2 - Герой - 2 - Сергей Антонов

— Какая заваруха? — спросила девушка.

— Шпионов каких-то искали. Вроде бы казаки шпионов нашли. Или саботажников.

— Саботажников?! — спросила девушка. — Откуда ты знаешь?

— А я знаю? Я же спрашиваю.

Малиновое Зерно слушал. Девушка достала из нагрудного кармана комбинезона общевойсковой коммуникатор и стала с ним возиться, отойдя в сторонку. Малиновое Зерно наблюдал.

— Да, ребята, сидим мы целыми днями в трюме, — сказал Маттесон горько. — Света белого не видим. Однажды флажок со смены отобьем, выйдем наверх, а там уже никого нет, война кончилась и большой взрыв произошел… Я что предлагаю? Врезаться в пакет под диспетчерской и пустить боевую связь по громкоговорителям. Хоть "свистать всех наверх" не пропустим. А корабль у тебя, индеец, интересный. Хоть и врешь ты, что не знаешь, как у него ход выправлен… Ну, индеец не врет, а сохраняет тайну, ясно, не обижайся. Мне только не понятно, как же ты в атмосфере ходишь, если у тебя так корма подпущена…

— Ну так и ходит! — сказал доселе молчавший техник, с неизвестной фамилией. — Подпуск-то допустимый, смотри по отражающим… вот ватерлиния, а это уже будет откасательная!

— Где же тебе это будет откасательная, когда гребень стоит так низко! — возразил Оппсон. — Он же неподвижный, там же лазерный пояс, дубина!

— Как это он неподвижный! — горячо сказал неизвестный техник, Малиновое Зерно хотел уже тихо покинуть поле спора, но остановился, услышав голос девушки. Она твердо подошла к Маттесону, начальнику бригады и потребовала:

— Люк! Ну-ка, дай мне отпуск наверх.

— Зачем тебе, Энди? Дорогуша, смена — она для всех смена. Взялась — так соответствуй!

— Ты мне, Люк, мозги не прополаскивай, — твердо сказала девушка. — Нужно мне наверх, и все тут. Я у тебя жалованье не получаю, а помогаю вам, неумехам, поскольку без дела сидеть при женишке не люблю. Выпускай меня наверх.

Малиновое Зерно ожидал, что грубую скво тут же подвергнут усмирению, но ошибся: скво наоборот получила отпуск немедленно. Сбросила на пол перчатки и побежала прочь. Малиновое Зерно решил использовать случай. Он догнал девушку уже у выхода из ангара.

— Могу ли я просить об услуге у вас, — сказал он.

Девушка остановилась, осмотрела Зерна с головы до ног.

— Мне некогда, дружище, — произнесла она. — Что ты хотел?

— Проводите меня наверх, как будто я — ваш ухажер.

— Чего?!

— Выслушайте меня. Я, Малиновое Зерно, не посягаю на вашу честь никаким образом. Мне нужно восстановить свою. Вы — западный воин. Воин воину глаз не выклюет. Я откровенен с вами. Могу я просить помощи?

— А что случилось? — Девушка спешила, дьявольски спешила, но что-то в голосе индейца ее останавливало.

Малиновое Зерно сказал:

— У меня конфисковали почту. Я привез почту воину и аяксу Збигневу Какалову. И у меня ее конфисковали. Казаки.

Отчего-то его слова произвели на девушку громадное впечатление. Она захлопала глазами, большой ротик ее приоткрылся. Вероятно, подумал Малиновое Зерно, она знакома с адресатом. Индеец ошибается только один раз.

— Ты привез почту Збышеку? Ты его видел? — спросила девушка, подходя ближе, так что индеец вынужден был отступить, чтобы девушку ненароком не задеть и не скомпроментировать.

— Я не видел его. Я понял так, что Збигнев Какалов, мой адресат, арестован. Меня пригласили на корабль, где были одни только казаки, предъявили очень высокие документы и забрали посылку, мотивировав конфискацию государственной необходимостью. Ранее я узнал, что мой адресат болен и находится в госпитале. Но там его нет. Помогите мне. Мне нужно вернуть почту. Мне очень трудно просить у вас, женщины, помощи. Но у меня локальная виза. Я только хочу оправдать свое нахождение на шипоносце вне ангаров, словно бы я — ваш ухажер. Простите.

Девушка протянула руку.

— Меня зовут Энди, — произнесла она. — Энди Костанди. Я хорошо знаю Збышека. Пошли. И незачем разыгрывать спектакль. Проведу просто так. Но сначала зайдем ко мне домой… Это недолго. Хорошо?

— Малиновое Зерно не забудет о своей благодарности.

— Да ладно тебе, почтальон! — сказала Энди Костанди. — Но что же у нас тут происходит, на Западе?..

Безделье и развлечения наскучили Энди гораздо быстрее, чем Дону. Все одинаково, сыто-пьяно, весело до приторности и, в конце концов, смертельно скучно. Первое время Энди таскалась за Маллиганом в состоянии сомнамбулическом, поскольку все боялась поверить, что Дон жив и даже не особо ранен. Она оправилась довольно быстро, и некоторое время таскалась из собственнических соображений, когда ей казалось, что любая шлюха Дончика с толку собьет. Затем она окончательно пришла в себя и день-два искренне веселилась, не обращая на зачастую вполне симпатичных шлюх никакого особенного внимания, тем более, что Дон всерьез блюл честь и здоровье. Затем Энди наскучили посиделки вовсе, главным образом оттого, что, как выяснилось, каждая из посиделок превращалась автоматически в концерт Музыкального Быка. Энди обожала Дона, но репертуар его выучила наизусть уже на «Ямахе», и от некоторых песен ее уже тошнило. (Особенно раздражала ее, почему-то, выверенная для каждого номера мимика Маллигана.) Она оставалась дома, навещала Збышека, пила с ним чай, сидела с ним, когда он спал; она читала; в один прекрасный момент — несколькими днями ранее описываемых событий — Энди остервенела, явилась к начальнику смены технического обслуживания порта «Стратокастер», предъявила документы и потребовала дела. Начальник смены, который, кажется, даже и домогался благосклонности Энди на одной их вечеринок, покраснел, увидев ее, и немедленно предоставил ей пропуск на работу и представил бригадиру бригады монтажников внешнего оборудования, Люкольду Маттесону. Маттесон немедленно предложил выпить и переспать. Выпить Энди не отказалась. От пересыпания в приятных выражениях отказался сам Маттесон, несколько позже, когда Энди поведала ему, что родилась на Южном Уэлльсе, планете, крупнее Земли в два с половиной раза.

Работа привела Энди в преотличнейшее расположение духа, и Дон снова ей полюбился в полном объеме, и снова стал казаться почти гениальным и единственным из возможного. Что касается его любви к распеванию одних и тех же песен на одних и тех же вечеринках, то пусть его, перебесится, когда время подойдет. За честь Дона Энди перестала опасаться, сообразив, что вряд ли Дон способен на что-нибудь легкомысленное наутро, в течении дня и вечером, после сладостной тяжелой ночки с ней, Энди.

Работа на «Стратокастере» сильно отличалась от аналогичной работы на «Ямахе». Нравы на флагмане были гораздо свободнее, регламент отношений "субъект — субъект" строился по принципу "кто умнее — тот и прав". Аура, окружающая генерала Ларкин и распространяющаяся от нее на весь Запад, на «Стратокастере» имела концентрацию почти осязаемую, словно бы атмосфера флагмана состояла из веселящего газа со вкусом духов генерала. Энди своими глазами видела, как Главный Навигатор Цуккер играет в расшибалочку с сержантом-пилотом. Все-таки командира «Ямахи» Дана Бояринова, женщину умную и простую, Энди не представляла панибратствующим с каким-нибудь младшим чином… Однако, свобода свободой, но дело на «Стратокастере» стояло туго, обязанности исполнялись творчески, с комментариями, но — от и до, и в охотку.

Тем более резок был контраст между пограничниками Ларкин и казаками войсаула Полугая. И тем более испугалась Энди, услышав — даже и краем уха — о каких-то беспорядках наверху. Ей моментально представился окровавленный Дон, отбивающийся один ото всех, наседающих на него, она легко представляла себе также причину мятежа — шел Дон по коридору и обозвал казака дураком. С Дона станется, а правда глаза колет. Вот тебе и мятеж.

Самое интересное, что портовые диспетчеры до трех часов дня не знали о смерти Хелен Джей, сейчас уже трудно сказать — почему. Да, диспетчеру позвонили и сообщили, но он пропустил дурацкую шутку мимо ушей, занятый ведением приближающихся "Китового Уса" и звездолета Светосранова… Ну, действительно, — дурацкая шутка, кто ее запоминает, а тем более, станет распространять?

Карточка-пропуск Энди открыла люк и они, с Малиновым Зерном рука об руку, покинули территорию ангара-26.

В предшлюзе "Коня Белого" стояли ад кромешный, содом с гоморрою и геморроем. Сотоварищи Светосранова, числом до пятнадцати, шумом великим и развязностью неописуемой, довели охрану до мозгового спазма. Командир наряда, младший урядник Курицын не знал, что тут поделать: застрелиться самому или перестрелять этих баб, похожих на мужиков, и мужиков, похожих на баб. Перед бледным, с белыми кулаками, Курицыным, непрерывно стоял долговязый во фраке и тыкал Курицыну под нос поочередно то кредитной «Метагалактикой», то сверкающим удостоверением Действительного Члена Академии Права СМГ. Наряд, выдвинув своего старшего вперед, жался к люку крейсера.