Четыре всадника - Юрий Бурносов

Рос Патс переносил поездку хуже других — из-за своей раны, полученной в монастыре. Пуля, выпущенная кем-то из челяди Баффельта, прошла сквозь мягкие ткани, не задев кости, но сделана она была дурно и коряво, посему разрывы получились грубые и болезненные. Шевелить рукою Патс почти что не мог, и Бофранк даже сомневался, стоило ли ему отправляться в погоню за Люциусом, но Гаусберта сказала, что рана не опасна, хотя и причиняет боль и неудобства.

Старички ехали, нарочито отдалившись друг от друга. В их присутствии Бофранк также не видел особенной пользы, да и наездники они были никудышные, однако магическая сила, которой оба, без сомнений, владели, а также их обширные знания могли пригодиться в любой миг.

Мальтус Фолькон пребывал со времени встречи своей с родителем в чрезвычайной задумчивости; субкомиссар не стал расспрашивать юношу и тревожить его, но понимал, что разговор отца и сына был серьезным. То, что юный Фолькон, судя по всему, открыл отцу все, что знал, уже не тревожило Бофранка — малопонятная история, начавшаяся в далеком поселке на севере, постепенно захватывала все большее и большее количество людей, и к ним прибавлялись те, кто, оказывается, и раньше, и больше Бофранка знал о происходящем. Давно уже субкомиссар, обыкновенно относившийся к себе с уважением, почитал себя лишь исполнителем чужих указаний; исполнителем, который, однако, слишком важен — словно козырной туз, чтобы так вот запросто расстаться с ним, но притом он — не более чем карта из колоды, так что не стоит трудиться объяснять ему смысл происходящего. И она, она! — прекрасная Гаусберта, в нежных чувствах к которой Бофранк страшился признаться даже себе! — и она говорила то намеками, то загадками…

Одно лишь обстоятельство радовало субкомиссара — все перенесенные лишения закалили и укрепили его, прежде чрезвычайно немощного и склонного к различным хворям. Нет, физических сил у него не прибавилось, но как быстро излечился Бофранк после удара по голове! Раньше он, должно быть, лежал бы несколько недель в постели, общаясь с лекарем слабым голосом и принимая горькие порошки. А постоянные походы, лазания по подземным ходам, стрельба и драка?

Размышления Бофранка прервал Оггле Свонк, о котором мы совсем забыли упомянуть: сей пронырливый и вороватый молодой человек ехал вместе со всеми, исполняя, как и в первом путешествии Хаиме Бофранка, обязанности проводника и слуги.

Выглядел Оггле Свонк виноватым, из чего субкомиссар заключил, что бывый морской разбойник что-то сотворил и вот теперь вздумал каяться; так оно и вышло.

— Хире Бофранк, — спросил вкрадчиво Свонк, — простите ли вы меня?

— Что еще ты наделал?

— Один господин просил меня передать вам письмо, а я за делами запамятовал…

— Неудивительно, особенно если учесть, что у тебя забот всего-то спать да играть в карты и камешки… Что там за письмо и кто передал его?

— Тот хире назвался Урцелем Цанером и приходил, как раз когда вас хотели арестовывать… Я сунул письмо в карман, да забыл про него. Вы уж не ругайте меня, хире Бофранк!

— Давай, давай его сюда и перестань испрашивать прощения, сердиться на тебя все равно мало толку, — сказал Бофранк, принимая от Свонка небольшой конверт желтой бумаги.

«Приветствую вас, хире Бофранк! — писал чирре Демелант, а ныне писец Урцель Цанер из Бараньей Бочки, коего Бофранк пытался разыскать, да не успел. — Не знаю уж, где застала вас сия эпистола; надеюсь лишь, что все с вами хорошо.

Верно, странным человеком казался я вам и уж тем более кажусь теперь. Знаю, вы меня искали, но я счел за благо укрыться до поры до времени, ибо испытываю необъяснимый страх. Хотя отчего необъяснимый? Объяснения есть, но осмелюсь ли я высказать их?

Помните ли вы, хире Бофранк, как я сказал вам, что бежал из поселка в большой спешке по указанию некоего Тимманса, секретаря ныне покойного грейсфрате Броньолуса? Я солгал вам. Я бежал из поселка, ибо боялся, что так или иначе откроется правда, боялся и костра, боялся… я боялся всего, хире Бофранк. С самого вашего появления я лгал вам, и не только ложью, но и смертоубийством запятнал я себя. На моих руках — кровь тех невинных, хире Бофранк.

Эпистолу сию я пишу сейчас с такой смелостию, ибо только что принял истолченный и смешанный с вином корень каппы».

Бофранк понял, что несчастному оставалось с момента написания этих строк жить менее суток — корень каппы довольно безболезненно в сравнении с большинством ядов, но все же неумолимо разрушал все внутренние органы, а противоядия не существовало. Стало быть, чирре уже мертв…

«Что же остается мне, злосчастному? Пожелать вам удачи, хире Бофранк, и испросить прощения, ежели такового я достоин.

Мир вам».

Так закончил свое письмо чирре Демелант, он же Урцель Цанер. Смяв листок, Бофранк отпустил его, и легкая бумага, несомая ветром, полетела в покрытое инеем поле, над которым все ярче разгоралось солнце. Потому что уже не было важно, кто послужил орудием Люциуса в далеком северном поселке.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ,

в которой мы вновь встречаемся с достопамятным бургмайстером Эблесом, а Бофранк в очередной раз попадает в ловушку и чудесным, хотя и противоестественным образом избегает последствий четвертого использования волшебного талисмана Гаусберты

Всякая дама, даже самая благонравная, вправе любить, если любит.

Путь, избранный старичком алхимиком, проходил через поросшие густым лесом не слишком высокие горы, которые даже можно было поименовать холмами. Опасных подъемов и спусков, узких троп по самому краю бездонных ущелий он не содержал, а заброшенность дороги объяснялась тем, что городок рудокопов, через который она, собственно, и проходила, был заброшен более ста лет назад, когда недра иссякли и не могли более прокормить тамошних обитателей.

Ночевали в небольших деревушках, где в приземистых бревенчатых домах без окон жили лесорубы и овцеводы. Нелюдимые и хмурые, они поначалу уже собрались было отказать путникам в ночлеге, однако полновесное золото из мешочка грейсфрате Шмица мгновенно переменило их решение. Еда была сытной, но простой и лишенной всякой приятности; вместо вина и пива здесь подавали одну токмо брагу, чрезмерно хмельную и омерзительную на вкус. Понравилась она, пожалуй, одному только Бальдунгу, каковой постоянно возил с собою целую баклажку, регулярно восполняя ее в каждой новой деревеньке.

В этих местностях слыхали о чумном поветрии, безжалостно опустошавшем южные окраины и в том числе столицу; однако ж заразы не пугались, со здравой рассудительностью, присущей многим необразованным людям, полагая, что коли по дороге из столицы никто из приезжих не помер, стало быть, и зараза к ним не прилипла.

Никаких следов Проктора Жеаля в пути не обнаруживалось, однако Гаусберта пребывала в глубоких раздумьях, результатов которых не сказывала, однако же говорила, что идем, дескать, правильно и нагоним его, когда потребуется.

Не видно было и кошек, столь организованно выступивших из столицы вместе с отрядом. Пару раз Бофранку казалось, что он слышит их мяуканье в лесу, но то могли быть и дикие коты либо рыси, в изобилии обитавшие в здешних местах.

Миновали заброшенный городок рудокопов. Стоявший в уютной долине на берегу небольшого озера, он был с трудом различим среди буйной растительности, пленившей строения вскоре после того, как их покинули люди. Некоторые дома совсем сокрылись под ползучими кустарниками; другие еще возвышались, изнемогая под тяжестью оплетавших их ветвей.

Ночевать вблизи заброшенного городка не решились, ибо, как известно, в подобных местах может водиться всякая нечисть. Посему устроились на ночлег в достаточном отдалении — прямо в лесу, на вершине одного из холмов, окружавших долину; сидя у костра и глядя вниз, Бофранк видел странные зеленоватые огоньки, то и дело поблескивавшие на нежилых улочках. Спросив у Гаусберты, что бы это могло быть, он получил в ответ загадочную улыбку, согревшую его сердце своей приятностью, но не давшую, однако ж, ответа на вопрос. Зато словоохотливый старичок Базилиус Кнерц не упустил случая проявить свою ученость и высказал все имевшиеся насчет огоньков предположения — от проистекающего сквозь трещины в земле особого газа до блуждающих душ погибших в штольнях рудокопов, что вернулись в свои дома и мечутся в поисках близких, невесть куда пропавших.

Так, мало-помалу, небольшой отряд прибыл в Скаве-Снаа. По расчетам субкомиссара, путь и вправду занял несколько меньше времени, нежели морем; сим обстоятельством чрезвычайно гордился Кнерц.

Ничего не изменилось в городе со времени первого его посещения Бофранком: все то же запущенное скопище домишек, ютившихся вокруг полукруглой гавани под прикрытием гор, та же городская ратуша, торчащая над плоскими крышами, столь же унылая и ветхая, как и все вокруг. Возле причала покачивались на волнах два рыбацких кораблика, где-то громко лаяли собаки, а на окраине встретилась траурная процессия — кого-то несли на кладбище.