Черная ряса - Уильям Коллинз

— Да.

Тон ответа был не особенно поощрителен. Ромейн не чувствовал охоты говорить о Тен-Акр-Лодже.

Отец Бенвель настойчиво продолжал:

— Мистрис Эйрикорт говорила мне, что у леди Беррик были прекрасные картины. Они все еще в Лодже?

— Конечно. Я не мог бы жить в доме без картин.

Отец Бенвель взглянул на Винтерфильда.

— Кроме любви к собакам, у вас есть еще общий с мистером Ромейном интерес к живописи, — сказал он.

Это замечание тотчас произвело желаемый результат. Ромейн с жаром пригласил Винтерфильда посмотреть на его картины.

— Их немного там, — сказал он, — но на них действительно стоит посмотреть. Когда вы приедете?

— Чем скорее, тем лучше, — любезно ответил Винтерфильд. — Можно завтра в полдень?

— Когда вам угодно. Я во всякое время к вашим услугам.

Кроме прочих талантов, отец Бенвель был шахматный игрок.

Если бы в эту минуту ему пришлось выразить свои мысли словами, он бы сказал: «Шах королеве».

IV

КОНЕЦ МЕДОВОГО МЕСЯЦА

На следующее утро Винтерфильд один приехал к Ромейну.

Отец Бенвель, на которого, само собой разумеется, также простиралось приглашение посмотреть картины, извинился, прося позволения отложить свой визит до другого раза. С его точки зрения вторичная встреча между Ромейном и Винтерфильдом в отсутствие Стеллы не требовала его личного присутствия. Он знал от самого Ромейна, что Стелла постоянно была при матери и что муж ее был один.

Отец Бенвель рассуждал так:

— Мистрис Эйрикорт выздоровеет или умрет. Постоянно справляясь о ее здоровье, я во всяком случае буду знать, когда мистрис Ромейн вернется в Тен-Акр-Лодж. Когда Винтерфильд после этого события отправится еще раз к Ромейну, и я пойду посмотреть картины.

Один из недостатков дальновидного ума — непомерная вера в собственный расчет, не допускающая никакого вмешательства случая. Раз или два отец Бенвель — по одному выражению — перехитрил: случай помешал ему. Последующие обстоятельства показали, что ему еще раз было суждено потерпеть поражение.

Скромные по количеству и размеру картины, собранные покойной леди Беррик, были образцовыми произведениями современного искусства. За немногими исключениями, это были картины безукоризненных английских пейзажистов первой половины настоящего столетия. В доме не было картинной галереи. Картин было так немного, что их возможно было разместить, как того требовало освещение, в различных жилых комнатах виллы. Здесь были Тернер, Констебль, Коллинз, Денби, Калькотт, Линнель. Владелец Бопарк-Гауза переходил от одной картины к другой с наслаждением человека, вполне способного оценить истинную пейзажную живопись, доведенную до совершенства.

— Лучше было бы, если б вы не приглашали меня к себе, — сказал он добродушным, веселым тоном Ромейну, — прощаясь сегодня, я не могу отказаться от надежды еще раз увидеть эти картины. Я буду приходить к вам, пока не надоем окончательно. Взгляните на этот морской ландшафт. Кому придет при виде его мысль о кисти и палитре его творца? Здесь верность природе и поэтическое чувство идут рука об руку. Эта картина положительно прелестна — я готов поцеловать ее!

Они были в кабинете Ромейна, когда эта вспышка энтузиазма вырвалась у Винтерфильда. Случайно взгляд гостя упал на письменный стол. Несколько исписанных страниц, испещренных поправками, привлекли его внимание.

— Это история, которую вы пишете? — спросил он. — Вы не из тех авторов, которые в уме производят все поправки — вы просматриваете и исправляете свое сочинение с пером в руках.

Ромейн с удивлением взглянул на него.

— Следовательно, мистер Винтерфильд, и вы иногда брались за перо, не только для того, чтобы писать письма.

— Нет, я не заслуживаю вашего комплимента. Когда вы навестите меня в Девоншире, я покажу вам несколько рукописей и корректурных листов наших великих писателей, собранных покойным отцом. Мои сведения о силе умственной работы почерпнуты из рассматривания этих литературных сокровищ.

Каково бы было удивление публики, если б она узнала, что каждый писатель, достойный своего имени, бывает самым строгим критиком собственной книги, прежде чем она попадет в руки профессиональных критиков! Человек, с увлечением писавший накануне, сегодня вершит беспощадный суд над своим собственным произведением. Как увлекательна должна быть наука, требующая такой двойной работы!

Ромейн вспомнил — без горечи — о жене. Однажды Стелла спросила его, сколько времени он обыкновенно пишет страницу. Ответ удивил ее и заставил пожалеть о нем.

— Зачем ты столько трудишься? — спросила она нежно, — ведь читателям было бы все равно, мой милый, если бы ты употреблял на это только половину времени.

Чтобы переменить разговор, Ромейн повел своего гостя в другую комнату.

— Там есть картина, относящаяся к новейшей школе живописи. Вы говорили о труде в науке, вот проявление его в искусстве.

— Да, — сказал Винтерфильд, — но здесь трудом руководила критическая способность и чувство меры. Я стараюсь восхищаться и начинаю жалеть бедного артиста. Взгляните на это дерево без листьев посередине. Даже маленький сучок на каждой веточке старательно нарисован, а в результате получается расписанная фотография. Глядя на ландшафт, вы не видите в нем соединения отдельных частей, на дереве вы не будете рассматривать каждую веточку — в природе все одновременно производит на вас общее впечатление, того же самого вы требуете и от картины. Эта картина — торжество терпения и труда, она исполнена, как вышивание, все по маленьким отдельным частям, к каждой части приложено одинаковое механическое старание. Сознаю, что это с моей стороны неблагодарность к художнику, но я с чувством облегчения смотрю после этой картины на вашу рощицу.

Говоря это, он подошел к окну, выходившему в сад перед домом. В ту же минуту из аллеи донесся шум колес. Открытая коляска появилась на повороте дороги.

Винтерфильд подозвал Ромейна к окну.

— К вам гость, — начал он и вдруг отодвинулся от окна, не сказав больше ни слова.

Ромейн, посмотрев в окно, узнал жену.

— Извините меня, если я на минуту оставлю вас, — сказал он, — это мистрис Ромейн.

В это утро улучшение в здоровье мистрис Эйрикорт снова дало Стелле возможность, которой она так дорожила, провести часа два с мужем. Ромейн вышел ей навстречу и, торопясь, не заметил, что Винтерфильд, словно статуя, замер у окна.

Стелла вышла из экипажа в ту минуту, когда ее муж выскочил на крыльцо. Она взошла на несколько ступенек, которые вели в залу, с таким трудом и так медленно, будто старая больная женщина. Легкий румянец на ее щеках сменился сероватой бледностью. Она увидела Винтерфильда.

С минуту Ромейн смотрел на нее в молчаливом испуге. Обняв Стеллу за плечи, он провел ее в первую комнату, выходившую в залу.

— Милая моя, ухаживая за матерью, ты совершенно изнурилась! — сказал он с нежностью в голосе, — если уж ты не хочешь заботиться о себе, то должна хотя бы подумать обо мне. Ради меня останься здесь и отдохни немного. В первый раз я буду тираном и не отпущу тебя.

Она собралась с силами и попыталась улыбнуться, а когда ей это не удалось, постаралась скрыть неудачу, поцеловав его.

— Да, это следствие усталости и боязни, — сказала она, — но мамаше действительно лучше, и если дело пойдет так, то спокойствие снова возвратит мне прежние силы.

Она остановилась и, призвав на помощь все свое мужество, решилась наконец задать простой и ужасный для нее вопрос:

— У тебя гость?

— Ты видела его у окна? Прелестный человек! Я знаю, он тебе понравится. При других обстоятельствах я бы представил его тебе сейчас же, сегодня тебе не до гостей.

Но она решила заставить Винтерфильда отказаться от очередного посещения их дома, поэтому настояла на этой встрече.

— Мне вовсе не так дурно, как ты думаешь, Луис, — сказала она храбро. — Когда ты захочешь вернуться к своему новому знакомому, я тоже пойду с тобой. Я немного устала — вот и все.

Ромейн озабоченно взглянул на нее.

— Давай я принесу тебе рюмку вина, — предложил он.

Она согласилась, чувствуя в том действительную необходимость. Когда он отошел от нее, чтобы дернуть за колокольчик, она задала ему очередной вопрос, не покидавший ее с той минуты, как она увидела Винтерфильда.

— Как ты познакомился с этим джентльменом?

— Через отца Бенвеля.

Ответ не удивил ее — подозрение зародилось в ее душе со времени бала леди Лоринг. Будущее счастье Стеллы зависело от того, удастся ли ей помешать сближению между мужем и Винтерфильдом. Сознавая это, она решилась на встречу с Винтерфильдом.

Но как ей встретиться с ним? Сделать вид, что они не знакомы? Пожалуй, это наилучший путь, чтобы выйти из ужасного положения. Выпив рюмку вина, она взяла Ромейна под руку, говоря:

— Нельзя так долго оставлять твоего знакомого в одиночестве. Пойдем!