Японская разведка против СССР - Кириченко Алексей Борисович Стильно

И действительно, вскоре решительными мерами он навел в подразделении порядок. Закоренелых любителей спиртного он уволил, но на место испытанных бойцов встали новые «пивцы». Неужели и этих выгонять? Других воспитательных мер воздействия он не признавал, да и не хотел ими пользоваться, ибо основным движущим мотивом его деятельности была подозрительность, с которой он одинаково относился как к противникам, так и к друзьям.

Вскоре его показная принципиальность всем сотрудникам изрядно надоела и они поносили его между собой, как только можно.

Вместо того чтобы внести коррективы в свое поведение, он в разоблачительном угаре продолжал разными путями выявлять своих недоброжелателей. А что их выявлять, если всем он был не люб?

Один из них мне рассказал, что сотрудники часто в беседах между собой ругали Гавриленко. Однажды, когда они обсуждали очередной воспитательный шаг начальника, кто-то обратил внимание, что на столе лежит подозрительная папка. И точно, при исследовании оказалось, что это была импортная папка с вмонтированным в нее миниатюрным магнитофоном. Кто-то предложил проверить качество электронной продукции империалистического Запада и пару раз ударил по тайному микрофону обычным русским молотком. Естественно, хилое произведение западных мастеров не выдержало удара изделия из булатной стали, сработанного руками русских умельцев.

Все ждали, что разразится буря. Но Гавриленко не стал поднимать шум, ибо знал, что за свои самоуправные проверочные действия он может быть наказан в служебном порядке. Ибо использовать технические средства контроля для проверки оперативного состава разрешалось в исключительных случаях и с разрешения руководства КГБ.

Как потом удалось выяснить, эта приобретенная за границей за 80 тысяч долларов специальная аппаратура, которая не выработала своего срока годности, была потихоньку списана. Санкционировал эту финансовую акцию заместитель начальника контрразведки генерал Ф.А. Щербак, которому неудачный детектив-любитель поплакался в жилетку.

Тем не менее обстановка в подразделении все более накалялась и оперативный состав собирался забаллотировать своего начальника при выборах партийного бюро на отчетно-выборном партийном собрании, куда начальник подразделения, по установившейся традиции, должен был быть обязательно избран.

Руководство управления, прознав о назревавших событиях, немедленно перевело Гавриленко с небольшим повышением в аналитическую службу. Там он тоже недолго продержался, ибо не разумел, что же нужно анализировать, а подчиненные ему сотрудники вскоре взвыли от высказываемых им идей.

К этому времени как раз и подвернулась вакантная должность в нашем отделе.

Новый начальник, как вскоре стало ясно оперативному составу, мало соображал в контрразведывательной работе, но сразу же проявил ретивость и решил взять быка за рога. После ознакомления с имеющимися материалами он страшно разочаровался и на очередном оперативном совещании поставил резонный вопрос:

— Товарищи! А где же шпионы? Хватит даром хлеб проедать!

К этому времени я был начальником отделения и секретарем партийной организации, поэтому все свои замыслы Гавриленко проигрывал в длительных беседах со мной. Вскоре мне его теоретизирования надоели, тем более что на многие вопросы я просто не мог ответить, да и нужно ли было отвечать, потому что они носили демагогический характер. Я увидел, что генерал далек от оперативной жизни, а многие его постулаты почерпнуты из детективной литературы.

Я к тому времени уже усомнился, что японская разведка — наш главный противник, ибо Япония со своей мощной военной разведкой времен войны и Япония наших дней — это две большие разницы. Однако моя позиция начальству не нравилась, так как от нее попахивало пораженческими настроениями, а такого в чекистской среде допускать никак нельзя.

Выяснив, что в подразделениях Центрального аппарата, имевших отношение к Японии, нет заслуживающих оперативного интереса материалов по японскому шпионажу, непоседливый генерал почему-то решил, что периферийные органы скрывают от Центра важные дела на японских шпионов. Мои попытки объяснить, что и в 1937 году таких дел не было, вызвали у него удивленный вопрос-возражение:

— Вы утверждаете, что тогда не было японских шпионов и НКВД действительно расстреливал невиновных?

— Не могу этого знать, потому что в то время не работал, но мне не попадались архивные материалы на японских шпионов, — на всякий случай осторожно ответил я, хотя знал со слов писателя Романа Кима[20] и других сотрудников, работавших до войны по японской линии, что разоблачений настоящих японских шпионов в тот период не было.

Чтобы окончательно установить истину, я посоветовал генералу съездить на Дальний Восток, где японцы частые гости, и самому на месте ознакомиться с положением дел. Он с радостью ухватился за мою идею и получил на это разрешение руководства управления. Не знаю, по чьей инициативе, но он взял в эту поездку и меня.

В апреле 1977 года мы побывали в УКГБ Приморского и Хабаровского краев, Сахалинской и Камчатской областей. Как я и предсказывал, там ничего интересного в оперативном плане мы не нашли.

Правда, принимали нас хорошо, что было характерно для тех времен. Для руководства местных органов КГБ инспекционные поездки представителей Центрального аппарата, а их количество было немалым, представляли большую обузу и в материальном плане, ибо нужно было изыскивать средства для соответствующего приема. Так как никто своих денег на такие мероприятия не расходовал, а представительских расходов на эти цели не предусматривалось, на такие дела использовались средства из специального фонда, которые затем списывались якобы на оперативные цели[21].

Таким образом, наша поездка на Дальний Восток была безрезультатной. Однако это не охладило пыл энергичного генерала и он продолжал гнуть свою линию, что, впрочем, и правильно.

Наш рулевой

На ХХ съезде КПСС в 1956 году Н.С. Хрущев выступил с сенсационным докладом о культе личности Сталина, в котором также было сообщено о некоторых совершенных по его личным указаниям преступлениях. Все грехи были свалены на мертвого Сталина, а партийная верхушка оказалась как бы в стороне, хотя тот же самый Хрущев, как руководитель «тройки», совершил в свое время немало преступлений. Кроме того, решения о репрессивных акциях принимались формально не лично Сталиным, а проводились через политбюро, и генсек требовал от каждого члена бюро одобряющей подписи. Главарь основательно и прочно повязал своих кунаков.

За три года до этого, в 1953 году, были расстреляны Л.П. Берия и его ближайшие соратники. Говорят, что, когда Берия в 1939 году возглавлял Комиссию ЦК ВКП(б) по расследованию фактов нарушения социалистической законности, допущенных во время репрессий 1937–1938 годов, он накопал немало компрометирующего материала в отношении всех членов политбюро и что намеревался использовать это в разоблачительных целях. Но не успел и за свою медлительность не только поплатился головой, но и получил ярлык «английского шпиона». Вся правда о Берии еще не рассказана и архивные материалы ждут своего исследователя.

Хрущев смог все обыграть в своих интересах, и вина за прошлые репрессии была свалена на органы государственной безопасности, которые по указанию Кремля основательно почистили и реорганизовали, создав Комитет государственной безопасности при Совете министров СССР. В приказе о создании КГБ провозглашалось, что эта организация является передовым отрядом КПСС. Впрочем, и предыдущие власти называли эти органы таким же отрядом.

В приказе о создании КГБ говорилось также об усилении партийного влияния и о строгом контроле над его деятельностью со стороны ЦК КПСС. Спрашивается, а разве не контролировал это раньше тот же ЦК? Контролировал, да еще как! Например, каждый назначаемый на должность от начальника отдела Центрального аппарата и выше, а также руководители периферийных органов госбезопасности в обязательном порядке инструктировались лично Сталиным.