Моя мадонна / сборник - Агния Александровна Кузнецова (Маркова)

«И откуда в ней эта рассудительность, эта трезвость?» — подумал Петр, приглядываясь к жене.

Она сильно переменилась. Кокетливая девочка, манерная хохотушка превратилась в степенную женщину. Располнела и, кажется, стала выше, появились повелительные жесты, властный голос. Тугой узел густых волос на затылке, сменивший кудряшки, придал серьезность ее удлиненному белому лицу. Она теперь редко смеялась, даже редко улыбалась. Петр отметил, что характерным для нее стало выражение озабоченности. Светлые, чуть заметные брови часто сдвигались к переносью, и между ними залегала легкая складка. Когда-нибудь потом она станет морщинкой. Подозрительность таилась в ее холодных зеленоватых глазах, в тонких, недобро поджатых губах.

Марфа Даниловна знала все секреты дочери и зятя. Как только Олимпиада закрывала дверь в горницу, она подкрадывалась к двери, прикладывала ухо к замочной скважине. И в этот раз она выслушала письмо мужа. Вечером никуда не пошла, за ужином сидела у самовара и разливала чай. Будто бы между прочим сказала своим молодым медовым голоском:

— Думаю к Феде поехать. Душа изболелась, сон плохой про него видела. Негоже одному жить. Вы теперича и без меня управитесь.

Светлые брови Олимпиады гневно сошлись к переносью, блеснули и померкли зеленые глаза.

Марфа Даниловна глядела на дочь с издевкой, весело продолжала:

— Кому же, как не жене, при муже быть, когда бог здоровье у него отбирает? Завтра же закажу возок. Сборы у меня какие? Послезавтра поутру и в путь.

Петр подавленно молчал. Что мог он возразить теще? Зато Олимпиада, как всегда несдержанная, разразилась криком:

— Что же вы, мамаша, раньше-то не ехали? Не знали, что ли, что папаша болеет? Не раз ведь он об этом в письмах сообчал. Некогда было? В карты играли? В гостях до рассвета веселились? Ночами мужиков в мезонин приводили?

— Липа! Перестань! — ужаснулся Петр, с малых лет воспитанный в почтении к родителям.

Но Олимпиаду удержать уже было невозможно. Она криком частила какие-то непонятные слова и не замечала, что в дверях, разинув рот, стоит Агашка, а из спальни доносится истошный крик сына.

Но то, как отнеслась Марфа Даниловна к словам дочери, еще больше изумило Петра.

Она вдруг встала, одернула платье, поправила шелковый платок на плечах и, улыбаясь, сказала:

— А ты и на коленях перед мужиком ползать будешь, звать к себе — не придет, ей-богу, не придет. Один вот, — она кивнула на Петра, — такой дурак нашелся. Так не ты, а отец его окрутил. Другого такого не будет! Попомни меня — никогда не будет! Кому такая злая белобрысая крыса нужна?!

И она, играя бедрами, пересекла горницу, прихожую и стала подниматься по лестнице.

Уехала на прииски Марфа Даниловна, и вскоре пришло от нее сообщение о смерти Федора Никитича…

Похоронила она его на приисковом кладбище. Сама осталась пока жить в поселке среди старателей и беглых каторжников.

Через несколько месяцев до Петра и Олимпиады дошли слухи, что Марфа Даниловна вышла замуж за нового управляющего прииском. Живет в довольстве и холе…

В архиве села Ильинское сохранился подлинник повеления графа Сергея Григорьевича Строганова от 22 октября 1848 года.

«…За Никитою Кольцовым считается по ведомости 99 руб. 293/4 коп., которые должен платить Петр Кузнецов, наследовавший в имении Кольцова. Но в счет этого дома не взыскано ничего в 1849 январе [1] между тем Кузнецов имеет хорошее состояние и предлагал мне через Билимбаевское же управление тысячу рублей серебром за отпускную! И так открывается, что должник имеет дом в заводе и капитал; об уплате мне долга и не думает, а местное начальство, оставляя его в покое, довольствуется лишь отметкою на ведомости, не заслуживающей никакого уважения.

Поставляя на замечание таковые послабления богатому должнику, приписываю немедленно взыскать с него означенную сумму наличными, в случае же дальнейшего уклонения его взять дом Кольцова под арест и занимать под квартиры служащих.

Наверное, графу, в те времена уже ставшему — по жене Наталье Павловне — наследником Пермских владений Строгановых, было удивительно, откуда у его крепостного дворового человека Петра Кузнецова такие деньги.

Пожалуй, об этом судачили и в Билимбаевском управлении и во всем Билимбае. Ведь, кроме жалованья да незначительной платы за лечение, дохода у Петра не было.

Кто же мог знать ту давнюю историю в Петербурге, когда Петр Кузнецов вылечил сына князя? Кто мог знать, что, отказавшись в свое время от платы, Петр позже попросил у князя деньги, и просьба его осталась без ответа? Однако через несколько лет после смерти князя Петр все же деньги получил. Кто вспомнил о крепостном лекаре? Кто щедро расплатился за его великую услугу?

В дневнике есть только краткая, сухая запись:

«Деньги на выкуп из крепости у меня теперь есть. Труд мой оплачен».

Перед этой страницей вырвано не менее десяти листов.

Но тайное, спрятанное под семью замками порой становится явным.

Перебирая материалы в одном из архивов, я обратила внимание на заметку в газете «Мануфактурные и горнозаводские известия», в которой поминается, что в 1848 году сын князя N. посетил Билимбаевский завод.

И мысленно я восстановила несколько страниц, уничтоженных в дневнике моего прадеда…

…Уже не хотелось и вспоминать о тех надеждах, которые по молодости лет когда-то связывал Петр с деньгами князя. Надежда окончательно рухнула, когда до него дошли слухи о смерти князя.

А время шло.

Однажды Петр сидел за столом в канцелярии завода и вдруг услышал произнесенное в комнате: «Его сиятельство». Петр подумал вначале, что это игра его воображения. Но имя князя отчетливо произнес второй помощник бухгалтера Антон Петрович.

— А ты и не знаешь, — сказал он, — какой именитый гость у нашего начальства? — и