Мозаика - Гейл Линдс

— Это уж точно.

Ее тон ему не слишком понравился, но все-таки он продолжил.

— Насколько я помню, твой бизнес расцветает, когда тебе нужно посылать временных секретарш для работы на республиканцев и демократов в пору предвыборных кампаний. Посылала ли ты кого-нибудь участвовать в кампании Крейтона Редмонда?

— А если и посылала, то что?

— Один маленький вопрос. Где Джулия Остриан собирается быть сегодня вечером? Поедет ли она на Манхэттен? Останется ли в Остер-Бэе? Может быть, поедет во дворец Остриана в Саутгемптоне? Или поселится у кого-то из орды Редмондов?

Она засмеялась:

— Значит, теперь ты ухлестываешь за Джулией Остриан? Ну и дела. Что ж, думаю, это имеет смысл. Она симпатична и, уж конечно, сможет содержать тебя, если ты именно к этому стремишься.

Он едва удержался от резкого ответа:

— Эмили, кроме тебя я никого не просил выйти за меня замуж.

— Да ладно тебе врать. Думаю, что, если ты положил на нее глаз, я должна помочь. По крайней мере мне не придется бояться того, что ты опять позвонишь и внушишь мне ложные надежды.

— Спасибо, Эмили. Ты — добрая самаритянка. И гораздо лучше самаритянок библейских. Я говорю это совершенно искренне.

Пока Сэм ждал от Эмили ответного звонка с нужными ему сведениями, он распечатал список родственников Джулии Остриан, с адресами и телефонными номерами. Бросил одежду в небольшой чемоданчик, взял книгу, которую ему дал дед. Она была написана по-русски, а заголовок звучал так: «Сокровища, считающиеся украденными из Кенигсбергского замка». Он не смог удержаться, открыл ее и перелистал, наслаждаясь цветными фотографиями великолепных ювелирных изделий и произведений искусства, которые были либо уничтожены, либо украдены в конце Второй мировой войны из Калининграда, который немцы называли Кенигсбергом.

В самом начале книги была фотография Янтарной комнаты. Сэм наслаждался видом сокровища. Свет переливался в десятках тысяч кусочков янтаря, больших и крошечных, выложенных в потрясающие мозаики. Эта великолепная комната создавала ощущение безмерной роскоши и красоты. И тем не менее это был просто янтарь и творчество, природа и мастерство. Для Сэма это лишь повышало значимость Комнаты.

Телефон зазвонил, Сэм схватил трубку.

— С тебя ужин, — без всякого предисловия объявила Эмили.

— Что угодно. Ты можешь даже использовать мой холодильник.

— Это обязывает к большему, чем я думала раньше.

— Понимаю, — сказал Сэм, не кривя душой. Особые обязательства он зарезервировал для другой стадии исследования. — Что ты нашла?

— Твоя подружка отправляется домой. Обратно в Большой Город. Ты знаешь, где она живет? Как раз этого я найти не могу. Ее адреса нет в доступных справочниках.

Сердце Сэма учащенно забилось. Теперь у него есть нужные сведения. Мысленно он уже был за дверью.

— Спасибо, Эмили. Ужин за мной в любое время.

— Сэм...

Он повесил трубку, скрепил распечатки о Джулии Остриан и положил их в папку, пошел в спальню и закрыл чемоданчик. Сложившаяся ситуация вызывала у него странное чувство. Он стоял неподвижно, размышляя. Янтарная комната исчезла много десятилетий назад и стала скорее мифом, чем реальностью. Почему же он именно сейчас получил пакет из Армонка? Удивление переросло в тревогу.

Испытывать судьбу не имело смысла. Он достал из ящика стола фальшивое удостоверение личности и двинулся к стенному шкафу, из которого извлек наплечную кобуру и надел ее. Затем открыл ящик, в котором хранил свой браунинг калибра 9 мм. Он проверил оружие, подумал еще несколько секунд и решился. Он зарядил пистолет.

И вновь остановился. Нарушает ли он сейчас приказы Винса Редмонда?

Как будто нет. Он будет находиться далеко от Армонка.

Найдя Янтарную комнату и вернув ее обществу, он стал бы героем мирового класса. Победителей не судят. Винсу Редмонду придется простить его за небольшое отклонение от обязательных правил.

Приободренный, Сэм надел кожаную куртку — она прекрасно скрывала пистолет, — подхватил дополнительные патроны, чемоданчик и папку. Доехать до Нью-Йорка он сможет за четыре-пять часов в зависимости от пробок. Вначале ему нужно остановиться у банка, чтобы получить наличность в банкомате. Он закрыл за собой дверь, насвистывая песню «Нью-Йорк, Нью-Йорк».

16

17.06. СУББОТА

НЬЮ-ЙОРК

Ноябрь в Нью-Йорке — время веры в будущее и оптимизма. Тропический зной августа давно кончился. Школьные занятия идут вовсю. И до праздничной поры, когда город весело наряжается зелеными и красными рождественскими арками и яркими свечами, уже недалеко. Ноябрь — месяц подготовки к празднику, свежий воздух будоражит предвкушением ярких проявлений теплых и дружественных человеческих отношений. Как только вечерние тени протягиваются от небоскребов к историческим памятникам и жилым кварталам, огромный город устремляется домой, к жарко натопленным квартирам и планам на субботний вечер.

Лимузин долго кружил по городу, и Джулия решила: «Мы уже почти дома».

Она почувствовала себя увереннее. Всю дорогу Норма занимала ее приятной и интересной беседой. Служба, которая послала ее, славилась всесторонними проверками и высоким качеством предоставляемого персонала. Норма вполне могла бы остаться помощницей надолго.

Джулия точно рассчитала путь от туннеля до дома. Она закрыла глаза; через открытое окно проникал запах автомобильных двигателей. Такси сигналили. В нескольких кварталах от них проревела сирена «скорой помощи». Голоса что-то невнятно лепетали, кричали и смеялись. Обрывки музыки доносились из баров и ресторанов. Все это эхом отражалось от зданий, больших и маленьких; нескончаемый шум, пойманный в ловушку бетонных каньонов мегаполиса, вырывался на свободу только на перекрестках и вновь попадал в плен в другой части бетонного лабиринта.

Она любила Манхэттен. Стоило лимузину замедлить ход, как Джулия почувствовала, что ее подхватили звуковые волны, сталкивающиеся друг с другом, переплетающиеся, извилистые и неистовые. Они создавали неумолчный гул жизненной энергии, который должен быть сродни внутренним звукам тела — пульсированию крови, свисту легких, стуку сердца, отбивающего такт самой жизни...

Она почувствовала, как сдавило горло, когда в голове вновь всплыли картины смерти матери, те звуки и конвульсии, сопровождавшие ее ужасную боль. Она попыталась проглотить комок в горле. Боль этого воспоминания обожгла, словно удар плетью. Сможет ли она пережить это горе? Знать, что ей никогда не повернуть время вспять? Что никогда больше не услышать голос матери?

Она заставила себя сделать несколько глубоких вдохов, чтобы унять горе и гнев. Скоро она приедет домой, где каждый предмет мебели, каждый запах, каждая комната будет напоминать о матери. Она заставила себя вслушаться в шумную жизнь города. Ее непрерывность действовала успокаивающе. Джулия должна быть готова к действию.

Лимузин замедлил ход, и она сосредоточилась на ближайших планах. Ей нужно сделать телефонный звонок.

Апартаменты Острианов занимали первые два этажа двенадцатиэтажного отделанного мрамором здания на углу Парк-авеню и Семьдесят второй улицы. Расположенный рядом с Центральным парком и художественным музеем Фрика, похожий на величественную гранд-даму, дом встречал тентом небесной голубизны над входом и швейцаром в подобранных по цвету ливрее и белых перчатках. Это был престижный район, среди соседей значились голливудский продюсер Дуг Креймер, кинематографисты Алан и Ханна Пакула, а также писатель Билл Бакли с женой Патрисией.

Внутри квартиры эхом отдавалась пустота. То и дело останавливаясь, Джулия обошла ее целиком. Уже во второй комнате она поняла, что Норма идет за ней. Вначале она испугалась. Женщина шла совершенно бесшумно, и не слух, а другие чувства помогли Джулии «засечь» ее. Она улыбнулась. Норма вела себя как домашняя кошка. Нужно ей сказать, что не следует излишне усердствовать в своей роли, объяснить, что она сама может улавливать знакомые запахи и слышать тиканье часов, рокот радиаторов, тихие шаги по старинным восточным коврам и громкие по паркету. Она постояла на пороге домашнего гимнастического зала с «бегущей дорожкой» и другим оборудованием от фирмы «Наутилус».

В огромной гостиной она нащупала лампу и вазу. Погладила скульптуру Родена, стоявшую у подножия винтовой лестницы. Перебирая пальцами, она отчетливо воссоздала скульптуру в сознании — гибкое мускулистое тело, сильные руки и ноги. В воображении Джулии ее неровности и закругления были не холодной бронзой, а живыми тканями, застывшими в момент совершенного танца. Такой, полной жизненных сил, она хотела сохранить в памяти мать.

На верхней ступеньке винтовой лестницы была маленькая полоска коврового покрытия. Нужно запомнить ее, чтобы не упасть. А сейчас она должна постоять в дверях маминой спальни.