Чукотка - Тихон Семушкин

Она постучала кончиком карандаша, встала, оперлась руками о стол и с лукавым видом произнесла:

- Все собрались? Сейчас будет говорить начальник кульбач. Алихан, переведи!

Алихан перевел по-русски. Тотчас же на "трибуну" поднялся "начальник культбазы" в образе Тает-Хемы.

Тает-Хема держит листок бумаги в руке. Она оглядела всех, откашлялась, без всякой надобности откинула волосы назад и сказала:

- Вот, товарищи! Мы собрались здесь для того, чтобы поговорить с вами, что такое кульбач. Алихан, переведи! - И она опять склонилась над листком бумаги, как бы что-то читая дальше.

Алихан добросовестно перевел.

Панай взглянула на "часы" и постучала карандашом.

Тает-Хема повернулась к "президиуму" и в точности повторила жест начальника культбазы.

- Еще две минуты! - попросила она.

Ребята дружно, со смехом зааплодировали.

Нисколько не смущаясь, Тает-Хема подняла руку и водворила порядок. Заглядывая в записку, Тает-Хема произнесла речь, копируя жесты начальника культбазы, и под бурные аплодисменты села на свое место.

Старуха Панай предоставила слово "доктору".

Поднялся Рультынкеу. Он важно прошел к трибуне, высморкался в платок, достал из кармана футляр, не торопясь вынул очки, сделанные из проволоки, и торжественно навесил их на нос. Раздался взрыв хохота.

Рультынкеу серьезно и с укоризной смотрел поверх очков на "председателя". Сейчас же послышался стук карандаша. Не менее серьезно Панай призывала к порядку.

- Вот вы лечитесь у шаманов. Они ведь обманывают вас! - Рультынкеу снял очки и, размахивая ими, заходил у стола, как доктор.

Панай насторожилась.

- Они не умеют лечить. Для того чтобы лечить, надо много лет учиться, - продолжал "доктор" и снова нацепил на нос очки.

Панай, видимо, не ожидала такого выступления. Она глянула на "часы" и самым безапелляционным тоном сказала:

- Цаттаняу!*

[Цаттаняу! - довольно!]

Никакие просьбы "доктора" о добавочных минутах не помогли.

Рультынкеу рассердился.

- Так играть не буду! Ведь доктору всегда дают минутки, сколько он хочет.

Рассерженный Рультынкеу прямо в очках направился на место.

В "президиум" полетели бумажки-записки. И хотя в них ничего не было написано, так как ученики не умели еще свободно писать, Панай развертывала и "читала". Затем она встала, постучала карандашом и начала говорить сама, бесподобно копируя учительницу.

Смешно одернув на себе платье, изменив свой голос до неузнаваемости, Панай стала рассказывать, зачем нужно учить детей.

- У нас, в русских школах, дети послушны и всегда слушаются Панай, закончила она свою речь.

Дети с хохотом опять зааплодировали.

"Заседание" кончилось, и я вошел в класс.

- А мы сейчас играли в русских начальников! - весело сказала Тает-Хема.

СКРИПКА

У нашего фармацевта Семена Михайловича была скрипка. Я договорился с ним, чтобы он провел для детей вечер в школе.

- Я им сыграю "Чардаш" Монти, а потом постараюсь подобрать что-нибудь из их напевов, - сказал Семен Михайлович.

Вечером он пришел с футляром подмышкой. Его немедленно окружили дети.

Фармацевт открыл футляр и вынул скрипку. Ребята чуть не свалили скрипача - так всем хотелось пощупать лакированную поверхность инструмента. Чтобы избавиться от их назойливого приставания, Семен Михайлович резко провел рукой по струнам, и ребята со смехом отступили.

- Ну, теперь садитесь, - сказал фармацевт. - Слушать музыку надо сидя.

Скрипка заиграла. Звуки были то веселые, то грустные. Ребята, слушая этот волшебный, никогда не виданный инструмент, сидели зачарованные.

Скрипач закончил игру и, высоко держа смычок, сказал:

- И по-чукотски она может играть. Она умная. Вот спойте что-нибудь мне!

- Нет, наверно, по-нашему не может. Она ведь русская, - послышались недоверчивые голоса.

- Спойте, спойте вашу песенку!

- А разве она должна сначала послушать?

- Нет, я должен послушать.

Смущаясь, дети потихоньку стали напевать чукотские мотивы.

- Ну, еще повторите.

И скрипка в точности воспроизвела несложный чукотский напев.

- Какомэй! - удивлялись дети.

После этого скрипка, не отказавшаяся спеть чукотскую песню, стала как добрая знакомая. Ребята снова обступили скрипача.

- Может она кричать, как чайка? - спросил Рультынкеу.

- Я не знаю, как кричит чайка, забыл, - отвечал скрипач.

- Чайка кричит вот так...

- А ну, еще раз.

И скрипка повторила крик чайки.

- Очень хорошая скрипучка! - говорили ребята, любуясь ею.

- А по-русски она разговаривает? - лукаво спросила Тает-Хема.

Фармацевт усмехнулся, покачал головой и сказал:

- Нет, не научилась еще.

Скрипач ушел. Дети стали расходиться по спальням. Но еще долго, лежа в кроватях, они разговаривали о "скрипучке".

На другой день в школе появилось по крайней мере десятка полтора "страдивариусов". В классах всюду валялись куски дерева, стружки, банки из-под консервов.

Ребята брали жестяную баночку из-под сгущенного молока, приделывали к ней хорошо вытесанную палочку - гриф, натягивали струны - нитки из оленьих жил, - и "скрипучка" готова. Больше всего от этого увлечения пострадала Панай. В своем мешочке она не обнаружила жильных ниток. Они были взяты на изготовление "скрипок".

Тоненькой палочкой - смычком - "музыканты" водили по струнам. Наиболее удачливые "скрипачи" даже подбирали мотив. Часами ребята пиликали, обнаруживая прекрасный слух и музыкальные способности.

Долго самодельные скрипки занимали детей, пока нам не привезли балалайки. Они вытеснили "скрипучки".

С большим увлечением принялись ребята за освоение новых музыкальных инструментов.

В отличие от "скрипучки", балалайка получила название "звенелка".

ЗИМНИЙ ДЕНЬ

Как только прекращалась пурга и наступала хорошая погода, детвора после классных занятий устремлялась на улицу. Воздух оглашался криком. Все культбазовские работники, привлеченные весельем, выходили из своих домов.

На улице большое оживление. Ребята затаскивают на гору нарту и стремглав несутся по крутому склону.

Вдруг у самого подножия горы нарта опрокидывается, и ребята рассыпаются в разные стороны, зарывшись в снег. Они долго лежат в снегу и от удовольствия хохочут.

Некоторые счастливчики катаются на маленьких салазках, рассчитанных на одного человека. Полозья этих салазок устроены из двух моржовых клыков. Отшлифованные клыки-полозья необыкновенно скользки. Школьники садятся на дощечки, привязанные ремнями к этим костяным полозьям, и лихо мчатся с горы.

Большие мальчики взбираются на лыжах, подбитых тюленьей кожей. Как хорошо идти на них в гору! Какая бы крутая гора ни была, лыжи назад не катятся. Взойдя на самый верх, мальчики поворачивают лыжи и устремляются с необычайной ловкостью вниз.

Вместе со школьниками на лыжах европейского образца с помощью палок, с отдыхом, неуклюже взбирается доктор. Он стал лыжником только в Арктике, считая, что спорт лучше всего предохраняет от цынги. Но где поспеть нашему тяжелому спортсмену за ловкими ребятами! Раскрасневшиеся, смуглые лица детей сияют. Им хочется пошутить над доктором. Так медленно и смешно он лезет в гору! На своих "тюленях" они успевают скатиться с горы два или три раза, в то время как доктор только добирается до верха горы.

- Ты, доктор, побыстрей ходи! Если медленно будешь ходить, Чими захочет сделать еще один "танец доктора", - говорит ему Рультуге-первый.

- Что он говорит мне, Алихан? - спрашивает доктор.

Алихан серьезно переводит.

Модест Леонидович, шутя, рычит на мальчугана и замахивается на него палкой. Но, потеряв равновесие, он падает, лыжа срывается с ноги и катится вниз. Ребята весело хохочут.

Рультуге-первый быстро съезжает, берет докторскую лыжу и срочно доставляет ее владельцу.

- Наверно, доктор, тебе без очков плохо на лыжах кататься? Не видишь опасности - и падаешь.

Доктор знает, что в очках не катаются, знают это и ученики. Рультуге-первый спрашивает его не по-серьезному, он тоже хочет пошутить.

Дети знают, что доктор хорошо относится к ним, и любят его. В особенности доктору нравится бойкая, смышленая Тает-Хема. Он уже самым серьезным образом делал ей "предложение", хотел "усыновить" ее, взять как приемную дочь на Большую Землю. Но не хочет мать чукчанка расстаться с дочкой. И сама Тает-Хема боится променять родную Чукотку на неизвестную Большую Землю.

Тает-Хема подходит к доктору и говорит:

- Доктор, ты тяжелый, а лыжи твои тонки. Пойдем лучше кататься с нами на нарте. На ней можно возить большой груз.

Мэри переводит доктору. Он, смеясь, пускает свои лыжи под склон горы и направляется за девочками.

Доктора усаживают на нарту, в самый низ. На него наваливается орава детей. Кряхтя, он что-то хочет сказать, но не успевает - нарта скрипит и несется под гору.

- Вот здорово! - говорит он, вставая с нарты. - Куда лучше, чем на лыжах. Ну, пошли еще!