Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика - Адин Штайнзальц

— Следует ли все-таки понимать слова Ребе о Катастрофе как пожелание?

— Мне кажется, это было утверждением. Однако Ребе не сказал, что евреи не будут погибать. Более того, он неоднократно повторял: проявление еврейским государством слабости или политической уступчивости приведет к многочисленным жертвам. В Катастрофу это, тем не менее, не выльется.

— А применительно к войне с Ираком? Можно ли спроецировать сказанное Ребе в прошлый раз на современную ближневосточную ситуацию?

— Ребе говорил, что Израиль — место, которое хранит Б-г. Таких угроз, как угроза, исходящая от Ирака, не следует опасаться. Нам следует лишь правильно понимать его слова. В 1990 году Ребе говорил: не следует опасаться, — а его слова интерпретировали в том смысле, что ни один СКАД не упадет на Израиль, и это было неверно. Действительно, Ребе такого не говорил.

И действительно, Израилю эти ракетные удары сколько-нибудь серьезного ущерба не причинили. За все время войны погибли лишь несколько человек, да и те — не от СКАДов, а от инфарктов при панике или задохнулись в противогазах. Достаточно сравнить ущерб, нанесенный такими ракетными ударами в других странах и в Израиле.

Нынешняя ситуация отличается тем, что угроза принципиально меньше. Во-первых, Саддам не обладает большим количеством оружия. Во-вторых, его можно назвать «нормальным сумасшедшим»: он, безусловно, ненавидит евреев, но не настолько, чтобы погибнуть самому, ради того, чтоб погубить еще нескольких. Почувствовав, что удавка на его шее затягивается, он, скорее всего, попытается сбежать.

В свете всего этого я считаю, что война все-таки будет, но не думаю, что мы от этого пострадаем. Мне кажется, слова Ребе относятся и к сегодняшней ситуации: люди не погибнут. Тем более что это утверждение основывается не только на сокровенных тайнах Торы, но и видно невооруженным глазом.

Интересен факт, что Израиль всегда был достаточно безопасным местом со времен крестовых походов. Даже во время второй мировой войны германские и итальянские войска не нанесли этой земле серьезного ущерба, хотя и планировали захватить Эрец Исраэль.

Вектор святости

Вера в простых людей — английская традиция. Немецкое изобретение — вера в гениев.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы раввина Михаила ГОРЕЛИКА

- Вы обращали внимание, как географически ориентирован мир Толкиена?

— С запада на восток. Запад — свободные народы, Восток — средоточие тьмы.

- А еще западнее, за океаном, — мир святости. Как вы полагаете, почему именно так?

— Потому что в реальном мире на западе действительно жили свободные народы. В СССР, когда хотели опубликовать книгу сомнительного (с точки зрения власти) идеологического содержания, писалось предисловие, в котором давалась приемлемая для цензуры интерпретация. В предисловии к изданным в начале 1980-х — ”Хранителям” говорится, что Толкиен пророчески угадал: судьбы мира решаются на Востоке. Зто действительно так: империя зла пала — вот и решение судеб. И нацистская Германия была на востоке. А с кайзеровской Германией Толкиен воевал в Первую мировую.

- Толкиен был все-таки филолог и медиевист, а не политолог и журналист. Кроме того, он был католик и прекрасно отдавал себе отчет, что вектор христианской святости ориентирован как раз наоборот: восток — место святости. Во всех церквах вход на западе, алтарь на востоке.

— Это убедительно, однако Толкиен все-таки не пожелал ориентировать свой мир таким образом. Вы можете это как- то объяснить?

— Не могу ничего утверждать определенно: я же не знаю, чем он руководствовался, но если говорить не о замыслах, а о фактах, то Толкиен воспроизводит географическую ориентацию святости, соответствующую еврейской картине мира.

— Позвольте, но разве не сказано в Библии, что Бог насадил рай на востоке?

- На востоке от чего? Очевидно, что от Самого Себя. Повествование ведется с Его точки зрения. Бог обращен на восток, но Сам Он находится на западе. В Библии святость всегда связана именно с западом. О юге говорится: “справа”, о севере: “слева”. Это если смотреть с запада. Библия и смотрит с запада.

— А почему тогда направление святости в синагогах называется “Мизрах” (“Восток”)?

- Синагоги во всем мире ориентированы на Иерусалим, а в Иерусалиме — на Храм. В Европе и Северной Америке это, главным образом, направление на юго-восток. В древности мы жили в иных странах, и соответственно ориентация была иной. В Вавилонском Талмуде Страна Израиля многократно называется “Западом”. И это понятно: Вавилон (территория нынешнего Ирака) находился восточнее. В Талмуде задается вопрос: откуда приходит Шхина (Божественное Присутствие)? Ответ: солнце встает на востоке и заходит на западе — склоняется перед Творцом. Пророк Иезекииль саркастически говорит о людях, которые кланяются восходящему солнцу, повернувшись спиной к Святилищу. Вход в Храм был с востока. Святая святых — на западе.

— В романе Толкиена есть одна любопытная особенность: огромная книга, и ни разу не упоминается Бог, даже бог идиоматических выражений. Это умолчание представляется мне концептуальным. Объяснить его, должно быть, можно по-разному, но, во всяком случае, налицо скрупулезное выполнение третьей заповеди[38].

- В литературе это пример далеко не единственный. В рассказах рабби Нахмана[39] Всевышний тоже прямо нигде не назван. Рабби Нахман объяснял, почему: во всем сущем так много Бога, что называть Его нет нужды. Вера тех, кто беспрерывно упоминает Имя Божие, — сомнительна.

— Про веру — это вы говорите или рабби Нахман?

- Нет, это уже я. Но для него это было очевидно. Могу привести вам пример не только далекого от Толкиена рабби Нахмана, но и близкого ему Клайва Льюиса: он ведь тоже в своих сказках напрямую Всевышнего не называет.

— Совпадение географического вектора святости Толкиена с Библией и Талмудом — идея для меня совершенно неожиданная. Вы увидели в романе еще какие-нибудь совпадения этого ряда?

- В тексте Толкиена заложена масса образов, которые имеют соответствие в еврейских текстах. Саруман ведь, по существу, двойник Люцифера. Все знал, все понимал, располагал неограниченными возможностями для роста и вот тем не менее выбрал то, что выбрал. Печальный пример эволюции того, кто обладал некогда истинным уровнем, величием и могуществом. И чем он кончает?

Или Арагорн — образ Мессии. Он сын и внук царя, но об этом никто не догадывается. Он воюет со злом, но его подлинное величие до времени скрыто. Сокрушив империю зла, он устанавливает во всем мире мессианское царство. А Гендальф очень напоминает пророка Илью: столь же суров и вездесущ.

И все-таки они, как и многие другие герои “Властелина колец”, описаны достаточно схематично, они равны самим себе, в них нет сложности и внутренней динамики. Иное дело хоббиты. Они самые человечные и нормальные. Они “недомерки”: трусы, обжоры, болтуны, лентяи — одним словом, обыватели, вовсе не расположенные ни к подвигам, ни к святости. Но вот наступает час испытаний, и недомерки оказываются истинно высокими. Одна из магистральных идей романа: судьба мира зависит именно от них, а не от сильных и великих. Эту же идею вы можете найти в хасидском фольклоре, где многократно утверждается значимость обывателя, важность самого обыкновенного человека.

— У Честертона то же самое, но только он, в отличие от Толкиена, не нуждался в эвфемизме “хоббиты” — он прямо называет вещи своими именами.

- Ну так он писал в другом жанре. А вообще, вера в простых людей — английская традиция. Немецкое изобретение — вера в гениев..

Снимающий границы Интернет

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

Пафос традиционного общества — утверждение границ. Пафос современного мира — их ликвидация.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Мне хотелось бы предложить вам для обсуждения какую-нибудь тему, максимально далекую от еврейских религиозных проблем.

- Пожалуйста, но я не уверен, что вам это удастся.

— Почему?

— Видите ли, с точки зрения иудаизма мир со всем, что в нем есть, дан человеку для освоения и размышления. Поэтому любой предмет, любое явление заслуживает религиозного осмысления.

— Ну, а скажем, интернет он тоже заслуживает?

- Почему бы и нет? Интернет очень интересное явление. Один из символов нашего времени, резко противостоящий миру традиционализма. Традиционный мир весь построен на границах. Границы это его пафос, непременная часть его веры, его понимания жизни.