Возвращение на родину - Томас Гарди

- Ну, ясно. Нет, в самом деле, так-таки взяла и... Ха-ха-ха! Ах, черт, как бы это мне понравилось лет сорок тому назад! Но больше чтоб этого не было, сударыня. Хочешь день и ночь гулять по пустоши - пожалуйста, мне, по крайней мере, меньше надоедать будешь, но в брюках больше не изволь щеголять. Слышишь?

- Не беспокойтесь обо мне, дедушка.

На том их разговор прекратился, ибо меры воздействия, применяемые к Юстасии, никогда не превышали по строгости описанный диалог, и если они хоть сколько-нибудь утверждали ее на стезе добродетели, то можно считать, что нравственное воспитание внучки обходилось капитану не дорого. Но мысли Юстасии вскоре отвлеклись от ее собственной особы, и полная страстной и неизъяснимой заботы о человеке, для которого сама она не была даже именем, она устремилась в просторы рыжекоричневых осенних холмов, не находя покоя, как Агасфер. Она была в полумиле от дома, как вдруг завидела впереди в лощинке какую-то мрачноватую красноту - тусклую и зловещую, как горящий на солнце огонь, - и справедливо заключила, что это указывает на присутствие Диггори Венна.

За последний месяц, когда фермеры, желавшие пополнить свои запас охры, спрашивали, где можно найти Венна, им отвечали: "На Эгдонский пустоши". День за днем этот ответ оставался неизменным. Но так как Эгдон был населен торфорезами и сборщиками вереска, а не овцами и пастухами, - склоны, но которым кочевали эти последние, все лежали к северу или к западу от Эгдона, - то было не совсем попятно, чего ради он расположился здесь станом, как Израиль в пустыне Син. Место было центральное и в некоторых отношениях удобное, по, уж конечно, не продажа охры была на уме у Диггори, осевшего здесь так надолго, да еще в такое позднее время года, когда его товарищи по ремеслу все уже перебираются на зимние квартиры.

Юстасия в задумчивости смотрела на приближавшуюся к ней одинокую фигуру. Уайлдив сказал ей при последнем их свидании, что миссис Йбрайт упоминала о Вение как об еще одном соискателе руки Томазин, готовом с радостью занять место Уайлдива в качестве ее жениха. Что ж, отчего бы и нет - у него прекрасная фигура, лицо молодое и даже красивое по складу, взгляд живой, судя по всему он очень неглуп и положение свое легко может изменить к лучшему, стоит ему захотеть. Но при всех его достоинствах сомнительно, чтобы Томазин согласилась принять этого изгоя, когда рядом у нее такой двоюродный брат, как Клайм Ибрайт, да и Уайлдив не совсем еще к ней равнодушен. Юстасии нетрудно было догадаться, что бедная миссис Ибрапт выдвинула этого нового претендента лишь для того, чтобы оживить пыл другого. Но теперь она была на стороне Ибрайтов, и желания тетки Томазин совпадали с ее собственными.

- Доброе утро, мисс, - сказал охряник, снимая свою заячью шапку; он, видимо, не помнил на нее зла за все, что произошло в последнюю их встречу.

- Доброе утро, охряник, - ответила она, едва удостаивая поднять к нему свои затененные густыми ресницами глаза. - Я не знала, что вы так близко. И фургон ваш тоже тут?

Охряник показал локтем на небольшую лощину, в которой красноствольные кусты ежевики так разрослись вверх и вширь, что заполняли ее всю, словно лесная чаща. Ежевика, хотя и немилосердная, когда к ней прикасаешься, бывает добрым другом для тех, кому ранней зимой нужен кров, так как из всех кустов и деревьев она последней сбрасывает листву. Средь путаных клубков и кружевных узоров ежевичных ветвей проглядывала крыша и труба фургона.

- Все еще остаетесь в этих местах? - уже с большим интересом спросила она.

- Да, у меня здесь дело.

- Но вряд ли связанное с продажей охры?

- Никакого отношения к этому не имеет.

- Оно имеет отношение к мисс Ибрайт?

Ее лицо как будто предлагало ему вооруженный мир, и он ответил, не скрываясь:

- Да, это из-за нее.

- Ну да, вы ведь скоро на ней женитесь?

Венн покраснел так, что и под налетом охры это было заметно.

- Не смейтесь надо мной, мисс Вэй, - сказал он.

- Значит, это неправда?

- Конечно, неправда.

Теперь Юстасия окончательно убедилась, что для миссис Ибрайт охряник был всего лишь средством на крайний случай, а сам он, по-видимому, даже не подозревал об отведенной ему жалкой роли.

- А мне почему-то так казалось, - проговорила она равнодушно и хотела уже идти, как вдруг, поглядев направо, она увидела слишком хорошо знакомую мужскую фигуру, пробиравшуюся по извивам тропы, которая должна была вывести его на пригорок, где стояла Юстасия. Сейчас, на повороте тропинки, он был к ним спиной. Она быстро оглянулась: был только один способ ускользнуть от встречи с ним. Повернувшись к Венну, она сказала:

- Вы не разрешите мне отдохнуть несколько минут в вашем фургоне? На обочине сейчас сыро сидеть.

- Сделайте одолжение, мисс. Сейчас освобожу вам местечко.

Следом за ним она обогнула ежевичную заросль, за которой притаился его дом на колесах; Венн поднялся по лесенке и поставил у самой двери свою трехногую табуретку.

- Лучшего ничего не могу вам предложить, - сказал он, спускаясь из фургона, и, выйдя из зарослей, снова задымил трубкой, расхаживая взад-вперед по тропе.

Юстасия одним прыжком очутилась в фургоне и присела на табуретку; теперь ее нельзя было увидеть с дороги. Скоро она услышала шорох еще других шагов, кроме шагов охряника, потом не слишком дружелюбное: "Добрый день", произнесенное обоими мужчинами, когда они разминулись на тропе, потом затихающий шелест шагов одного из них. Она выглянула сколько могла дальше из двери и увидела удаляющуюся спину и плечи - и неизвестно почему душу ей вдруг резнуло горем. Это было то болезненное чувство, которым разлюбившее сердце, если в нем есть хоть капля великодушия, всегда отзывается на нежданную встречу с некогда любимым и потом отвергнутым.

Когда Юстасия вышла из зарослей с намерением продолжать путь, охряник подошел к ней.

- Это мистер Уайлдив сейчас тут проходил, мисс, - сказал он медленно, явно ожидая, что она будет раздосадована тем, что как раз в это время была скрыта от людских глаз.

- Да, я видела, как он поднимался по холму, - ответила Юстасия. - А почему вы мне это говорите?

Это был смелый вопрос, если вспомнить, что охряник знал о ее прежних чувствах к Уайлдиву, но Юстасия не привыкла, чтобы ее судили; ее отчужденная манера держаться обычно замыкала уста тех, кого она не считала себе равными.

- Я рад, что вы можете спрашивать об этом, - без обиняков ответил охряник. - И, кстати сказать, оно сходится с тем, что я видел вчера вечером.

- А... что вы видели? - Ей хотелось уйти, но хотелось и узнать.

- Мистер Уайлдив вчера долго ждал одну молодую девицу, а она так и не пришла.

- Вы, по-видимому, тоже долго ждали?

- Да, я всегда там жду. Я был рад, что у него не вышло. Сегодня он опять туда придет.

- И опять ничего не выйдет. Сказать вам правду, эта молодая девица не только не хочет мешать свадьбе Томазин и мистера Уайлдива, но даже готова всячески ей содействовать.

Это признание до крайности удивило Венна, но он ничем этого не показал. Мы легко проявляем удивление, когда услышанное всего на шаг отстоит от ожидаемого, но невольно настораживаемся, когда оно знаменует какой-то совсем новый поворот пути.

- Вот как, мисс, - сказал он.

- Откуда вы знаете, что мистер Уайлдив сегодня опять придет к Дождевому кургану?

- Я слышал, как он буркнул это себе под нос. Он был очень сердит.

На мгновение обычная сдержанность изменила Юстасии; она подняла к Венну свои глубокие темные глаза и взволнованно проговорила:

- Сама не знаю, что мне делать. Не хочется быть с ним грубой, но я не хочу больше его видеть. А у меня есть несколько вещиц, которые надо ему вернуть.

- Когда б вы согласились послать их ему со мной, ну и записочку, что, мол, между вами все кончено и не надо больше никаких объяснений, так я передам и никто не узнает. Тут уж надо прямо говорить, по-честному.

- Хорошо, - сказала Юстасия. - Подойдем поближе к моему дому, и я вам их вынесу.

Она пошла вперед, и так как тропка была ниточно-тонким пробором в косматых кудрях вереска, охряник шел за ней сзади след в след. Она издали увидела, что капитан стоит на насыпи, оглядывая горизонт в подзорную трубу, и, велев Венну подождать, одна зашла в дом.

Через десять минут она вернулась с пакетиком и запиской: передав их ему, она спросила:

- Почему вы так охотно беретесь за мое поручение?

- Неужели нужно об этом спрашивать?

- Вы, вероятно, думаете, что этим как-то помогаете Томазин. Вы по-прежнему стремитесь устроить ее свадьбу с Уайлдивом?

Венн выказал некоторые признаки волнения.

- Я бы лучше сам на ней женился, - глухо проговорил он. - Но раз она не может быть счастлива без него, что ж, я выполню свой долг, как прилично мужчине, - помогу ей добыть то, что ей нужно для счастья.

Юстасия с любопытством посмотрела на этого чудака, высказывавшего столь необычные мысли. Какая странная любовь, совершенно свободная от себялюбия, которое часто составляет основной элемент страсти, а иногда и все, что в ней есть от любви! Бескорыстие охряника до такой степени заслуживало уважения, что уже его не вызывало, ибо становилось непонятным; и Юстасия решила, что подобные чувства просто нелепы.