Ты самый лучший - Аманда Мэдисон

— Ты!

Она медленно села на край кровати. Он возвышался над ней как скала. До чего же хорош! Вчера, в халате, он был великолепен, но сегодня… сегодня просто сногсшибателен.

— И что же во мне нравится тебе больше всего?

Нараян Бахадур внимательно разглядывал ее, изучал, потом обдумывал ответ.

— Твой рот.

— Мой рот.

— Твои руки.

Гвендолин изо всех сил вцепилась в подушку.

— Мои руки.

— Твой характер.

Ей хотелось отшвырнуть подушку и умолять его взять ее, взять прямо сейчас, и черт с ними, с последствиями. Никто до сих пор еще не восхищался ее характером.

— Он нравится тебе больше, чем мое тело? Но почему?

— Потому что ты умная, сильная, остроумная и забавная. — Он склонил голову набок. — Очень. Я получаю колоссальное удовольствие, наблюдая за тобой и ожидая, что же ты сделаешь в следующую минуту. Ты очень смелая и дерзкая.

Что он хочет этим сказать? Что он знает?

— Ты имеешь в виду, что я решилась выйти за тебя? За незнакомца?

Принц мягко рассмеялся. И этот смех растопил ее нутро, заставил сильнее сжать колени, прижать подушку к бедрам.

— Ты никогда не признаешься, да?

— Не признаюсь? В чем?

Но он не собирался отвечать.

— Не важно. Не обращай внимания. Отдыхай, дорогая. — Нараян Бахадур нагнулся и легко поцеловал уголок ее губ. — Спокойной ночи, дорогая.

— Ты не собираешься оставаться? — Ей не удалось скрыть своего разочарования.

— Нет. — Его голос был полон огорчения, и он снова поцеловал ее, на этот раз медленно, со вкусом. — Ты не сможешь устоять передо мной. А я не смогу устоять перед тобой.

Нараян Бахадур покинул ее комнату, прошел в гостиную, сел перед горящим камином. Он смотрел на пляшущие языки пламени и думал — о Раните, о своих сестрах, об умирающем дяде, о прошлогоднем покушении, о Гвендолин… Он знал, что в ее лице встретил свою судьбу. Она будет прекрасной женой, отличной матерью его детей. Ему нужен наследник — сильный, энергичный, смелый. И она сумеет воспитать в их сыне все эти черты, непременно сумеет.

Минуты бежали, сплетаясь в часы. Нараян Бахадур услышал тихое шуршание шелка, обернулся и увидел приближающуюся к нему Гвендолин.

— Ты что, никогда не спишь? — спросила она, присаживаясь рядом с ним.

— Нет, — ответил он.

Она долго и внимательно рассматривала его профиль.

— Думаешь о Раните?

— Я думаю обо всем. — Нараян Бахадур вышел на балкон, посмотрел на небо, на бесчисленные звезды, на черные контуры гор и вздохнул. — Мне очень не хватает этого, — негромко сказал он. — Я теперь так редко выбираюсь сюда. А раньше мы с братом часто приезжали сюда. Мы любили такие ночи. Часто разводили костры и сидели до рассвета у огня, рассуждая о будущем. А теперь он уехал. А вот я никогда не смог бы назвать домом другое место.

— Тебе и не надо. Это твоя страна. Ты родился здесь, вырос…

Они помолчали.

— Чего ты хочешь в жизни? — спросил он. — Больше всего?

Гвендолин поколебалась.

— Я хочу самого лучшего для моей семьи.

Нараян Бахадур дотронулся до ее щеки.

— А не для себя?

Она задрожала от его прикосновения.

— Мне надо очень немногое.

Он продолжал гладить ее лицо одним пальцем, вслушиваясь не в слова, а в интонации.

— Тебя может ждать большой сюрприз, — многозначительно произнес Нараян Бахадур, и ее щеки вспыхнули.

Она внезапно почувствовала себя обнаженной. Ей хотелось, чтобы он снова дотронулся до нее, хотелось, чтобы он нашел губами ее губы, хотелось сдаться, уступить его силе.

Но Гвендолин прикусила губу и отвернулась. Ему нужна жена. Он полагает, что нашел свою принцессу, будущую королеву. А она… собирается покинуть его.

Нараян Бахадур взял ее за плечи и повернул к себе.

— У тебя снова печальные глаза. Прошлой ночью нас прервали, но сегодня этого не будет.

— Мне не грустно.

Но он не отпустил ее.

— Не грустно? Да у тебя почти скорбь в глазах, тоска и невыносимое одиночество.

— Я не одинока, — пробормотала Гвендолин.

Неужели он читает ее душу как открытую книгу? Временами ей казалось, что Нараян Бахадур — ее часть, вторая половина… А как иначе он может понимать, что она чувствует?

— Ты слишком долго была одна. Видно, это судьба такой благородной и такой красивой леди. Ты красивая, слишком красивая…

— Нараян…

— Жила в башне из слоновой кости…

— Нет. Нет, Нараян. Все было не так. Я не… — Гвендолин замолчала, тяжело сглотнула.

— Ты не — что?

Как, ну как сказать ему, что она не та, кем он ее считает? Что все его предположения ложны, потому что она не добродетельная Беатрис, а Гвендолин, которая творит, что вздумается, которая заняла место сестры, чтобы предотвратить задуманный им брак.

Она лишала Нараяна Бахадура всего, что было ему необходимо.

О, как она не права, как несправедлива к нему! Гвендолин схватила его руку, крепко прижала к своей щеке. Встретила его взгляд и увидела в нем такую доброту, такое сострадание, словно он знал, что она скрывает от него нечто важное, способное причинить ему боль, но заранее прощает.

Но этого не может быть.

Он не знает. Не может знать… Или может?

Нараян Бахадур отпустил ее, вернулся к огню.

— Ну, ты собираешься ответить мне?

О, как ей необходимо признаться! Ей надо столько всего рассказать ему. Но она слишком долго играла в эту игру. Гвендолин не могла придумать, как теперь выкрутиться.

— Просто скажи, и все, — предложил он.

— Давай сядем, — предложила Гвендолин, подходя ближе. У нее дрожали и подкашивались ноги.

Нараян Бахадур опустился на диван. Она бессильно плюхнулась рядом и порадовалась, что он не отодвинулся.

Он ждал.

У нее кружилась голова, сердце билось тяжело, как паровой молот.

— Я так волнуюсь о будущем, Нараян, о моем брате, моей сестре…

— И о нас. Ты волнуешься о нас.

— Да.

— Я тоже.

— Правда? — Она вскинула глаза, заметила, какое у него усталое лицо.

— Да, естественно. И я тоже беспокоюсь о будущем, — кивнул он.

Она услышала в его голосе вселенскую скорбь. Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы не она была причиной его несчастья. Пожалуйста, не позволяй ей усложнять его жизнь!

— Почему?

— Потому что не верю в развод. Я не хочу жениться, чтобы потом развестись.

10

Значит, он все же сомневается в ней.

— Я не настолько современен, чтобы жениться и жить отдельно, как сейчас принято во многих королевских, и не только королевских семьях, — решительно заявил Нараян Бахадур.