Зачем? - Елена Черникова

- У меня в ногах вообще ничего нет, Мария Ионовна... Если я сделаю резкий шаг, они сломаются. У меня не восстанавливается костный мозг, а из самих костей вышел почти весь кальций. У меня крайняя стадия остеопороза. И не только этого... - Он утробно закашлялся и схватился за живот.

Мария, полагавшая, что особо острые удивления у неё уже позади, кинулась к больному, подхватила под руки и осторожно повела в спальню. Уложила на кровать, побежала на кухню, откуда уже пахло ветчиной подгорелой, выключила газ.

Из спальни донёсся стон. Забыв о карательных намерениях, Мария заметалась по квартире, вспоминая - где аптечка.

Михаил на глазах таял. Когда Мария переворачивала его с боку на бок, она вдруг увидела, что на подушке остались пять его зубов. Они бескровно выпали из немощного полуоткрытого рта. С каждой секундой в его облике что-то менялось.

Зачем он жарил ветчину? Мария оторопело рассматривала невероятное зрелище молниеносного угасания и не могла вымолвить ни слова.

Михаил всё-таки нашёл в себе силы говорить. Выглядело это жутко: одной рукой он придерживал челюсть, другой - веки, чтобы хоть как-то видеть Марию.

- Я... виноват. Простите меня. Объясняться поздно... Я умру через несколько минут... Я принял противоядие до... яда...

- Что с вами? Вы хотели сделать себе такой же укол, как мне? - Мария очень хотела поговорить с умирающим, но он каждую секунду что-нибудь терял: то волосы, то ногти, то кожа оползала.

Он исчезал быстро, будто в голливудском фильме с компьютерными спецэффектами. Неистовым рывком последних сил он руками открыл себе рот и проговорил:

- Я наказан... Может быть, вам не придётся даже хоронить меня... Я исчезну весь... Простите... Там... - Он закрыл себе рот и освободившейся рукой показал куда-то в сторону комода.

Ещё через минуту руки отпали от туловища, потом ноги. Исчезла шея. Какое-то время на одеяле можно было видеть композицию из прозрачных разделённых частей тела, потом раздался звук, который буддисты назвали бы хлопком ладони одной руки, и на одеяле осталась только одежда - джинсы и рубашка. Даже мокрого пятна не было.

Мария взяла одежду, потрогала карманы - нигде не было ни единого следа человека. Действительно, хоронить было нечего. Михаил исчез абсолютно.

Она села и попыталась думать. Не получилось. Пошла на кухню и заставила себя выпить кофе: раньше это помогало ей проснуться. Сейчас не помогло. Она будто увидела сон. Трясёт головой, а проснуться не может. В голове - одна мысль: как я буду спать на той кровати? Сон о невозможности сна в своей квартире.

"А так! - вдруг решила она. - Лягу, и всё тут".

Кровать была семейная, понятно, двуспальная. Мария положила одежду Михаила на то место, откуда он испарился, ровненько разложила, приставив брюки к рубашке, как это было бы на человеке, руки в стороны, ноги на ширине плеч, - а сама легла на соседнюю половину. Смотрит в потолок и сама себе сострадает. Хотела поплакать, передумала, пошла в ванную, вымылась наконец, переоделась в старенькую пижамку и принялась исследовать квартиру.

Судя по отсутствию пыли, Михаил жил тут чисто. Судя по расположению мебели, мелких предметов и особенно книг, Михаил старался вообще не прикасаться к хозяйским вещам. Только еда, запасённая в морозильной камере лет эдак на сто, говорила о намерениях постояльца: ждать хозяев и не высовываться.

Интересно, зачем?

Изобилие еды говорило ещё об одном обстоятельстве: Михаил до недавнего времени мог питаться. Он хотел есть. Значит, он не болел бессмертием. А когда пришла Мария, он жарил ветчину и собирался её чем-то жевать. И утратил эту способность прямо на глазах, чего скорее всего сам не ожидал. Иначе не стал бы пользоваться посудой, включать газ. Похоже, его скоропалительная кончина была в какой-то степени неожиданностью для него самого. Значит, что-то случилось одновременно с жареньем ветчины. Он сказал про яд. Принял противоядие - до яда. Может, он принял, условно, антивечность, а препарат оказался гораздо сильнее, чем думал несчастный изобретатель?

Мария обследовала комод, на который Михаил показал ей перед исчезновением. Вещи все на месте: бельё стопками, всё чистое, скатерти, рубашки Ивана, аккуратно сложенные. Ничего нового. Постоялец квартиры Ужовых соблюдал все внутренние правила. Ничего своего - и никаких следов. На что он показывал перед исчезновением?

"Давно пора бы Ленину появиться..." - с лёгкой досадой подумала Мария, покосившись на телефон. Впрочем, она не была уверена, что ей следует поднимать трубку - кто бы ни позвонил.

Конечно, телефон тут же затилинькал. Мария смотрела на аппарат, будто собиралась загипнотизировать его, и ждала. Считала сигналы. Воспитанный человек даёт пять-шесть сигналов и кладёт трубку. Вот пошёл двадцатый. Тридцатый.

Ладно. Это точно Ленин. И она отозвалась:

- Я одного, Владимир Ильич, понять не могу. Почему вы мне звоните, а не, скажем, по почте обращаетесь? Или, например, могли бы материализоваться на несколько минут...

- Маша, Маша! - крикнул в трубке голос Ивана Ивановича. - Ты дома, родная? Как ты там?

Мария подавила вздох.

- Иван? Где ты? Почему по городскому звонишь?

- Ой, Машенька, счастье моё... - лопотал Ужов, не веря своим глазам. - Мы сбежали! Васька здесь, со мной! Ты себе не представляешь, как...

- Что вы собираетесь делать? - Она постаралась выпрямить разговор.

- К тебе! Домой!

- Нас найдут и...

- Наплевать! Я уже выдохся, Маша. Я больше не могу! Я люблю тебя! Ты не представляешь, сколько мы с Васькой пережили без тебя...

Мария слушала выкрики мужа и старалась представить себе их возможную встречу. И это было - невозможно. Скрываться в одиночку она уже, считай, привыкла. Но встретиться с загубленными ею Иваном и Васькой и принять на себя утяжелённую ответственность за них, а попутно втроём подставиться под погоню, которая временно поутихла, но тут не стоило строить иллюзии, всё возобновится, это очевидно, - вот этого всего она уже не могла себе позволить.

- Иван! Извини, мне сейчас Ленин должен позвонить, давай освободим линию. Мне надо идти, извини. Привет Ваське. Если сможете - спрячьтесь где-нибудь ещё... - И положила трубку.

Иван Иванович посмотрел на коробку таксофона, на Ваську, смиренно ожидавшего финала переговоров между родителями, повесил трубку, сел на бордюр и простонал:

- Она действительно сошла с ума, Вась... Прав был покойный Мар Марыч: у каждого заболевшего бессмертием - свои симптомы и свои осложнения. Она не хочет видеть нас, Васька.

- Если честно. Пап. Ты сам точно хочешь видеть её? - Васька присел рядом и заглянул отцу в глаза.

- Да как же, Вась... Мы же всё-таки семья. Мы должны всё вместе делать.

- А что мы будем делать, как ты говоришь, вместе? Рассказывать друг другу, чем каждый из нас развлекался с самой зимы? Ну, расскажем. А потом? Семья тоже для чего-то существует. А мы пока не знаем ничего... - Говоря это, Васька прутиком чертил что-то на песке.

Иван Иванович взглянул на чертёж и увидел маленький домик. Васька всё-таки хотел домой!

- Вась, пойдём домой, и будь что будет! - решился отец и встал.

- Подожди часок. Она сейчас вещи собирает. Уйдёт - и мы придём, - ответил Васька, не поднимая глаз.

- Ты что? В ясновидцы подался? - рассердился отец.

- Ага. Я всё-таки её сын, а не ты. И я чувствую, что она уходит от нас.

- Зачем? - вскричал Ужов.

- Она боится всего, что будет напоминать ей о былой жизни, о смертной жизни. А мы с тобой - самое яркое напоминание. А поскольку она всегда была девушка без воображения, то ей с нами теперь будет очень трудно. От участи, постигшей Ильзе, её спасает добрый характер. Но у мамы - свои осложнения. Ей, видите ли, свободы захотелось.

- Откуда?.. Откуда ты таких мыслей набрался? - Иван Иванович опять сел на бордюр.

- Оттуда. У меня ведь тоже есть свои осложнения. Я вижу на расстоянии, слышу... Кино!

- Бедняга, - сказал отец и погладил Ваську по голове. - А что ещё тебе видно?

- А что хочешь! Заказывай! - И, подпрыгнув, он поклонился, как в цирке.

- Конечно-конечно... Так. Посмотри, пожалуйста, чем заняты наши преследователи.

- Пожалуйста. Тут две линии, сам понимаешь. Те, что от Мар Марыча, посуетились немного и сейчас собираются тайно захоронить шефа без шума и пыли. У них у всех рыльце в пуху, им лишнюю мокруху обнародовать ни к чему. То есть с этой стороны нам ничто не угрожает. Главное - лично с ними не встречаться, но это можно предотвратить.

- Сильно! - Иван Иванович улыбнулся и скрестил руки на груди. - А вторая линия?

- Вторая линия перегруппировывает силы. Главный - прежний - в дурке, а вся информация в основном у него. А он лежит на койке, загруженный снотворными. Ничего, найдут нового. Через пару деньков.

- Ну вот! Всё прояснилось! - обрадовался Иван Иванович. - На два дня возвращаемся в свою квартиру, отдохнём, подумаем.

- Ладно, - согласился Васька. - Но не больше! У меня есть свои планы на будущее.

- Поделишься?