«Если», 2001 № 09 - Журнал «Если»

Все перечисленное в изобилии присутствует и в произведениях Станислава Лема, который в большей степени, чем кто-либо из коллег, может претендовать на звание мастера интеллектуальной прозы. В частности, и роман «Солярис» — это не только перипетии почти детективных событий на космической станции и не только копание в человеческом подсознании. Это еще и размышления о природе «ждущего нас среди звезд Неведомого». И об интеллектуальном вызове, который оно бросает человечеству. И о нетривиальных вариантах космического божества — вроде бога-младенца, не ведающего, что творит; или бога безмерно одинокого…

Фильм Тарковского, повторяю, великолепен в своей визуальной составляющей — достаточно вспомнить отдельные сцены, вроде фантастического проезда по дорожным развязкам вполне реальной Осаки или парящих в невесомости под хоральную прелюдию Баха Криса и Хари! Но в части содержательной фильм Тарковского — о чем угодно, только не о том, о чем писал Лем.

Ну, положим, о тех самых нескольких страницах с рассуждениями об Океане-боге в начале 70-х Андрей Тарковский мог и не подозревать — как не подозревали и все мы, до которых первый полный перевод романа дошел, если память не изменяет, только в 1975-м. Но зачем вообще было глубоко верующему художнику, погруженному в земные, абсолютно реальные и осязаемые материи, браться за дерзкое «построение ума» неверующего, агностика, интеллектуала-иконоборца? К тому же озабоченного перспективами будущей космической экспансии человечества, во время которой порядком возомнившие о себе люди могут невзначай получить такой жестокий нравственный «шлепок» от гипотетических братьев по разуму, что в конце придут к грустному осознанию: «не прошло еще время ужасных чудес»…

Конечно, при желании можно и «Гамлета» снять как ницшеанскую проповедь «реальной политики», как нравственное оправдание Клавдия, который вместо того, чтобы предаваться интеллигентскому нытью, «делал конкретное дело», укреплял государственность, и все такое прочее…

Я уж не касаюсь совсем болезненной темы «земного пролога», дописанного сценаристом Фридрихом Горенштейном под сильным давлением начальства из Госкино, которое с самого начала работы над фильмом жестко постановило: ясно обозначить, какая общественная формация к описываемым временам победила на Земле (мне об этом рассказывал один из участников обсуждения сценарной заявки в Госкино). К счастью, сценаристу и режиссеру удалось «увернуться» от ответа на четко поставленный вопрос: если бы прогнулись, уступили давлению — провал был бы неминуем. Но все же растянутый «земной» пролог, а также отдельные дописанные или вырванные из контекста романа диалоги на станции, я думаю, самому Лему не смогли бы присниться и во сне.

Последнее не значит, что Тарковский в каком-либо смысле «не дорос» до Лема. Как, впрочем, не означает и какого-то морального превосходства воспарившего «в духе» художника над холодным, рациональным мыслителем. Просто оба, при всей своей равновеликости, оказались невероятно чужды друг другу — совсем как человечество и Океан.

И в этом смысле фильм «Солярис» частично подтвердил то, о чем писал Лем. Кажущаяся такой простой мысль: «человеку не нужен космос, человеку нужен человек» (она стала кульминацией фильма Тарковского), — на самом деле не так очевидна. И два человека, даже равных по таланту, порой не в состоянии установить контакт между собой. Чтобы осознать это, нужно попытаться выйти за пределы земного опыта — хотя бы и в космос…

Впрочем, как ни относись к экранизации «Соляриса», нельзя не признать: на сегодняшний день картина Тарковского остается самой серьезной и художественно-значимой попыткой перенести творчество польского писателя на экран. А поскольку изначальным (хотя, может, и подсознательным) намерением режиссера было создание чего-то прямо противоположного написанному, то попытка не могла выйти непротиворечивой.

После «Соляриса», согласно моим данным, были сняты всего три полнометражные картины по произведениям или оригинальным сценариям Лема.

Первая — это «Веселая деревня» (1978), более чем вольная экранизация одного из самых странных — но, с другой стороны, и самых «киногеничных» — лемовских романов, «Следствие» (1959). Правда, насколько можно судить по рецензиям, постановщики снова решили не загружать зрителя лемовской философией, а ограничились лежащим на поверхности сюжетным ходом: оживающие покойники — чем не образцовая завязка для очередного «ужастика»! В романе детективная завязка приводила к нетривиальным, на грани безумия, философским гипотезам-объяснениям; а в фильме нужда в таковых отсутствует. Хоррор он и есть хоррор — иррационален по определению.

Наконец, два последних фильма — нидерландский «Жертва мозга» (1988) и западногерманский «Марианская впадина» (1994) — представляют собой одни загадки. Все попытки получить хоть минимальную информацию о сюжетах обеих картин ни к чему не привели: удалось выяснить только имена режиссеров, исполнителей ведущих ролей, а также годы выпуска.

Есть косвенные предположения насчет того, что «Жертва мозга» — это вольная экранизация одного из последних романов Лема, «Мир на Земле», впервые вышедшего в 1986 году в ФРГ на немецком языке. Что касается другой картины, то известно о ней буквально следующее (цитирую аннотацию в одном из интернет-сайтов): «фильм по оригинальному сценарию, написанному Станиславом Лемом и Матиасом Динтером, развивает идеи Дугласа Хофштедтера».

С последней названной фигурой как раз все ясно. Американский математик, физик и лингвист, Хофштедтер произвел в 1979 году сенсацию, выпустив философскую книгу «Гёдель, Эсхер, Бах: Вечная золотая прядь». В ней он попытался оригинально подступиться к загадке человеческого мышления, использовав три уникальных источника: знаменитую теорему математика Гёделя, фантастические и парадоксальные гравюры голландского художника Эсхера (или Эшера, как его чаще именуют у нас), а также законы музыкальной гармонии, открытые Бахом. Но… все это очень бла-а-городно, как говаривали в одной хорошо знакомой читателям книге, но как там насчет «кина» — в смысле, сюжета, конфликта характеров и тому подобных обязательных составляющих художественного фильма? Нет ответа. Может быть, это все-таки фильм научно-популярный, публицистический? Но в сетевой базе данных мирового кино (Internet Movie DataBase) «Марианская впадина» названа лентой художественной.

Однако лично для меня одним из самых сильных — во всех смыслах (и в том, в частности, что это зрелище не для слабонервных!) — фильмов по произведениям Лема остается фильм нефантастический — польская экранизация 1979 года «Больницы Преображения» — первой книги польского писателя, открывшей трилогию «Неутраченное время», посвященной времени гитлеровской оккупации Польши. Но по части воздействия на зрителя — это фантастика: много я видел фильмов о мировой войне и фашизме, однако такого страшного, выворачивающего наизнанку, — пожалуй, никогда.