Легенды Оромеры. Великий Орёл. - Александр Игнатьев

Объявили первый танец. К Эмилии подошел высокий молодой человек в завитом буклями парике и представился:

- Майлз Олтервилль, один из предназначенных вам судьбой, голубоногая олуша. Позвольте пригласить на танец, - он кончиками пальцев, затянутых в белоснежные перчатки, взял ее за кисти и повел в модном котильоне.

Одна за другой пары выстраивались в линию танца, кавалер-кондуктор громко объявлял фигуры, пары кружились, скользили легкими чайками надо льдом зеркально натертого дубового паркета, Майлз с легкой улыбкой вел Эмилию, все так же придерживая ее за пальцы, не делая ни малейших попыток обнять за талию или сделать полшага ближе. После танца молодой человек подвел девушку к ряду кресел, усадил, подал веер и осведомился:

- Позвольте принести Вам лимонада?

Впрочем, исчез, не дожидаясь ответа и через минуту появился, неся высокий бокал с прохладным питьем. Вложил ножку бокала в руку Эмилии, придержал другую:

- Благодарю за танец, Вы несравненны, - он приложился своей улыбкой к воздуху над перчаткой Эмилии и покинул ее.

Неслышно в общем шуме подошел Генри:

- Как тебе?

Эмилия пожала плечами:

- Очень вежливый джентльмен. Улыбка красивая. Как будто художник нарисовал. Пока больше ничего сказать не могу.

- Ладно, еще на второго посмотри. Он ангажировал тебя на третий танец. Второй у тебя занят Дином, рысью. Просто потанцуй, для удовольствия.

С первыми тактами вальса рядом с девушкой возник Дин, гибкий, со сверкающими янтарными глазами, он сдернул Эмилию с кресла и закружил в танце. Пара быстро скрылась с глаз Генри среди танцующих, тот только усмехнулся и отхлебнул из оставленного Эмилией бокала.

По окончанию танца Дин вернул раскрасневшуюся и запыхавшуюся дочь отцу, прижал ее руку к своей груди, осыпал комплиментами и стремительно исчез.

Эмилия подняла сияющие глаза на отца:

- Как он танцует! – воскликнула восхищенно.

- Какой он мартовский котяра! – в тон ей ответил Генри, - И как хорошо, что нам такое счастье не светит. Пожалуй, я тебя оставлю, вон второй твой идет.

Освальд неспешно подошел и без обиняков плюхнулся в соседнее кресло:

- Освальд, для тебя, дорогуша, просто Освальд. Баклан. Ты не против, если мы посидим? Запарился я что-то. Погода зверская стоит, ячмень как на дрожжах вверх прет, овцы по три ягненка поприносили, ты пробовала здешние тарталетки с креветочным паштетом? Я уже штук десять съел…

Звуки фокстрота не заставили баклана подняться с места. Вместо этого он поймал за фартучек проходящую мимо разносчицу:

- Дорогуша, а нету ли у вас тут сырой рыбки? Очень хочется.

Белка, очевидно привыкшая к чудачествам посетителей, вежливо кивнула:

- Да сэр, сейчас принесу.

Освальд отпустил фартучек и снова повернулся всем корпусом к Эмилии:

- Видишь, принесет. Для всех нету, а для меня есть, вот что значит быть Освальдом Перри. И рыбку несут, и очередь уступают. Вот пятого дня, например…

Он пустился в пространный рассказ о том, как покупал билет на дилижанс, а стоящий впереди хорек пропустил его в очереди. От риска вывихнуть челюсть в попытке зевнуть незаметно Эмилию спасла та же белка, принесшая фарфоровую тарелочку с сардиной. Освальд тарелочку сграбастал, брезгливо сковырнул лежащий сверху ребристый кружочек лимона и подцепил рыбку двумя пальцами за хвост. Поднял над собой, запрокинул голову и медленно сжевал рыбу, начиная с головы. С чешуей и кишками. Эмилия во все глаза смотрела, как от крупных глотков ходит кадык на жилистой шее. Освальд доел рыбу, метким щелчком выбросил хвостик в ближайший вазон и облизал пальцы. Стремясь побороть внезапный приступ тошноты, Эмилия подскочила:

- Прошу прощения, мне надо попудрить носик.

Освальд поймал ее за руку:

- Конечно дорогая, возвращайся, у нас с тобой еще пятый танец, - он смачно облобызал перчатку Эмилии и, наконец, отпустил ее.

Эмилия пулей вылетела во внутренний двор, пронеслась между столиками, невежливо расталкивая пустующие стулья, и по ступеням спустилась с террасы в сад. Забралась в гущу каких-то цветущих кустов и остановилась перевести дух. От кружевной перчатки нестерпимо воняло сырой рыбой, Эмилия стянула ее и помотала ею в воздухе, проветривая. Потом подумала, что надо бы прополоскать и ни минуты не медля, полезла вперед в надежде обнаружить фонтан.

Но вместо журчания водяных струй услышала вроде бы знакомый голос. Только вместо предельной вежливости голос Майлза подрагивал от несдерживаемых чувств:

- Ты представить себе не сможешь – у нее есть грудь!

Эмилия осторожно отвела в сторону цветущую ветку и увидела своего жениха, обнимающего… Эмилия аж глаза протерла, но зрение ее не подводило: Майлз обнимал мужчину. Впрочем, тот тоже не оставался в долгу и целовал размашисто жестикулирующего парня в шею.

- Как я буду с ней, вот как?

Эмилия предпочла не давать ответа на этот вопрос и тихонько опустила ветку на место. Запах жасмина перекрыл даже вонь от перчатки. Девушка сердито посмотрела на нее и, скомкав, забросила в кусты.

Вернувшись в бальный зал, Эмилия нашла отца:

- Па, мне все ясно, увези меня отсюда, пожалуйста. Дома все расскажу. Здесь оставаться больше невозможно, да и незачем.

- Хорошо. Все в порядке, на тебе лица нет? – Генри встревожился, - Тебя никто не обидел?

- Нет. Поехали, а? – Эмилия рвалась к выходу.

Генри глазами отыскал танцующую Луизу и бесцеремонно выдернул ее из фигуры:

- Так надо, прости, друг, - он развел руками партнером Луизы и наскоро на ухо разъяснил ей ситуацию. Луиза округлила глаза и тоже поспешила на выход.

Возвращение домой прошло в молчании. Мама и папа, конечно, пытались разговорить дочь, но Эмилия отвечала, что все дома и только нервно тискала вторую перчатку, которую тоже стащила с руки.

У дома, первой выскочив из ландо, Эмилия вбежала в двери и остановилась посередине холла, обернувшись к родителям:

- Я не выйду за них замуж! – заявила она.

- Почему это? – Луиза напряглась.

- Баклан – он… он баклан! Он рыбу жрет, сырую, с головой, костями и кишками! У него глисты! – почти выкрикнула девушка.

- Милая, у рыбоядных глисты перевариваются, не переживай так, - примиряюще протянул Генри.

- Это мерзко!

- Аргумент. А второй?

- Этот олуша… олуш, не только ногий! Он… - и Эмилия выдала несколько слов, которые слышала как-то в деревне и которые порядочным девушкам не только произносить, но и знать не полагается.

Генри посуровел:

- Иди к себе, и пока не найдешь приличных слов, чтобы выразить свою мысль, из комнаты не появляйся!