Ковчег спасения. Пропасть Искупления - Рейнольдс Аластер

Конечно, иски могут посыпаться со всех сторон: и от пассажиров, если те прознают о случившемся, и от станции, где они сели на судно, и от картеля, владеющего транспортом, и, возможно, даже от самого «Дома исправления» – за создание ситуации, опасной для клиентов.

Да пошли они все куда подальше. Главное, Антуанетта прислала весточку. Теперь важно только это.

Глава восьмая

Клавэйн смотрел на звезды.

Он находился на поверхности кометного обломка, приютившего Материнское Гнездо. То ли висел вниз головой, то ли стоял в нормальном положении – решить трудно. Сила тяжести, рождаемая пустотелым остатком кометы, ничтожна. Вокруг, насколько хватает взгляда, ни человека, ни следов человеческого присутствия. Мимолетный наблюдатель увидит лишь одинокого космонавта, брошенного на поверхности кометы без убежища и припасов. Снаружи – никаких признаков огромного обитаемого устройства в кометном ядре.

Комета медленно вращалась, из-за горизонта периодически всплывал бледный огонек Эпсилона Эридана. Казалось, эта звезда ярче всех прочих на небе – но она всего лишь звезда, а не солнце этой системы. Клавэйн будто ощущал холод огромного пространства между ней и кометой. Сотня астрономических единиц. По сути, мелочь в сравнении с межзвездными расстояниями – но от осознания подобных масштабов бросало в дрожь. Клавэйн так и не избавился от благоговейного ужаса перед привычной многим колоссальностью космоса.

Внимание привлекла далекая вспышка, едва заметная искорка в плоскости эклиптики. Отсюда, с кометы, – на ширину ладони от Эпсилона Эридана. И опять резкая, колючая искра, почти на пределе видимости.

Нет, это не обман зрения. Новая искра, чуть поодаль от первых двух. Клавэйн приказал визору шлема отфильтровать звездный свет, чтобы глаза могли приспособиться к слабым сигналам. Визор заслонил Эпсилон Эридана точно подобранным черным пятном.

Сейчас уже не ошибешься, определяя природу вспышек. Это битва, происходящая в десятке световых часов отсюда. Участвующие корабли распределены в объеме нескольких световых минут, они стреляют друг в друга из тяжелых релятивистских орудий. Если бы Ксавьер находился в Материнском Гнезде, он бы соединился с общей базой тактических данных и выяснил, какие войска патрулируют тот сектор пространства. Но вряд ли узнал бы намного больше того, что видит сейчас собственными глазами.

Вспышки – это большей частью взрывы, в которых гибнут корабли. Иногда – инициирующие импульсы демархистских рейлганов, огромных, в тысячу километров длиной линейных ускорителей. Их накачивали энергией последовательно детонирующие кобальтовые бомбы. Они разносили ускорители на атомы, но перед тем разгоняли глыбу стабилизированного металлического водорода величиной в дом до скорости в семьдесят процентов световой. Глыба неслась, едва опережая волну обломков, созданных взрывами.

У сочленителей было оружие сравнимой эффективности, причем энергию для разгона снаряда качали из флуктуаций вакуума. Их пушки можно было перезаряжать, они прицеливались быстрее и мощных вспышек не производили.

Конечно, спектроскопический анализ вспышек однозначно указал бы на их происхождение. Но скорее всего, это главным образом результаты прямых попаданий в демархистские крейсера.

Там, вдали, умирали враги – в ярчайших вспышках, во взрывах столь быстрых и мощных, что никто не ощущал боли, не успевал узнать пришедшую смерть. Но безболезненная кончина – утешение слабое. В принявшей бой эскадре много кораблей. Уцелевшие видят гибель друзей и соратников. Ежесекундно они задают себе вопрос, кто же будет следующим. Они не узнают, когда к ним направится роковой снаряд, не узнают, когда он попадет.

Конечно, война всегда страшна, и Клавэйн знал об этом лучше многих. Но наблюдателю с кометы Гнезда битва кажется праздником, фейерверком в далеком городе. Война восхищает сияющей красотой – блеском лат Азенкура, пожарами Герники, ядерным пламенем Нагасаки, инверсионным следом над плато Фарсида, а вот теперь и далекими вспышками релятивистского оружия в бархатно-черном небе двадцать седьмого века, усеянном искрами звезд.

Битва медленно уходила за горизонт. Сейчас она скроется вовсе, оставив небо чистым, не омраченным людским злодейством.

Клавэйн подумал о том, что узнал об Узком совете. Должно быть, с негласного одобрения Скади Ремонтуар рассказал о роли, отведенной Клавэйну в совете. Дело не только в том, чтобы не допустить его гибели в очередной рискованной операции, но еще и в его ожидаемом участии в неком секретном проекте. Нужно вернуть ценные объекты, попавшие в чужие руки за пределами системы Эпсилон Эридана.

Какие именно объекты, Ремонтуар не сказал. Лишь упомянул, что они, потерянные в прошлом, сейчас принципиально важны для выживания Материнского Гнезда. Чтобы узнать больше – а узнать больше необходимо, если Клавэйн хочет быть по-настоящему полезным Гнезду, – нужно присоединиться к Узкому совету. Ошеломительная простота.

Теперь, обдумывая все заново в одиночестве, на поверхности кометы, Клавэйн пришел к выводу: да, факты говорят сами за себя. И все сомнения насчет участия в работе совета – на порядки меньше истины, встающей за фактами.

Тем не менее он не мог поверить Скади целиком. Она знала гораздо больше – и будет знать больше, несмотря даже на вступление Клавэйна в совет. Конечно, оказавшись в совете, ты на шаг ближе к Внутреннему святилищу – но все же остаешься вне его. И кто скажет, не существуют ли более глубокие уровни секретности, кроме святилища?

Место битвы снова появилось в поле зрения, выплыло из-за горизонта. Клавэйн заметил, что вспышки происходят гораздо реже. Бой заканчивался. Почти наверняка демархисты понесли куда более тяжелые потери, чем сочленители. Те вообще могли обойтись без потерь. Враги расползались по базам, пытаясь не вступить в новый бой по пути. Скоро о битве расскажут в новостях, демархисты попытаются перекроить факты так, чтобы увидеть хоть толику оптимизма в сокрушительном поражении. Такое случалось уже тысячи раз. Похожие битвы еще разыграются, но их будет не много. Враг не имел военных успехов уже много лет и уверенно скатывался к полному поражению. Так из-за чего тревожиться о выживании Материнского Гнезда?

Увы, был лишь один способ это выяснить.

Шлюпка отыскала причал с безошибочной, машинной точностью. Клавэйн высадился на «карусели» с нормальной гравитацией и несколько минут тяжело дышал, пока тело не приспособилось к новым условиям.

Он пошел по лабиринту изгибающихся коридоров и лестниц. По пути встречал сочленителей, не обращавших на него особого внимания. Улавливал мимолетные мысли о нем: спокойное уважение, восхищение, чуточку жалости. Основная масса населения не знала о попытках Скади привлечь Клавэйна в совет.

Коридоры стали темнее, теснее. По-спартански голые стены изукрасились трубами, контрольными панелями, вентиляционными решетками, сквозь которые шел теплый воздух. Под ногами и за стенами гудели машины. Нигде по пути не встретилась запертая дверь, надпись «Проход запрещен». Но любой, не знакомый с этой частью «карусели», почувствовал бы, что он забрел в район, где работает важная аппаратура; ходить тут положено лишь персоналу. Немногие зашли бы так далеко. Прочие поскорей развернулись бы и поспешили перебраться в места поуютней.

Клавэйн же упорно продвигался и достиг части кольца, не отмеченной ни на строительных чертежах, ни на официальных картах. Большинство жителей Материнского Гнезда и не догадывались о его существовании. Клавэйн приблизился к бронзово-зеленой массивной герметичной двери – неохраняемой, без каких-либо надписей. Рядом, на стене – толстый металлический штурвал с тремя спицами.

Он ухватился за две спицы, потянул. Штурвал поначалу не поддался – сюда давно уже никто не приходил. Затем плавно двинулся, подчинился усилию. В конце концов закрутился с легкостью, и дверь стронулась с места, роняя капли смазки и конденсата.