкое имя.

— Да есть, — Кир затягивается, и выпускает дым, тянется к пепельнице, и тушит сигарету, рассеивая дым рукой. — Они живут далеко, и отец и мать.

— А братья, сёстры?

— Нет, — кроткий ответ.

— Ты говорил, что занимался дзюдо? — продолжаю допрос.

— Да занимался. Чёрный пояс, пятый дан, — опять короткий ответ, но глянув на выжидательно-замершую меня, Кир вздохнул, и продолжил. — Потом в армию ушёл, в ОМОНе служил, со спортивной карьерой не сложилось, впрочем, как и с ментовской. Всё! Удовлетворил любопытство? — раздражённо кидает он.

— А ещё ты говорил, что сидел за убийство, это правда? — не унималась я.

— Правда, в чём резон мне врать? — хмыкает. — Или ты всё ещё надеешься, что я ангел?

— А почему так произошло? Почему? Зачем? Неужели не нашлось другого выхода, кроме как…

— Ты пытаешься меня понять что ли? Хочешь оправдать? — зло усмехается он, и отодвигается.

— Кир, просто расскажи, — пытаюсь утихомирить его.

— О чём рассказывать, Юля? — надменно интересуется, и кривится. — О том, как я вышиб мозги человеку? О том, что ни разу об этом не пожалел? О чём ты хочешь знать?

Кир садится, отворачивается. А я с укором смотрю на его спину.

— Хочешь знать, был ли у меня выбор? — доносится до меня. — Да он был, но я предпочел, чтобы этот скот сдох! И он сдох! И так будет с каждым, кто посмеет взять моё!

Я подтягиваюсь и сажусь за ним, обнимаю за спину и прижимаюсь. Не знаю, что его так разозлило, но пытаюсь его, как-то утихомирить.

— Ладно, прости, больше не буду лезть не в своё дело, — бормочу в его лопатки.

Он замирает, не пытается скинуть мои руки, и я, осмелев, скольжу ими по груди и животу, к кромке повязанного полотенца.

— Ну а ты? — вдруг спрашивает Кир. — Где нашла своего муженька, да ещё и замуж в восемнадцать выскочила! Неужели любовь? — сарказм режет уши.

— Представь себе, — язвлю в ответ, и хочу руки убрать, потому что бесит своими насмешками, но он крепко хватает меня, удерживает.

— Представляю, — хмыкает, — и всё же?

— Да я его любила, — сдаюсь, и, пытаясь высвободиться, трусь грудью о его спину, — и раз уж ты такой добрый сегодня, прошу, не убивай его, когда найдёшь!

Кир замирает, а потом руки мои отпускает и медленно поворачивается. В глазах хищный блеск.

— Чё это? Он же проиграл тебя, по сути, в карты? — ой как нехорошо звучит его голос.

Низкий, хриплый, словно рык льва раскатывается.

— Кир… — сглатываю ком в горле.

Ну, всё по ходу ты доигралась, Юля!

— Что? — голову склоняет, и точно хищник перед прыжком, я даже инстинктивно отползаю.

— Любишь его, красивая? — наклоняется и за лодыжку хватает к себе подтягивает, так что всё моё полотенце скатывается и задирается, валиком под лопатки… Он опирается на руки и зависает надо мной, взглядом тяжёлым припечатывает.

— Пойми, же, — шепчу сбивчиво, и не смело лица его касаюсь, — я жить не смогу потом, съем себя. Ведь буду чувствовать себя виноватой. Пойми.

— К нему ты не вернёшься! — рявкает Кир.

— Я и не собираюсь, — отзываюсь, и тянусь для поцелуя, но он уворачивается, стряхивает мои руки, нетерпеливым кивком.

— Уже хочешь от меня отделаться! — снова рычит.

Боже, этот мужчина вообще понимает русские слова.

— Нет, — верчу головой, — но рано или поздно это же, произойдёт!

— Не надейся, красивая!

— Кир… — удивил, ничего не скажешь.

— Ну, хорошо, — перебивает, — я его не убью, но если узнаю, что ты с ним, то убью тебя! — цедит сквозь зубы.

38

А после этого ультиматума, в губы впивается и наваливается так, что вздохнуть не могу. Язык яростно врывается в мой рот, шарит, сплетается с моим, рык улетает в моё горло. Я так стиснута его телом, что начинаю дёргаться в панике, потому что задыхаюсь. Смотрю ошалелыми глазами, в его тёмные, дикие, и читаю там только неотвратимость.