Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией - Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе

Военный министр начал с описания потрясающего роста царских владений начиная с 1700 г.: «…в течение двух последних веков Россия из государства с 12 мил. жителей обратилась… к 1900 г. — в мощную империю с 132 мил. населения… ныне Россия занимает 1/6 часть всей суши земного шара»{477}. Возникает вопрос: «Довольны ли мы в настоящее время своими границами?»{478} Куропаткин решительно дает утвердительный ответ, заявляя, что Россия давно достигла своих естественных границ. Он убеждает своего повелителя сосредоточиться на защите имеющихся владений, ибо удержать то, что он уже имеет, и так достаточно трудно. Любые новые завоевания лишь вызовут враждебность со стороны других держав. Кроме того, нет нужды увеличивать число неспокойных национальных меньшинств.

Царю незачем стремиться к новым приобретениям в Азии, за исключением разве что Босфора с Константинополем. И прежде всего, подчеркивал Куропаткин, Николай должен противостоять любым соблазнам в Китае. Несмотря на нестабильность Цинской империи, Россия просто не могла себе позволить иметь недовольного и враждебного соседа вдоль своей восточной границы протяженностью 9000 км. Хотя Куропаткин и изменит свою позицию менее чем через год, когда события, связанные с Боксерским восстанием, поставят его перед свершившимся фактом, он настойчиво возражал против дальнейшего продвижения в Маньчжурию: «Не говоря уже о том, что такой захват одной из важнейших провинций Китая нарушил бы вековые мирные отношения наши к этому соседу, — он повел бы за собою массовое население маньчжуров… Слабое русское население [Уссурийского края. — Авт.] было бы потоплено нахлынувшими волнами желтой расы»{479}.

Даже когда речь заходила об Индии, которая считалась давним объектом вожделения Российской империи, Куропаткин полагал, что царь проявит мудрость и воздержится от новых завоеваний{480}. Более того, вместо того чтобы соперничать с Альбионом в борьбе за Азию, Россия должна сотрудничать со своим традиционным противником на этих землях. В примечательном отрывке военный министр предсказывал: «XX век должен принести с собою тяжкую борьбу в Азии народностей христианских против нехристианских. Для блага человечества необходимо, чтобы в этой борьбе мы были в союзе с христианской Англией против нехристианских племен Азии…»{481}

Пессимизм Куропаткина в отношении Азии понятным образом усилился в годы, последовавшие за его поражением в Маньчжурии. В 1910 г., размышляя о тех событиях у себя в Шешурине, бывший военный министр опубликовал трактат «Задачи русской армии». Нацеленный на широкую аудиторию, этот 1600-страничный труд был построен по той же схеме, что и служебная записка Николаю в марте 1900 г. Он включал обзор прошлых войн и рекомендации на будущее. Однако идея была совершенно другой.

Используя жесткие националистические и расистские выражения, Куропаткин теперь писал о многих трудностях «русского племени». Одна из самых серьезных опасностей для русских, утверждал он в разделе под названием «Желтая опасность», находилась на востоке. «Борьба только начинается… То, что произошло на полях Маньчжурии в 1904—1905 гг., был лишь авангардный бой». Подобно тому как десятью годами ранее Соловьев в своей «Краткой повести об антихристе» призывал христианство забыть все ссоры и объединиться перед лицом нового монгольского врага, Куропаткин призывал действовать «для блага всей Европы, чтобы при новом напоре японцев или китайцев на Россию силы Европы были с нею, а не против нее… С единодушным признанием, что поддержание мира в Азии составляет вопрос общеевропейский <…> “желтая опасность” может быть на продолжительное время устранена»{482}. Последнее серьезное выступление Куропаткина по поводу Азии — его «Русско-китайский вопрос», который появился два года спустя. Цинская династия только что пала, и будущее восточного соседа России было неопределенным. Повторяя зловещие предсказания о неизбежном конфликте «между белою и желтою расами», отставной генерал призывал русский народ принять предупредительные меры против будущих нападений с Востока{483}. Необходимо захватить полосу китайской территории в малонаселенных степях и пустынях Синьцзяна, Монголии и Маньчжурии вдоль всей русской границы и создать санитарный кордон. Таким путем Россия сможет, в лучших традициях князя Горчакова, защитить себя от желтой опасности.

Алексей Куропаткин глубоко пессимистично смотрел на будущее современных империй. Он полагал, что великим державам все более угрожали как неспокойные враждебные элементы изнутри, так и агрессивные, варварские народы извне. Поэтому империям следует сосредоточиться на обороне, а не на завоеваниях. Генерал не исключал полностью присоединения новых территорий, но полагал, что к ним следует прибегать только для защиты границ от потенциальных атак со стороны опасных соседей.

Куропаткин не был единственным русским, высказывавшим такое убеждение, — здесь явно слышатся отголоски циркуляра князя Горчакова, — но он был одним из первых, кто объединил современные европейские идеи о расовой борьбе, Kulturpessimismus и социальный дарвинизм с более традиционными представлениями о «беспокойной границе». Он был также среди немногих чиновников царского правительства, кто указывал на «желтую опасность», хотя открыто он этого термина до своей отставки не употреблял.

Представления Куропаткина о желтой угрозе были в значительной степени заимствованы с Запада. Не случайно Владимир Соловьев впервые задумался о недружелюбии Востока во время своей поездки во Францию. Как и многие другие элементы русского fin de siècle, эти пессимистичные идеи в значительной степени были вызваны более широкими интеллектуальными течениями на Западе, включая общее ощущение беспокойства в связи с приближающимся концом века. Негативное отношение к китайской иммиграции в Калифорнию, Британскую Колумбию и Австралию также сыграло свою роль. Даже британец сэр Роберт Харт, который длительное время занимал пост шефа морской таможни Китайской империи и в целом симпатизировал китайцам, мрачно предсказывал в 1900 г.: «То, что в будущем нам придется иметь дело с “желтым” вопросом, а возможно, и с “желтой опасностью”, так же верно, как и то, что завтра взойдет солнце»{484}.

Сами русские на рубеже XX в. не слишком беспокоились по поводу опасности с Востока. Большая часть рассуждений об азиатской угрозе велась в рафинированных кругах поэтов Серебряного века, вдохновленных Владимиром Соловьевым. И все же идея желтой опасности постепенно проникла в русское общественное сознание и самым ярким образом проявилась во время китайско-советского раскола в 1960-е гг.{485}. Свидетельство тому — знаменитый прогноз, опубликованный за границей советским диссидентом Андреем Амальриком «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?»{486}. Амальрик предсказывал катастрофическую войну с Китаем, которая станет причиной распада Советского Союза. Но, как мы знаем, в конечном счете Китайская Народная Республика не имела почти никакого отношения к распаду СССР в 1991 г. Тем не менее, на заре XXI в., в эпоху глубокой нестабильности и ущемленных имперских амбиций, многие русские испытывают серьезное беспокойство, глядя на Китай с его колоссальным населением{487}.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ПУТЬ К ВОЙНЕ

Пролог.

РЕЙД АДМИРАЛА ТОГО

Япония прервала дипломатические сношения с Россией. В порт-артурском рейде, темною ночью, среди мирно спавших боевых судов загремели взрывы японских мин… Война началась. Из-за чего эта война? Никто не знал. Полгода тянулись чуждые всем переговоры об очищении русскими Маньчжурии, тучи скоплялись все гуще, пахло грозою. Наши правители с дразнящею медлительностью колебали на весах чаши войны и мира. И вот Япония решительно бросила свой жребий на чашу войны.

В предреволюционном Петербурге январь был разгаром светского сезона{488}. Почти каждый вечер какой-нибудь магнат устраивал роскошный бал в своем дворце; в «A l'Ours», «Restaurant de Paris», «Аквариум» жизнь била ключом. В Императорском балете, в опере и театрах полным ходом шли представления. Словно бы для того, чтобы компенсировать бледный дневной свет, освещавший метрополию на берегу Балтийского моря в короткие зимние дни, люди со средствами проводили ночи в лучах искусственного сияния.

Вечер понедельника 26 января 1904 г. мало чем отличался от любого другого дня того месяца в северной столице. Главным событием был бенефис хора Мариинского театра, который давал оперу Александра Даргомыжского «Русалка». Присутствовал император Николай II вместе со своей супругой Александрой и матерью, вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Прославленный бас Федор Шаляпин согласился приехать из Москвы, чтобы исполнить партию мельника; приехал и лирический тенор Леонид Собинов, исполнявший роль князя. В то время как их голоса получили восторженные отзывы, хор разочаровал критиков{489}.