Дивные пещеры - Евгений Дубровин

– У-у, падла, – сказал Иннокентии. – В гробу я тебя видел. Босиком.

Собирать осколки не было смысла. Токарев повернулся и пошел домой, подслеповато щурясь, осторожно ставя ноги, почти как слепой. Кеша побежал за ним следом.

– Скопытишься, – кричал он, – не видать тебе белых тапочек как своих ушей. В черных, гад, ляжешь! Могилу самую мелкую вырою! У самой дороги положу! Пусть тебя МАЗами трясет! На могиле твоей ни капли не разопью. Лежи, гад, неопохмеленный!

Больше гробовщик Кеша не знал, чем досадить доносчику.

– Цветы с твоей могилы пропивать буду! – наконец выкрикнул он, немного подумав. – Если, конечно, какой дурак найдется, что принесет!

У Токарева была жена Маша и сын, девятиклассник Коля. Сына во дворе стали дразнить Иудушкой Головлевым, а с женой здоровались холодно и старались обойти стороной.

Золотареву дали три года, но через год выпустили. Работать он стал теперь в другом месте, где времени требовалось совсем, видно, мало, так как Николай Иванович почти всегда сидел во дворе в детской беседке, на краю недостроенного бассейна – с «посадкой» Золотарева все работы сразу прекратились – и ковырял палочкой кучу с песком. Даже Кеша не мог развеселить его, хотя и старался.

– Сегодня одного закопали, – рассказывал он. – Закопали, значит, а в кармане ключ от квартиры забыли. Назад откапывать пришлось. Умора.

Через месяц Золотарев умер от обширного инфаркта. Хоронили его всем двором. По этому случаю гробовщик Иннокентий надел черный мятый костюм и коричневый галстук и стал очень похож на персонаж Чарли Чаплина. Он держался трезвым до самого выноса тела, но после того, как гроб с трудом вытащили из подъезда, поставили на лавочку возле недостроенного бассейна и заиграл духовой оркестр, Кеша не выдержал, вытащил из-за пазухи бутылку черно-красного портвейна и единым духом выпил ее за упокой души приятеля.

С похорон, куда, естественно, Леонид Георгиевич не поехал, Кеша вернулся пьяным и агрессивным. Он стал собирать во дворе народ и подбивать его идти к квартире Леонида Георгиевича, чтобы поджечь дверь. Народ собрался, погудел, понося на чем свет стоит Токарева, но идти жечь дверь не решился. Тогда Кеша набрал на незаконченной стройке обломков кирпичей и стал кидать в окно своего врага, но поскольку окно Леонида Георгиевича располагалось на четвертом этаже, то и из этой затеи «мстителя» тоже ничего не вышло.

После этого гробовщик Иннокентий стал бегать по двору, вызывая на поединок Леонида Георгиевича.

– Эй, убийца! Выходи! Слышь, выходи! Я тебя бутылкой поцелую! И в гроб босиком положу!

После этого случая еще злее, еще нетерпимее, принципиальнее стал Леонид Георгиевич на работе. Работа не искала его, он сам искал работу, жадно набрасывался, с поразительной добросовестностью доводил до конца. Вскоре Леонид Георгиевич стал грозой всех тех, у кого были основания опасаться за свои действия. Причем он не ждал какого-то особого сигнала о неблагополучном положении на данном объекте, у него был нюх на такие дела. Токарев сам намечал себе жертву и шел по ее следу, пока не загонял в угол.

Его прозвали «бледнолицым охотником».

В Петровск Леонида Георгиевича привело странное анонимное письмо.

«По некоторым причинам, – писал аноним детским почерком, – я не могу назвать ни своей фамилии, ни места работы, ибо меня немедленно упекут в сумасшедший дом. Дело в том, что в 12 часов ночи я принимаю на керогаз сигналы инопланетной цивилизации. Не спешите тут же выбросить мое письмо в корзину. Я не сумасшедший. Может быть, я не совсем нормальный, но не сумасшедший. Ровно в двенадцать часов ночи, когда я в сенях зажигаю керогаз, пламя начинает трансформироваться в какие-то плазменные сигналы, изображения, которые я пока понять не могу. Не буду вдаваться в подробности, поскольку вы не специалист, да и профиль у вас другой: ловить земных жуликов, а не инопланетян.

Так вот, я могу не только принимать сигналы иных цивилизаций, но и обладаю другими качествами, которых нет у большинства людей. Например, даром зажигать лампочку, когда у нее отрезан провод, видеть на расстоянии до 5 километров, а также даром предчувствия.

Из-за последнего качества я и пишу вам. У меня такое предчувствие, что на Петровском заводе стиральных машин не все благополучно… Посему довожу до Вашего сведения, что финансовые дела вверенного Вам предприятия могут быть в крайне запущенном состоянии. Прошу проверить.

Другой кто на месте Леонида Георгиевича послал бы куда подальше «Доброжелателя государства» или зачитал бы при случае его письмо своим коллегам на предмет осмеяния, но только не Токарев. Ведь у него тоже был «дар предчувствия». Леонид Георгиевич слегка «копнул» Петровский завод стиральных машин, и ему сразу бросилась в глаза любопытная деталь. Заводишко, влачивший жалкое существование, выпускавший машины, которые никто не покупал, заводишко, находящийся на грани закрытия, вдруг получает большие фонды, план на расширение производства и т. д.

Странное, непонятное решение главка… «Бледнолицый охотник» почуял след.

И вот Леонид Георгиевич лежит на сырых камнях, над ним тускло мерцает свечка, какие обычно ставят по покойникам, и рядом, опершись на руку, усмехается скелет.

23. УИК-ЭНД

Был четверг, шесть часов вечера.. Главный инженер Евгений Семенович Громов глянул на часы и стал собирать бумаги. Рабочий день был окончен, Евгений Семенович причислял себя к современному типу руководителя, который умеет рационально спланировать свое время. Сначала на заводе очень удивлялись тому факту, что главный инженер уходит с работы минута в минуту, даже пытались упрекать его в этом, на что Громов, усмехаясь, отвечал:

– Если мы не успеваем что-то сделать за день, то или вы плохие работники и вам надо немедленно увольняться, или я никудышный руководитель и меня надо гнать в три шеи.

Увольняться никто не собирался, гнать главного инженера в три шеи – тем более, и постепенно все привыкли, что кабинет Громова в 18.00 был закрыт и на телефонные звонки никто не отвечал.

Главный инженер собрал бумаги, он любил, чтобы к концу работы стол был абсолютно чист, закрыл на ключ все ящики стола, проверил, не оставил ли открытым сейф, и вышел из кабинета.

– Вы свободны, – кивнул он секретарше, седенькой старушке (первым делом, прибыв на завод, Евгений Семенович уволил прежнюю секретаршу – смазливую девчонку – и взял старушку).

В приемной, блестя никелем, стоял велосипед. Громов вскинул его на плечо и пошел по коридору. Это было очень необычное зрелище: в кабинетах еще трещали телефоны, трудились за столами люди, где-то шло громкое, злое совещание, а глава завода уходил с работы, держа на плече велосипед.

Однако такая картина повторялась ежедневно, и поэтому никто не удивлялся. Встречные уважительно прощались с главным инженером.

Пройдя через проходную, Евгений Семенович сел на велосипед и покатил по дороге, позванивая, объезжая группы рабочих, шедших с завода. Многие кивали, и никто не засмеялся, не отпустил ни одной шутки – на заводе главного инженера уважали, а к велосипеду привыкли.

Громов с удовольствием жал на педали сильными, упругими ногами – ему было приятно размяться после кабинетного сидения, – и по его загорелому, узкому, аскетическому лицу спортсмена иногда скользила улыбка.

Громов был в хорошем настроении. Вчера из Москвы ему позвонил Геннадий Александрович, тот самый «гость из центра», который приезжал зимой в Петровск и с которым они так славно провели время в санатории с девушками. С того времени Геннадий Александрович приезжал еще раз, они еще лучше провели время и стали друзьями. Договор стал железным: завод во время «бума расширения» строит на берегу реки коттедж, затем списывает и продает его Геннадию Александровичу, а Геннадий Александрович – теперь просто Гена – делает все, чтобы такой «бум» побыстрей наступил.

Все это время Гена не терял времени даром. Он развил в Москве кипучую деятельность, и вот первый результат – сегодня позвонил, чтобы встречали комиссию, которая окончательно решит, расширять или модернизировать Петровский завод стиральных машин или, наоборот, закрыть часть устаревших, даже аварийных цехов и переключить завод на что-либо другое – например, на производство гаек и болтов.

– Выложись весь! – кричал в трубку Геннадий Александрович. – Даю тебе данные. Тот, что помоложе, честолюбив и любит прекрасный пол, но скромен, даже застенчив. Постарше – не прочь заложить и мечтает об охоте, хотя ни разу на ней не был. Подари ему чьи-нибудь рога. Не перегни палку – оба люди вполне приличные. Предварительную работу я с ними провел, хотя особо не нажимал, но выдал тебе прекрасную характеристику. И вообще все на мази! В министерстве тебя вспоминают неплохо. Если дела на заводе закрутятся крепко, могут забрать на повышение! Ты понял?