Громила - Нил Шустерман

— А если кто-нибудь из них сильно порежется, и порез вдруг исчезнет…

— Давай будем надеяться, что не порежется, — перебил я его.

Он принимается аккуратно и не торопясь распаковывать свой чемодан.

— Наверно, о нас сейчас вся школа гудит, верно?

Понимаю — предстоящее возвращение в школу нагоняет на него страх. Я бы с удовольствием сказал ему, что всё нормально, но лгать не хочется, поэтому только пожимаю плечами.

— Они думают, что это я его убил, ведь так?

Кажется, отвечать всё же придётся. И я сообщаю ему правду со всей тактичностью, на которую способен:

— Ну, есть имбецилы — придумали собственную версию смерти твоего дяди… Но большинство всё же не такие придурки. Правда, приготовься к тому, что первое время народ будет тебя сторониться.

— К этому я давно привык.

Брю идёт к комоду — сложить туда свою одежду, и я вижу, что он подволакивает правую ногу. Собственно, я заметил, что он прихрамывает, как только он переступил порог нашего дома, причём совсем не так, как когда он перенял боль из повреждённой лодыжки Бронте. Интересно, где он подцепил эту хромоту? Однако расспрашивать не хочу.

Он застыл над открытым ящиком комода. Мысли его витают где-то далеко.

— Теннисон… Я не убивал дядю.

Я вижу, как отчаянно ему хочется, чтобы я поверил ему.

— А я никогда так и не думал!

Однако не похоже, чтобы мои слова принесли ему облегчение. Возможно, потому, что это вовсе не меня он старается убедить в своей невиновности. И поскольку разговор, кажется, собирается принять очень опасное направление, я быстренько перевожу стрелку:

— Как там было — у Гортонов?

— Они мне не нравились, — отвечает Брю.

— Вообще-то да, особой задушевности я в них не заметил…

Брю задвигает ящик.

— Нет, ты не понял. Я не мог допустить, чтобы они мне понравились. Иначе пришлось бы взять себе остеопороз, артрит, варикозные вены и Бог знает что ещё.

Я не сразу понимаю, о чём он толкует, но потом до меня доходит. Если бы он полюбил этих людей, к нему перешли бы все их болячки, в том числе и те, о которых он и не подозревал.

— Мне с самого начала пришлось вытворять всякие гадости, лишь бы они возненавидели меня, — поясняет Брю. — Крал, ломал вещи… Людей легче не любить, когда они сами тебя не любят.

— Понял — это было что-то вроде упреждающего удара.

Только сейчас я во всей полноте начинаю осознавать, какой непомерный груз накладывает на этого парня его необычайная способность. Ему приходится жить в эмоциональном коконе, никого не любя — иначе ему не выжить. Невероятно, как он решился впустить нас с Бронте на свою запретную территорию. Вспоминаю тот момент, когда он пожал мне руку в самый первый раз, тогда, на кухне — он помедлил, не сразу ответил на рукопожатие. Я ведь и понятия не имел, насколько важное решение он в тот миг принял.

— Ты вот что, — говорю я, — не вздумай и тут что-нибудь ломать, не то нам обоим придётся ходить с синяками под глазом.

— Не буду, — обещает он.

— Я имею в виду… Тебе же нравится наша семья, правда?

Он колеблется — в точности как тогда, когда пожимал мне руку. У меня такое чувство, будто от его ответа зависят судьбы мира. Не пойму, почему.

— Да, — наконец говорит он. — Да, нравится.

46) Подкожное

— Так что — это правда?! Не поверю, пока ты сам не скажешь! Правда, что Громила теперь живёт у вас?

— Ага, — отвечаю я Катрине. — И он, и его брат.

Мы в школьной столовой, время ланча. Брю сегодня впервые после долгого перерыва пришёл в школу. Мы с Катриной сидим по разные стороны стола, и я вижу, как она в изумлении раскрыла рот — того и гляди недожёванный салат вывалится обратно на тарелку.

— Вы что там — с ума все посходили?!

— Я к этому отношения не имею, — говорю я и тут же проклинаю себя за враньё. С какой стати? Почему это мне захотелось выгородить себя перед Катриной?

— Надеюсь, ты запираешь свою дверь на ночь? Мне вовсе не улыбается давать интервью CNN о том, как моего бойфренда зарезали во сне.

Я ёрзаю на стуле — такое впечатление, что под кожей у меня поселился целый муравейник. Впрочем, это же Катрина, что с неё взять.

— Оставь беднягу в покое, — говорю я. — Не настолько он ужасен, как ты себе воображаешь.

— Да что ты? А вот Оззи О'Делл говорит…

— Мне плевать на то, что там мелет Оззи — он дурак.

Катрина теряет дар речи, как будто я только что оскорбил её, а не Оззи.

— Извини, — говорит она, видимо, сообразив, что травля Громилы — вид спорта, который меня больше не привлекает. — Ну, тогда я всем стану рассказывать, какой расчудесный парень этот Громила — нормальный, отличный парень. Ради твоего счастья, Теннисон — всё что угодно!

Интересно, она хоть знает его настоящее имя? А я сам — я знал его до того, как Бронте начала встречаться с Брю?

— Этого тоже не надо, — бормочу я.

Она склоняет голову набок и вглядывается в меня, поджав губы.

— Слушай, я знаю, тебе не сладко приходится. Когда мои родители расходились, со мной творилось то же самое.

— Мои родители не разводятся!

— Развод, сепарация — какая разница. Важно другое: такие дела очень сильно действуют на психику, так что я понимаю, почему ты в последнее время какой-то обалдевший. Так и должно быть.

Услышав такое, я обалдеваю ещё больше, скорее всего потому, что в чём-то она права. Но с другой стороны, ссоры между родителями прекратились, обстановка в доме постепенно налаживается. Нет, налаживается — не то слово. Скорее всё наше семейное пространство, весь наш дом превратился в надувной замок: сколько ни бейся о стену — всего лишь отскочишь без всякого вреда для себя и для стены.

— С моими родителями всё в полном порядке, — отрезаю я.

Она вздыхает.

— Закрывать глаза на правду — это тоже нормально. Это пройдёт. — Она одаривает меня тонкой улыбкой и понимающим кивком. — Ну, что, сегодня вечером будем делать уроки?

— Нет, сегодня не получится. Дома слишком много дел.

Это и правда, и неправда. Собственно, у меня нет никаких особенных дел, но в последнее время я всё больше становлюсь домоседом, нет совершенно никакой охоты куда-то выходить. А если и выхожу, то стремлюсь как можно скорее вернуться домой. Наверно, Катрина права, и непорядок в семье оказывает таки своё действие на мою психику. Однако одно я знаю точно: когда я дома, во мне оживает чувство полной защищённости, уверенности в том, что ничто не может причинить мне вреда.

47) Расправа

Иногда в нашей школе бывают сокращённые учебные дни — после ланча все учителя отправляются на некое совещание; я думаю, на самом деле они проводят сеанс групповой терапии, ведь каждый день общаться с ученичками вроде нас — да тут никакие нервы не выдержат. В такие дни мы всей компанией обычно отправляемся на другую сторону улицы, в торговый центр, и веселимся в Бургер-Кинге, или Кофейне Ахава, или в смузи[28] — кафе — выбор зависит от длины очереди.

По большей части мои приятели — ребята что надо, кроме, разумеется, тех моментов, когда они совсем не то, «что надо». Правда, зачастую я провожу время не только со своими друзьями — ведь у них тоже есть друзья, а среди последних попадаются такие экземпляры… Но ничего не поделаешь, приходится терпеть этих идиотов, раз уж они сидят с тобой за одним столом.

Ну вот, сидим мы в смузи-кафе вместе с обычной бандой — пьём смузи, хрустим чипсами… И тут входит Брюстер и становится в очередь. Я его сначала не заметил. Мой приятель Джо Криппендорф кивает мне на него и еле слышно бормочет:

— Ты глянь, этот сброд тоже сюда прётся. Ходят тут всякие…

Раздаются смешки. Делаю большой глоток смузи и отвечаю Криппендорфу — тоже еле слышно:

— Зря ты так.

Он усекает сходу, и у него хватает ума не продолжать. Однако сегодня роль записного придурка исполняет не кто-нибудь, а сам Оззи О'Делл, это безволосое чудо природы — вот он-то и подхватывает эстафету:

— Он здесь, потому что они стали делать новый смузи под названием «Фрукт мочёный». — Снова раздаются смешки, и Оззи несётся дальше, ободрённый поддержкой. — Не надо объяснять, что за фрукт и кто его замочил.

Криппендорф и пара других парней советуют Оззи заткнуться, но другие продолжают хихикать.

— На твоём месте, Оззи, — предупреждаю я, — я бы послушался Джо.

Но Оззи уже понесло — не остановить. Он встаёт и направляется к Брю.

— Ну что, Громила, обратно в школу? Поделись, как тебе удалось отвертеться от тюряги? Должно быть, адвокат у тебя классный?

Теперь хихикают только двое недоумков, остальные сообразили, что Оззи перешёл черту. Но сам Оззи из тех кретинов, кому для вдохновения вполне достаточно, если смеётся только одна персона — его собственная.