Босс скучает (СИ) - Тэя Татьяна

— Ты понимаешь, о чём говоришь? — на всякий случай уточняю я.

Глаза у Возова блестят.

— Конечно.

— И почему, по-твоему мнению, я должна согласиться?

— Уже говорил: ты всегда была умной девочкой. К тому же я помню, как ты ко мне попала.

Закатываю глаза и невольно складываю руки на груди, принимая защитную позу.

— Пытаешься оскорбить? Всё было честно, сотрудники от Варгановых ушли сами по собственному желанию.

— Но не ушли бы, если бы ты не подтолкнула.

— Не факт. — На секунду замолкаю. — И я просто не могу сделать то, о чём ты просишь. Это не народ переманить, это всё гораздо серьёзнее.

— Варь, — он наклоняется и опускает свою ладонь на моё предплечье. — Варь, ты не знаешь, чем занимается Островский. Он выжмет всё из фирмы и закроет её. Ты хочешь себе такое будущее? Сделай, что я прошу, и уходи сейчас.

— Почему выжмет и закроет? — спрашиваю, хотя какой-то здравый смысл в словах Сергея есть. Герман уже скинул лишний балласт.

— Потому что именно этим он занимался в Европе. Проводил аудит. Покупал для своей организации и уничтожал, крупная рыба поглощала мелкую. Бум, и мокрого места от конторы не оставалось. Вашу фирму он тоже кому-нибудь продаст в итоге, наварив на этом кучу бабок. Сейчас только контрактов эффективных побольше намотает перед поглощением, чтобы привлекательнее выглядели.

Следующие пару минут Возов объясняет, что ему надо, а я слушаю и отрицательно мотаю головой.

— Нет, Сергей, нет. Я этого делать не буду.

— Но ты подумай.

Когда встаю, он ловит меня за руку.

— Надо ли упоминать, что разговор только между нами?

— Не стоит, — улыбаюсь ему на прощание — Я ведь умная девочка.

26

Герман возвращается во вторник. Входит в офис, как ни в чём не бывало, и запирается у себя, бросая мне на ходу: «отмени на утро все встречи».

— Да без проблем, — говорю я закрытой двери и отворачиваюсь к монитору.

Даже не спросил, как всё прошло, отдала ли я его бесценную белую папку с документами адресату. А ведь вполне возможно, что её содержимое могло уйти в совершенно другом направлении.

Чего я такая раздражённая? На это есть ряд причин. Например, головная боль, не отступающая со вчерашнего вечера, даже долгий сон и таблетка не помогли. Я могу обвинять кого угодно в своей мигрени: Германа и тот снимок на дверце холодильника, поднявший неприятные воспоминания, Возова со своими щедрыми предложениями, да хоть питерскую переменчивую погоду.

После разговора с Возовым напряжение меня не отпускает, оно даже усиливается. До той степени, что вечером в воскресенье я всё-таки лезу в Интернет и ищу информацию про Германа. Брожу по сайтам европейских финансовых издательств, которые по большей части на немецком языке, и через переводчик выискиваю упоминания о Германе.

Информации мало, она довольно скудная, но всё-таки кое-что мне удаётся уловить. Островский на хорошем счету в этой сфере, и ряд успешных сделок закрепил за ним определённую репутацию и флёр успеха. Помимо фотографий с официальных мероприятий, я выуживаю репортажную съёмку с так называемых «афтепати» и благотворительных вечеров. Что ж… в спутницах у него исключительные красавицы. Высокие, раскованные, породистые девицы модельной внешности, умеющие представать перед камерой с профессиональным отрепетированным оскалом.

Неприятное чувство больно колет меня, и я с некоторым удивлением и досадой осознаю, что ревную. Ощущение такое позабытое, что я даже сразу не понимаю, что это оно. Мне не нравится, ох, как это не нравится. Герман начинает пробуждать во мне страсти, способные порушить душевное равновесие по щелку пальцев.

А ты думала, он обет воздержания принял? — нашёптывает внутренний голос. — Ты ведь тоже под берёзкой в одиночестве слёзки не лила.

Отмахиваюсь от неприятных мыслей, как от назойливых насекомых, но они то и дело возвращаются обратно, чтобы ужалить побольнее.

К обеду моя головная боль становится ещё острее. Перед глазами уже всё плывёт, и строчки в контрактах налезают одна на другую, превращая текст в сплошную неразборчивую мешанину.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Закрываю глаза, наклоняю голову, сжимаю пальцами виски. «Бум-бум-бум» — неприятно пульсирует в них.

— Мельникова? — раздаётся над ухом.

— Ммм? — у меня даже нет сил разлепить веки.

— Что с тобой? — голос Германа кружит по комнате.

— Голова.

Сил хватает лишь на короткий ответ. Всё-таки это мигрень, такая мощная у меня была лишь однажды. Мне точно не хотелось бы повторять тот печальный опыт, когда ты весь день лежишь пластом, не способный пошевелить даже пальцем. А ещё может накатить тошнота. Тошнить перед Островским мне тоже не очень-то хочется.

Герман ничего не отвечает, а через несколько секунд, я чувствую, как он берётся за спинку моего кресла и откатывает его от стола.

— Идти-то можешь? — спрашивает Островский.

— Не знаю, — честно отвечаю я.

— Тебе такси вызвать?

Я представляю, как трясусь по дневным пробкам до дома, и мутить меня начинает ещё сильнее. Навряд ли сейчас это выдержу. Надо чтобы чёрные мушки перед глазами чуть развеялись.

— Не-е-е-т.

— Понятно, — слышу, как Герман вздыхает. — Иди сюда.

Очень бережно он поднимает меня с кресла и ведёт куда-то. Я иду вслепую, но по направлению понимаю, что в его кабинет.

— Садись, — с этим коротким приказом, я устраиваюсь на диване, откидываюсь на спинку и закрываю глаза.

В висках после короткой дороги стучит ещё быстрее.

— Я сейчас за тобой поухаживаю, — с лёгкой усмешкой сообщает Островский, когда его руки внезапно нежно и бережно обхватывают мои запястья, чтобы мягко потереть кожу, под которой бешено бьётся пульс. — Придётся выпить немного кофе.

— Ты с ума сошёл, — сбивчиво бормочу я, — какой кофе…

— Вопреки расхожему мнению, кофе не повышает, а нормализует давление, — его голос отдаляется, так я понимаю, что Герман идёт к двери.

Через минуту мне в руки попадает чашка свежезаваренного чёрного кофе.

— Не могу, — морщусь я.

— Маленькими глоточками, — настаивает Герман, придерживая чашку, чтобы ничего не расплескалось.

Мне немного не по себе, что я перед ним в таком виде. И как эта тупая головная боль так быстро переросла в зверский приступ мигрени?

— Слушай, да не стоило, — неуверенно добавляю я.

— Стоило-стоило.

От крепкого напитка во рту приятная горечь, а от веса руки Германа на моих плечах — тепло.

— Всё, больше не могу, — я возвращаю ему чашку с недопитым кофе.

— И этого достаточно, — в голосе Германа небольшая улыбка.

Его руки теперь в моим волосах, быстро вытаскивают невидимки и разматывают небрежную «булочку», которую я соорудила с утра.

— Разве можно так сильно стягивать волосы, — комментирует Герман.

— Нормально они, ничего не стянуты, — возражаю я, а сама невольно вздыхаю от удовольствия, когда волосы оказываются на свободе, а пальцы Германа начинают аккуратно массировать кожу головы.

В опустившейся тишине вдохи-выдохи Германа кажутся мне дальним эхом моего собственного дыхания. Он мягко потирает мою кожу и перебирает пряди, подушечками пальцев находит именно те точки, на которые следует нажать. Движения у него бережные, но чёткие и сильные.

Слегка приоткрываю глаза, и вижу лицо Германа совсем рядом со своим, он присел так, что мы оказались на одном уровне. Так близко я давно его не видела. Он такой сосредоточенный на своём деле, что я бы, наверное, даже усмехнулась, если б мне не было так дурно.

— Тебе надо прилечь, — заявляет Герман, пока я его разглядываю.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

С трудом мне удаётся не застонать от разочарования, когда упоительные движения прерываются, а сам он встаёт, чтобы сходить за пальто, висящим в шкафу.

— Не бог весть какая подушка, но сойдёт, — сматывая в рулон пальто и укладывая меня на него, заявляет он.

Прямо в туфлях я закидываю ноги на диван и делаю глубокий вдох, чувствуя, как аромат Германа, затерявшийся в складках мягкого кашемира, окутывает меня.