В деснице благодати - Макс Лукадо

личной встрече с капитаном, так как каждый был лично призван им на службу. Он

разыскал каждого из нас где-то в портовых закоулках и предложил следовать за ним.

Его доброта породила в нас веру, и мы пошли.

Все мы поднялись по сходням его благодати на борт одного и того же корабля. У

нас один капитан и один пункт назначения. Хотя идет война, мы в безопасности, ведь

наш капитан — Бог. Корабль не утонет. Об этом-то мы не тревожимся.

А вот разногласия среди команды нас тревожат. Поднимаясь на борт, мы думали, что команда состоит из точно таких же людей, как мы сами. Но потом, побывав на

разных палубах, мы увидели, как странно выглядят многие призывники. Некоторые

одеты в другую форму, не такую, как у нас, в одежду каких-то фантастических цветов и

фасонов.

— Почему вы так необычно выглядите? — спрашивали мы их.

— Забавно, — отвечали нам. — Мы как раз хотели то же самое спросить у вас.

Впрочем, разнообразие стилей одежды далеко не так нас беспокоит, как разнобой

мнений. Есть, например, компания людей, которые каждое утро собираются на самый

настоящий научный семинар. У них строгая дисциплина, а лица всегда суровые.

«Служить капитану — дело очень серьезное», — объясняют они. Отнюдь не случайно

они облюбовали себе кормовую надстройку.

Есть еще кружок тех, кто ревностно молится. Они не просто верят в молитву, они

верят в молитву с коленопреклонением. По этой причине всегда известно, где их

искать, — в передней части верхней палубы, ближе к носу корабля.

Есть также такие, кто твердо убежден, что для обряда причастия нужно брать

настоящее вино. Они занимают левый борт.

А еще одна группа обитает в районе машинного отделения. Они часами изучают

каждый болт и гайку во всех конструкциях. Обычно они по многу дней не выходят из

трюма. За это их время от времени критикуют те, кто расхаживает по верхней палубе, где свежий ветер ерошит волосы и можно подставить лицо под живительные лучи

солнца.

— Не то, что ты знаешь, а то, что ты чувствуешь, — вот что важно, — поучает эта

команда, обитающая на палубе.

И как же мы любим группироваться!

По мнению одних, однажды поднявшись на борт, покинуть наш корабль уже

невозможно. Другие говорят, что уходить с корабля было бы безрассудно, но выбор

всегда остается за нами.

Кто-то верит, что все мы добровольно решили служить; им возражают, что служить

всем нам было предначертано еще задолго до постройки корабля.

Кто-то предрекает, что, прежде чем мы доплывем до нашей цели, разразится буря

«великой скорби»; другие говорят, что к тому времени мы уже будем в безопасности на

берегу.

Есть такие, кто разговаривает с капитаном на своем собственном языке. Кое-кто

думает, что использовать надо древние языки, исчезнувшие.

Часть из нас считает, что офицеры должны носить мантии, другие — что офицеров

вообще не должно быть; но есть еще те, кто полагает, что мы все — офицеры и все

должны носить мантии.

И как же мы любим группироваться!

Существует также вопрос о еженедельных собраниях, на которых мы говорим, как

благодарны капитану, и читаем его слова. Все признают их значение, но нет согласия

относительно регламента этих встреч. Одни хотят, чтобы они были шумными, другие —

тихими. Кому-то нравятся установленные ритуалы, кому-то — непосредственность.

Одним нужно совершать обряд, чтобы они могли медитировать, другим нужно

медитировать, чтобы они могли совершать обряд. Кому-то хочется провести собрание

для тех, кто покидает корабль, отправляясь в миссионерскую поездку. Другие хотели

бы привлечь тех, кто за бортом, но не отправляясь за борт и не забывая о тех, кто на

борту.

И как же мы любим группироваться!

В результате мы раскачиваем судно. На палубе сумбур. Вспыхивает вражда.

Моряки отказываются друг с другом разговаривать. Бывали даже периоды, когда одна

группировка не признавала, что на борту существует другая. Хуже всего, что многие, дрейфующие в открытом море, предпочли не подниматься на борт из-за распрей между

моряками.

«Что же нам делать? — хотели бы мы спросить у капитана. — Возможна ли

гармония на корабле?» За ответом далеко ходить не надо. В последнюю ночь Своей

земной жизни Иисус вознес молитву, которая высится цитаделью для всех христиан: Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал

Меня.

Ин. 17:20-21

Это драгоценные слова. Иисус, зная, что конец близок, в последний раз молится за

Своих последователей. Не удивительно ли, что Он молится не об их успехе, их

благополучии и счастье. Он молится об их единстве. Он молится, чтобы они любили друг

друга.

Молясь за них, Он молился также за тех, кто уверует в Него «по слову их». То есть

за нас! В Своей последней молитве Иисус молился, чтобы мы с вами были едины.

Заповедь, предписывающая сохранять единство

Из всех уроков, содержащихся в этом стихе, не пропустите самый главный: единство важно для Бога. Отец не хочет, чтобы Его дети ссорились. Раздоры Его

огорчают. Почему? Ответ: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь

любовь между собою» (Ин. 13:35). Единство рождает веру. Благодаря чему мир может

поверить, что Иисус послан Богом? Не благодаря тому, что мы согласны друг с другом.

Не благодаря тому, что мы разрешили все противоречия. Не благодаря тому, что мы

единодушны в каждом вопросе. Не благодаря тому, что мы не допускаем ни одной

доктринальной ошибки. Но благодаря тому, что мы любим друг друга.

Единство рождает веру. Раздоры склоняют к неверию. Кто захочет плыть на

корабле с вечно препирающимися моряками? Жизнь за бортом может быть очень

тяжелой, но по крайней мере волны не честят нас последними словами.

Вполне возможно, что Пол Биллхеймер был прав, когда написал: Непрекращающиеся и повсеместные разделения в Церкви — это многовековой позор.

Такова главная тактика сатаны. Не исключено, что из-за греха раздоров было обречено на

погибель больше душ, чем из-за всех остальных грехов, вместе взятых2.

«По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между

собою». На минуту остановитесь и задумайтесь над этим стихом. Не может ли быть, что

единство — вот главное, что приведет мир к Христу?

Если единство имеет решающее значение для проповеди Благой вести, не должно

ли оно быть основной темой наших молитв? Не должны ли мы, как сказал Павел, постараться «...сохранять единство духа в союзе мира» (Еф. 4:3)? Коль скоро наше

единство важно для Бога, разве не должно оно быть важно для нас? Коль скоро

единству отведена такая роль на небесах, разве можно его недооценивать на земле?

Кстати, нам нигде не сказано выстраивать единство. Нам сказано просто

сохранять единство. На взгляд Бога, есть только «...одно стадо и один Пастырь» (Ин.

10:16). Единство не надо создавать, его надо просто оберегать.

Как нам сделать это? Как нам приложить все силы к тому, чтобы сохранить наше

единство? Означает ли это, что мы должны поступиться своими убеждениями? Нет. Но

это означает, что нам нужно долго и пристально анализировать свое поведение.

Семинар в Капернауме

Некоторое время назад Деналин купила обезьянку. Видеть обезьянок у нас в доме

мне не хотелось, поэтому я стал возражать.

— Где она будет есть? — спросил я.

— С нами за столом.

— Где она будет спать? — продолжал я.

— В нашей кровати.

— А как же запах? — поморщился я.

— Да, запах от тебя... Ну, я ведь привыкла, думаю, и она сможет.

Единство начинается не с проверки других, а с проверки себя самого. Единство

начинается не с требования, чтобы другие изменились, а с признания, что мы сами не

так уж хороши.

Чтобы познакомиться с великим примером такого подхода, отправимся в

деревушку под названием Капернаум и войдем в хижину, занятую Иисусом и Его

учениками. Послушаем, как Учитель задает им вопрос: «...о чем дорогою вы рассуждали

между собою?» (Мк. 9:33).

Лица учеников вспыхнули — не побагровели от возмущения, а порозовели от

стыда. Они спорили. О вероучении? Нет. О линии поведения? Тоже нет. О морали и

ценностях? Увы. Они спорили, кто из них больше.

Петр считал, что он (он ходил по воде). Иоанн тоже претендовал на высший статус

(он был любимым учеником Иисуса). Матфей хвалился, что он лучший (в конце концов, его Евангелие станет первой книгой Нового Завета). Властолюбие и политические игры.