Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой - Джулия Л. Микенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1930 году на XVI съезде ВКП(б) было решено принять на работу до сорока тысяч «иностранных инженеров, бригадиров и квалифицированных рабочих», чтобы они помогли выполнить задачи Первого пятилетнего плана. За первые восемь месяцев 1931 года в Амторг – советско-американское торговое агентство – поступило больше ста тысяч заявок от американцев, желавших эмигрировать; из них десяти тысячам были предложены рабочие места и выданы рабочие визы, а еще тысячи людей, искавших работу, приезжали по туристическим визам. Ходили слухи, что почти каждый, кто проведет в Москве хотя бы неделю, сможет устроиться на работу[276].
Хотя большинство промышленных рабочих и инженеров, приехавших в Советский Союз в начале 1930-х годов, составляли мужчины, приехали еще и сотни женщин без спутников-мужчин. В разделе статьи «Все они едут в Москву», называвшемся «Мученица с Юга», Кеннелл и Беннет рассказывали о Лоре – «высокой узкобедрой блондинке с нежным томным лицом и голубыми глазами с выжидательным выражением». Авторы встретили Лору на большевистском пикнике: «На ней была фиолетовая кофточка из джерси, придававшая теплый оттенок ее глазам, замысловатая шляпка без полей и очень тонкие, очень дорогие шифоновые чулки». Не слушая предупреждений – поберечь чулки, потому что в Москве таких точно нигде найти, – Лора пошла вслед за репортершей (в сандалиях на босу ногу) по подсолнуховому полю.
В ее раскрытых глазах читался легкий упрек.
«Да мне ничего не жалко. Вам не понять. Я так люблю Москву. Я тут как дома. Я на любую работу пойду – шить, мыть. А шью я хорошо. Сама себя обшиваю».
Услышав про шитье, в разговор вмешалась «старейшая резидентка» и предложила избавить Лору от финансовых затруднений при помощи вороха одежды, нуждавшейся в починке. Но несколько недель спустя «старейшая резидентка» сообщила, что девушка вернула одежду непочиненной. Эта, на первый взгляд, незадачливая бедняжка нашла себе заработок – уроки английского.
Статья Беннет и Кеннелл, хоть и была сатирической, основывалась на реальных событиях и «истинах», выяснявшихся в процессе накопления материалов. Редакция Moscow News действительно служила центром американского сообщества до тех пор, пока в 1933 году не открылось посольство США. Сима Райнин Аллан, которая вскоре после окончания колледжа приехала в Советский Союз в 1932 году, вспоминала, как она, решив остаться в Москве после истечения срока туристической визы, пошла в Moscow News – и Стронг взяла ее в репортеры. Еще Аллан вспоминала о том, как провела неделю в поисках жилья и в итоге выбрала комнату, которая днем служила зубоврачебным кабинетом: она ночевала там на кушетке, а «расплачивалась» уроками английского для дочери зубного врача[277].
Лора была ярким примером американской новой женщины – любившей элегантно одеваться и становившейся легкой мишенью для насмешек со стороны людей с более серьезными побуждениями. Когда фотограф Маргарет Бурк-Уайт побывала в 1932 году в недавно учрежденном Институте исследования женской моды[278] в Москве, ей сказали, что русских женщин интересует только практичная одежда – такая, которая не мешает им работать. Бурк-Уайт почувствовала, что ей «стыдно за буржуазную культуру, которую [она] представляет». Но когда фотограф уже уходила, к ней подошла сотрудница института, модельер, с мерной лентой, чтобы снять выкройку с «простейшего твидового костюма», который Бурк-Уайт купила в Париже[279].
Американки в Москве, выделяясь из толпы, щеголяли в нарядах, каких советские женщины не могли бы нигде купить при всем желании, – хотя эти же самые американки мечтали стать как раз такими людьми, которым наплевать на моду[280]. Как-то раз Аллан ехала в трамвае по Москве, и «пышная, румяная девушка», сидевшая рядом, вдруг начала хвалить ее плащ. Аллан принялась стыдить девушку: «В Америке такое множество и разнообразие плащей, что устаешь выбирать… Я уже чувствовала себя какой-то ходячей вешалкой». Она заявила, что приехала в Москву, потому что «в Америке и заняться-то больше нечем, кроме как рыскать по магазинам одежды»[281].
Подобно Кеннелл и Беннет, Юджин Лайонс, корреспондент агентства United Press International, живший прямо в редакции Moscow News, позднее высмеивал многих из людей, кто туда приходил. «Британские и американские дамы с тройными подбородками и монументальными бюстами, перепробовав и отвергнув другие духовные развлечения, теперь „открывали для себя“ большевизм», – язвил Лайонс. Он описывал одну «чувствительную нью-йоркскую либералку» по имени Джейн, которая доказывала всем, что устранение двойных стандартов в половых вопросах оправдывает все ужасы, творимые советским режимом:
Голод, принудительный труд, истребление интеллигенции, все это чушь! Ну и пусть, говорю вам, ну и пусть, ведь главное – что Россия покончила с сексуальными страшилками. Равенство мужчин и женщин, единый стандарт – вот что главное… А остальное неважно![282]
Где-то посередине между леденящими и мизогинными описаниями Лайонса и более трогательными, но все равно пренебрежительными портретами, которые создавали Беннет и Кеннелл, находится сложное многообразие правдивых фактов из биографий американок, которые жили и работали в СССР в 1920-е – 1930-е годы. Мы познакомимся и с теми историями, которые они рассказывали самим себе, и с теми, что они рассказывали другим.
ГЛАВА 3
«Новая Пенсильвания»
ПОИСКИ СВОЕГО ДОМА В СИБИРИ
Весной 1922 года Рут Эпперсон Кеннелл и ее муж Фрэнк, откликнувшись на призыв Ленина к иностранным рабочим и специалистам, переехали из Сан-Франциско в Кемерово, городок в Сибири, и поселились в автономной индустриальной колонии «Кузбасс». Они должны были стать пионерами американской колонии в новой России, созданной по замыслу бывшего уоббли (ирмовца) Уильяма «Большого Билла» Хейвуда и еще нескольких революционеров, с которыми он познакомился в Москве. Рут стала главным хроникером и публицистом колонии, она рассказывала об увиденном и пережитом там в статьях для журналов, в детской книге, в мемуарах, в дневнике, а также в десятках писем. В статье для Nation она описывала Кузбасс, сравнивая его с американскими промышленными и политическими достижениями: «Мы строим здесь не новую Атлантиду, а новую Пенсильванию»[283]. Несмотря на огромные надежды, которые возлагали тогда на кузбасскую колонию, теперь про нее (как и про Кеннелл) мало кто помнит.
Рут Кеннелл и другие американки ощутили сильное притяжение к утопической цели советского эксперимента, призванного целиком перевернуть укоренившиеся представления о семейной жизни, работе, материнстве и интимных отношениях. Этот «практический» эксперимент держался не только на машинах и инженерном опыте, но и на надеждах и желаниях людей. Американки, покидавшие США, искали в России новую родину, которая, быть может, избавит их от материализма, индивидуализма, закоснелых гендерных ролей и буржуазной морали. Некоторое время Рут казалось, что в Сибири она нашла именно то, что искала.
После смерти отца маленькая Рут Эпперсон вместе с матерью Эллой, феминисткой и свободолюбивой женщиной, и старшими братом и сестрой уехали в поисках лучшей жизни из Оклахомы в Калифорнию. Хотя семья жила иногда в крайней бедности, Рут мечтала стать актрисой, писательницей или «вожаком своего униженного пола». В юные годы, живя в Сан-Франциско, Рут повернула свои детские мечты в более практичное русло и поступила работать в детскую библиотеку. Стремясь к умственной жизни, она вышла замуж за первого же интеллектуала, который обратил на нее внимание, – студента духовной семинарии Фрэнка Кеннелла[284].
Замужество не принесло Рут большого счастья, но поначалу браку угрожали скорее политические разногласия супругов, чем их сексуальная несовместимость. В Первую мировую войну Фрэнк, несмотря на возражения жены, попытался поступить в армию, но из-за близорукости его не взяли. Потом, следуя желаниям Рут, он сделался пацифистом и социалистом. Но по религиозным вопросам у супругов по-прежнему сохранялись разногласия. Фрэнк мечтал стать священнослужителем, несмотря на «поразительное безбожие» Рут и ее уверенность в том, что она «ни капельки не годится на роль жены священника». Она то и дело допускала оплошности: например, на швейных посиделках прихожанок, «где дамы шили пижамы для бельгийцев, а священник вслух читал книгу о зверствах немцев», Рут не стерпела отвращения, вскочила со стула и опрометью выбежала из комнаты. Что еще хуже, ей было почти физически больно смотреть на мужа и слушать его, когда
