Сэру Филиппу, с любовью - Джулия Куин

– Понятно. - Элоиза была немного задета высокомерием, прозвучавшим в его тоне.

– Ну вот и хорошо, - проговорил Филипп.

Но Элоиза так не думала. Несмотря на ее ответ, единственное, что ей было понятно, - это то, что Филипп явно чего-то недоговаривает. Нет, это правда - сегодняшний инцидент и в самом деле испортил ему настроение, но, похоже, есть и еще какая-то причина, почему он избегает ее общества.

– Пожалуйста, - проговорила Элоиза, - оставайтесь, если хотите, наедине с вашей работой.

Филипп внимательно посмотрел на нее.

– А что собираетесь делать вы? - спросил он.

– Ну, прогуляюсь по саду…

– Нет, - категорически заявил он, - гулять вы не будете.

“Так- то он заботится обо мне! -недовольно подумала Элоиза. - Что это за командный тон?!”

– Сэр Филипп, смею заверить вас, что со мной все в порядке. Выгляжу я, может, и неважно, но чувствую себя вполне…

– Лучше бы было наоборот, - проворчал он, - чувствовали бы вы себя хуже, но выглядели бы получше!

Элоиза поморщилась. Да, со своим огромным черным синяком на бледном лице она действительно выглядела так, что способна была напугать кого угодно, но стоило ли Филиппу ей об этом напоминать?

– Что ж, - усмехнулась она, - если мой вид вас пугает, то постараюсь не попадаться вам на глаза!

Филипп молчал, но был явно недоволен - от взгляда Элоизы не укрылось, как вздувается жила у него на виске. Элоиза отметила это не без злорадства - стало быть, ей удалось-таки задеть его за живое!

– Я пойду, сэр Филипп. - Элоиза повернулась и направилась в ближайшую аллейку.

– Подождите! - Одним прыжком Филипп оказался у нее на пути. - Я запрещаю вам гулять!

Элоиза хотела было спросить: “И как вы этого добьетесь? Уж не свяжете ли меня?”, - однако в последний момент она все-таки прикусила язык: а вдруг ему и впрямь придет в голову воспользоваться этой идеей?

– Сэр Филипп, - проговорила она, - я не понимаю, почему… Что вы делаете, сэр?!

Подхватив Элоизу, словно пушинку, Филипп понес ее к шезлонгу, ворча себе под нос что-то о женском упрямстве. Дойдя до шезлонга, Филипп довольно грубо опустил на него Элоизу.

– Лежите здесь! - строго скомандовал он.

– Вы не смеете приказывать мне! - Элоиза была вне себя.

– Черт побери, Элоиза, с вами не хватит никакого терпения!

Элоиза нахмурилась.

– Как мне еще заставить вас не покидать этого шезлонга? - уже немного остыв, проговорил он.

– Вы не сможете меня заставить.

– Хорошо, черт с вами - гуляйте где хотите, хоть отправляйтесь пешком до самой Франции… Я умываю руки!

– Пешком до Франции? От Глостершира?

– С вашим упрямством вы дошагаете и до Индии! С вашего позволения, мисс.

И Филипп удалился, оставив Элоизу в том самом шезлонге, с которого она встала минут десять назад. Элоиза была так поражена его внезапным уходом, что даже забыла о своем намерении прогуляться.

Если поначалу Филипп еще сомневался, что, встретив Элоизу в саду, повел себя как идиот, то отказ гостьи разделить с ним ужин окончательно уверил его в этом. Элоиза заявила, что предпочтет поужинать в своей комнате. После того, как Филипп покинул ее и ей пришлось провести день в одиночестве, этот жест был явно демонстративным.

В результате Филипп сейчас сидел за столом один. Впрочем, к этому ему было не привыкать. При жизни Марина почти не покидала своей спальни, а после ее смерти и вообще некому было разделить с Филиппом трапезу. Казалось бы, ужин в одиночку не был для Филиппа чем-то из ряда вон выходящим. Так почему же сейчас, когда рядом нет Элоизы Бриджертон, он не знает, куда деться от щемящей тоски? В течение всего ужина Филипп был молчалив, угрюм, ворчал на ни в чем не повинных слуг только потому, что причина мрачного настроения хозяина для них не была секретом - они знали, что мисс Бриджертон отказалась с ним ужинать.

Ворча что-то себе под нос, Филипп рассеянно жевал бифштекс. Он пытался убедить себя, что хозяин не должен обращать на слуг внимания, но быть объектом сплетен - пусть даже в кругу собственных слуг - было малоприятно. Те, что не прислуживают ему сейчас за столом, наверняка уже смакуют все подробности инцидента у себя на кухне…

Филипп сердито отправил в рот еще один кусок бифштекса. Интересно, съел ли кто-нибудь из слуг ту злополучную рыбу, которую Элоиза подложила Аманде?

Филипп все еще сидел за ужином, лениво ковыряя пудинг, хотя уже был сыт после супа и бифштекса. Но он не спешил подниматься из-за стола - а вдруг Элоиза все-таки передумает и присоединится к нему? Хотя надежда, конечно, была слабой, учитывая ее упрямый характер…

Наконец, когда уже не осталось сомнений, что к ужину она не явится, Филипп стал размышлять, не пойти ли ему самому к ней.

Филипп был убежден, что Элоиза хотела бы, чтобы он пришел к ней, но пришел с извинениями. И даже не обязательно произносить их вслух, надо только своим видом дать понять, что он признает вину.

И Филипп был готов на это, он готов был переступить через свою гордость. Он даже готов был умолять Элоизу выйти за него замуж на коленях, если бы она хоть одним словом обмолвилась, что согласна остаться и заменить его детям мать.

Да, Филипп готов был это сделать. Более того, он хотел бы сделать это сейчас же, не откладывая. И если медлил, то не из-за нерешительности - просто не знал, как именно это сделать.

Эх, если бы он был таким, как Джордж - покойный брат! Привлекательный, галантный мужчина, Джордж не сомневался в своей неотразимости для женщин. Он не стал бы беспокоиться, что слуги станут сплетничать о нем за его спиной - и не потому, что ему не было до этого дела, а потому, что суждение слуг о нем всегда было неизменным.

“Сметлив же, однако, наш молодой хозяин!” - говорили обычно они, одобрительно кивая головами.

Филипп же, в противоположность брату, рос тихим, задумчивым и гораздо меньше, чем Джордж, подходил на роль отца семейства и хозяина огромных владений. Филипп намеревался навсегда покинуть Ромни-Холл и осесть где-нибудь поближе к Кембриджу. Джордж же, как предполагалось, должен был вступить во владение отцовским поместьем, жениться на Марине и произвести с ней на свет с полдюжины очаровательных детей, которые смотрели бы на Филиппа как на чудаковатого дядю, живущего где-то далеко от них и с головой погруженного в одному ему понятные эксперименты с растениями.

Но человек, как говорится, предполагает, а Бог располагает. Все изменилось в одночасье - красавцу и ловеласу Джорджу суждено было погибнуть на поле брани в далекой Бельгии, а Филиппу - обосноваться в Глостершире, как бы унаследовав судьбу, которую все прочили его старшему брату.

Англия, в конце концов, вышла победительницей из той войны… Но что радости в этом было Филиппу, если отец отозвал его из университета? Против увлечения Филиппа ботаникой Томас Крейн не возражал, считая, что раз поместье достанется старшему сыну, то младшему придется зарабатывать на жизнь своим трудом - пусть тогда будет, как он сам хочет, ученым. Теперь же, когда Филиппу предстояло стать наследником большого хозяйства, отец решил, что университетская наука ему ни к чему - пусть лучше постигает премудрости управления поместьем.