Избранная - Вероника Рот

Он снова обращается к листку:

— «Но что, если ответ скрывается не в одном аморальном типе, а в прогнивших идеалах всей фракции? Что, если мы доверили свой город кучке вербующих приверженцев тиранов, которые неспособны привести нас от нищеты к процветанию?»

Я бросаюсь к нему и пытаюсь выхватить листок, но он держит его высоко над моей головой, так что нужно подпрыгнуть. Прыгать я не стану. Вместо этого я со всей силы наступаю ему на пальцы ноги. Он стискивает зубы, чтобы не застонать.

Затем я бросаюсь на Молли в надежде застать ее врасплох и сбить с ног, но, прежде чем успеваю дотянуться, прохладные руки обхватывают меня за талию.

— Это мой отец! — визжу я. — Мой отец, жалкие трусы!

Уилл тащит меня прочь, оторвав от земли. Я учащенно дышу и пытаюсь выхватить листок, пока его не продолжили читать. Я должна сжечь его, должна уничтожить, должна!

Уилл вытаскивает меня из комнаты в коридор, впиваясь ногтями в кожу. Захлопнув дверь, он отпускает меня, и я толкаю его со всей силы.

— Что? По-твоему, я не способна противостоять этой жалкой правдолюбке?

— Нет. — Уилл загораживает дверь. — Просто не хотел, чтобы ты устроила драку в спальне. Успокойся.

С моих губ срывается смешок.

— Успокоиться? Успокоиться?! Это о моей семье они говорили, о моей фракции!

— Нет, не о твоей. — Под его глазами темные круги, он выглядит изможденным. — Это твоя бывшая фракция, и ты не можешь помешать им говорить, так что нужно просто не обращать внимания.

— Да ты вообще слушал? — Краска схлынула с моих щек, и я дышу немного ровнее. — Твоя дурацкая бывшая фракция уже не просто оскорбляет Альтруизм. Она призывает сбросить все правительство.

Уилл смеется.

— Ничего подобного. Эрудиты заносчивы и скучны, вот почему я от них ушел, но они не революционеры. Им просто нужно больше влияния, и они обижены на Альтруизм за то, что их не слушают.

— Они не хотят, чтобы их слушали, они хотят, чтобы с ними соглашались, — возражаю я. — Нельзя выбивать согласие силой. — Я обхватываю лицо ладонями. — Поверить не могу, что мой брат присоединился к ним.

— Полегче. Они не так уж и плохи, — резко произносит он.

Я киваю, но не верю ему. Не могу представить, чтобы Эрудиция совершенно не испортила человека, хотя Уилл кажется нормальным.

Дверь снова открывается, и выходят Кристина и Ал.

— Моя очередь делать татуировку, — говорит Кристина. — Пойдешь с нами?

Я приглаживаю волосы. Вернуться в спальню немыслимо. Даже если Уилл отпустит меня, силы будут неравны. Единственный вариант — пойти с друзьями и постараться забыть о том, что происходит за стенами лагеря Лихости. У меня достаточно забот и без тревоги за семью.

Ал идет впереди, посадив Кристину на закорки. Она визжит, когда он прорубается сквозь толпу. Люди по возможности широко расступаются перед ним.

Мое плечо еще горит. Кристина уговорила меня тоже сделать татуировку печати Лихости. Это круг с пламенем внутри. Моя мать никак не отреагировала на татуировку на ключице, так что сомнений насчет татуировок не осталось. Это образ жизни Лихости, такая же неотъемлемая часть инициации, как обучение бою.

Кристина также уговорила меня купить блузку, в вырезе которой видны плечи и ключицы, и снова подвести глаза черным карандашом. Я больше не сопротивляюсь ее попыткам преобразить меня. Особенно с тех пор, как обнаружила, что они мне нравятся.

Мы с Уиллом идем за Кристиной и Алом.

— Поверить не могу, что ты сделала еще одну татуировку. — Он качает головой.

— Почему? — спрашиваю я. — Потому что я Сухарь?

— Нет. Потому что ты… благоразумная.

Он улыбается. У него ровные белые зубы.

— И чего ты боялась сегодня, Трис?

— Слишком много ворон, — отвечаю я. — А ты?

Он смеется.

— Слишком много кислоты.

Я не спрашиваю, что он имеет в виду.

— Просто поразительно, как все это работает, — замечает он. — В сущности, мы имеем борьбу между таламусом, который порождает страх, и лобной долей, которая принимает решения. Но симуляция происходит исключительно в голове, так что, когда тебе кажется, будто с тобой что-то делают, в действительности ты сам делаешь это с собой и…

Он умолкает.

— Извини. Я говорю как эрудит. Дурная привычка.

Я пожимаю плечами.

— Звучит интересно.

Ал едва не роняет Кристину, и она хватается за первое, что подворачивается под руку, а именно его лицо. Он дергается и поудобнее берется за ее ноги. На первый взгляд Ал кажется счастливым, но его улыбкам не хватает беспечности. Я беспокоюсь о нем.

Я вижу у пропасти Четыре, окруженного группой людей. Он смеется так сильно, что хватается за перила, чтобы не упасть. Судя по бутылке в его руке и раскрасневшемуся лицу, он пьян или вот-вот опьянеет. Я привыкла видеть Четыре суровым, наподобие солдата, и забыла, что ему всего восемнадцать.

— Ой-ой, — произносит Уилл. — Тревога: инструктор!

— По крайней мере, это не Эрик, — откликаюсь я. — Еще заставил бы нас соревноваться, кто первым струсит.

— Конечно, но Четыре пугает. Помнишь, как он приставил пистолет к голове Питера? Я думал, Питер обмочится.

— Питер это заслужил, — твердо отвечаю я.

Уилл не возражает. Несколько недель назад он мог бы возразить, но теперь все мы видели, на что способен Питер.

— Трис! — окликает Четыре.

Мы с Уиллом обмениваемся взглядами — наполовину удивленно, наполовину с опаской. Четыре отлипает от перил и подходит ко мне. Ал и Кристина, идущие впереди, останавливаются, и Кристина соскальзывает на землю. Ничего удивительного, что они пялятся. Нас четверо, но Четыре обращается только ко мне.

— Ты изменилась. — Его речь, обычно резкая, стала замедленной.

— Ты тоже. — Он действительно выглядит более расслабленным и юным. — Чем занимаешься?

— Флиртую со смертью, — хихикает он. — Пью рядом с пропастью. Наверное, не лучшая мысль.

— Наверное.

Не уверена, что Четыре в таком виде мне нравится. В нем есть что-то тревожащее.

— Не знал, что ты сделала татуировку. — Он смотрит на мою ключицу.

Он прихлебывает из бутылки. Его дыхание сильно и едко пахнет. Как дыхание того бесфракционника.

— Точно. Вороны. — Он оборачивается на друзей, которые продолжают развлекаться без него, в отличие от моих. — Я предложил бы тебе зависнуть с нами, но ты не должна видеть меня таким.

Очень хочется спросить, почему он предложил бы мне зависнуть с ним, но ответ, вероятно, как-то связан с бутылкой в его руке.

— Каким? — спрашиваю я. — Пьяным?

— Да… то есть нет. — Его голос становится мягче. — Настоящим, наверное.

— Я притворюсь, что ничего не видела.

— Очень мило с твоей стороны.

Он наклоняется к моему уху и произносит:

— Хорошо выглядишь, Трис.

Его слова застают меня врасплох, и сердце подскакивает в груди. Напрасно, ведь, судя по тому, как блуждает его взгляд, он понятия не имеет, о чем говорит. Я смеюсь.

— Будь добр, держись подальше от пропасти, ладно?

— Конечно. — Он подмигивает мне.

Я против воли улыбаюсь. Уилл прочищает горло, но я не хочу отворачиваться от Четыре, даже когда он возвращается к друзьям.

Затем Ал бросается ко мне, как будто катящийся валун, и перекидывает через плечо. Я верещу, мое лицо горит.

— Пойдем, малышка, — произносит он. — Я отнесу тебя на ужин.

Я упираюсь локтями в спину Ала и машу Четыре, пока Ал уносит меня.

— Я думал, что спасаю тебя, — замечает Ал, когда мы идем прочь, и опускает меня на землю. — Что это было?

Он пытается говорить беспечно, но вопрос выходит почти грустным. Он все еще слишком заботится обо мне.

— Ага, нам всем хотелось бы это знать, — напевно добавляет Кристина. — Что он тебе сказал?

— Ничего. — Я качаю головой. — Он был пьян. Он даже не понимал, что говорит.

Я прочищаю горло.

— Вот почему я улыбнулась. Видеть его таким… забавно.

— Конечно, — соглашается Уилл. — Это вовсе не потому…

Я пихаю Уилла локтем под ребра, прежде чем он успевает договорить. Он стоял достаточно близко, чтобы услышать, как Четыре сделал мне комплимент. Не хватало только, чтобы он всем об этом растрепал, особенно Алу. Ему и без того несладко.

Дома я проводила спокойные приятные вечера в кругу семьи. Мать вязала шарфы соседской детворе. Отец помогал Калебу делать домашнее задание. В камине горел огонь, и мое сердце билось ровно, поскольку я делала то, что должна, и кругом царил мир.

Меня никогда не таскал на плече здоровяк, и я не смеялась за обеденным столом до колик в животе и не прислушивалась к гулу сотни голосов одновременно. Поменьше покоя; это и есть свобода.

Глава 20

Я дышу через нос. Вдох, выдох. Вдох.

— Это всего лишь симуляция, Трис, — тихо произносит Четыре.