Генерал-марш - Андрей Валентинов

Это еще как-то решалось, хоть и не без труда. К сожалению, посланец Центрального Комитета был не единственным подарком из Столицы.

– Это ваши солдаты, господин Кречетов? Какие, однако, чучелы!..

Иван Кузьмич вздрогнул. Барон Унгерн, словно снежный барс, подобрался сзади. Где только прятался?

– Моя б воля, рассажал быть их по крышам, чтобы службу вспомнили. Ни погон, ни ремней, рыла небритые… Хунгузы, а не войско!

Товарищ Кречетов покосился на Мехлиса, но тот отвернулся, сделав вид, что не слышит. Это еще ничего, главное, чтобы опять на кулачки не полезли. Разнимай их тут!

Член ЦК и недорасстрелянный беляк умудрились подраться в первый же вечер. Конвоир, сопровождавший Унгерна, попытался вмешаться, за что и получил от обоих. После нескольких неудачных попыток драчунов все-таки растащили, облив для верности водой. Барон заработал большой синяк под левым глазом, а Лев Захарович был вынужден надеть траурную повязку, скрывшую всю правую половину лица.

– И вообще, поражен слабостью дисциплинарного момента. В Новониколаевске на следствии господа комиссары ставили мне на вид порку личного состава, да-с. Агнцы невинные нашлись! Да по-хорошему стрелять надо было через одного, но пришлось учитывать узость мобилизационной базы. Рискну дать совет, господин Кречетов…

– Мне – не надо, – вздохнул Иван Кузьмич. – Вы к личному составу сходите, гражданин барон, и проясните вопрос прямо на месте. Они у меня не злые. Посидите недельку на крыше дацана, ветерком свежим подышите.

Вражина осознал и заткнулся, зато комиссар Мехлис издал звук, отдаленно напоминающий хихиканье.

«Гражданин барон» за эти дни тоже изрядно попил кречетовской крови. Но, будучи человеком справедливым, Иван Кузьмич признавал такое кровопускание достаточно щадящим.

Началось все с того, что барона отправили в баню, против чего не возражал даже Мехлис – уж больно от врага трудового народа пованивало хлоркой. Внешний вид бывшего генерал-лейтенанта тоже требовалось срочно менять, дабы не дразнить здешних собак. В данном вопросе, однако, Лев Захарович уперся, не желая тратить казенные средства даже на баронский саван. Иван Кузьмич со вздохом полез в собственный карман, после чего направил Унгерна в сопровождении двух конвоиров на здешний базар.

«Гражданин барон» вернулся неузнаваем. Исчезли борода и неопрятные космы, сменившись короткой стрижкой по-солдатски и лихо закрученными рыжими усами, причем левый ус торчал вверх, правый же спускался к подбородку. Вместо старых ботинок на ногах вражины поскрипывали новенькие сапожки, а на плечах красовался желтый монгольский халат-курма, увенчанный казацкой фуражкой с красным околышем. За пояс была заткнута большая кожаная плеть. В довершение всего от барона за десять шагов несло дешевым китайским одеколоном. Унгерн браво доложился, походя заметив, что сапоги и плеть пришлось брать в кредит, а посему «господин Кречетов» не должен удивляться скорому визиту здешних торговцев.

Плеть Иван Кузьмич тут же отобрал, всем же остальным остался доволен. Теперь бывший генерал вполне мог выступать в заезжем цирке.

Хуже было то, что Унгерну, как и товарищу Мехлису, не сиделось на месте. Держать человека взаперти не хотелось, и Кречетов, приставив конвоира, отправил пленника гулять по городу. Свою ошибку он осознал уже через час, когда ему было доложено, что барон, собрав возле базара митинг, принялся учить обывателей уму-разуму, налегая на происки вавилонских масонов и грядущую победу желтой расы в мировом масштабе.

Митинг свернули, барону же разрешили гулять только по площади, не заходя в жилые кварталы. Помогло лишь отчасти, местные жители толпами сбегались поглазеть на желтый халат. Каждое появление барона сопровождалось громкими криками и одобрительным смехом. Унгерн козырял в ответ и временами принимался маршировать от одного края площади к другому.

Каждый день товарищ Мехлис требовал заковать вражину в кандалы. Иван Кузьмич отговаривался отсутствием таковых как в городе, так во всем Сайхоте.

– Инструкция! – строго заметил Вильгельм Карлович Рингель, протягивая пожелтевшей от времени бумажный лист. – Сочинено в Министерстве иностранных дел именно на подобный случай. Пункт «г» – «Правление посольства к диким инородцам». Извольте внимательно ознакомиться и соответствовать, господин Кречетов. Вам теперь придется не в казаки-разбойники играть, а защищать интересы России. Это государственное дело! Пока изучайте, а завтра будьте готовы к экзаменовке.

Иван Кузьмич не без колебаний взял грозный документ. Спорить с бывшим статским советником он не решился. Рингель был суров, портрет мецената Юдина на стене – тоже. Государственное дело!

Кречетов поудобнее устроился на стуле и углубился в чтение.

– Инструкция-то времен царя Гороха! – удивился он, одолев первую страницу. – С тех пор все изменилась, революция опять же…

Вильгельм Карлович от возмущения даже привстал.

– Не царя Гороха, сударь, а благоверного Государя Александра Николаевича Освободителя. Отвыкайте от вашей комиссарской вульгарности. Что касаемо изменений, то они очевидны для вас, но отнюдь не для инородцев. Они до сих пор пребывают во временах Чингисхана, что, без сомнения, свидетельствует в их пользу.

Иван Кузьмич сглотнул, прикинув, что неплохо бы привести сюда Мехлиса. То-то бы столковались!

– Что касаемо области, именуемой Пачанг, то в архиве имеется сводка донесений военных агентов, а также иные материалы. Завтра представлю вам выписки. Однако не рассчитывайте на обилие сведений. Область сия – одна из наименее изученных во всей Срединной империи, прежде всего из-за ея отдаленности. Некоторыми специалистами высказывалось обоснованное мнение, что до середины восьмидесятых годов прошлого столетия города вообще не существовало.

Вильгельм Карлович открыл лежавший на столе атлас.

– Извольте полюбопытствовать!

Карту Иван Кузьмич уже видел, но спорить не стал. Подошел, заглянул через плечо.

– Пачанг находится, как видите, в юго-западной части пустыни Такла-Макан. Однако сие неточно. Авторы атласа взяли за основу средневековую китайскую карту. На ней был обозначен город, погибший в результате монгольского нашествия. Пачанг, возродившийся в прошлом веке, построен уже на новом месте. Где именно, единого мнения нет. Едва ли нынешний город стоит в самой пустыне. Такла-Макан обоснованно считается самым страшным местом в Азии. Во времена Чингиса там еще можно было жить, но с тех пор климат стал определенно жарче. Думаю, точного пути в Пачанг в документах вы не изыщите.

– Потому сюда и гражданина барона прислали, – кивнул Кречетов. – Он там вроде уже бывал.

Брови Вильгельма Карловича взметнулись вверх.

– Сей «гражданин барон», рискну заметить, самый настоящий разбойник. Хуже того, жулик и стри-кулист! Того и гляди, направит вас не в Пачанг, а куда-нибудь в Кохинхину, причем не по злобе, а из-за собственной глупости. В Монголии он вел себя, словно шут, что кончилось известным нам образом. Впрочем, и сейчас помянутый выглядит ничуть не умнее…

Кречетову вспомнился желтый баронов халат. Шут-то он шут, но не дай бог такому волю дать!

– …Даже ваш комиссар, господин Мехлис, не в пример приличнее. Мы с ним неплохо побеседовали. Образованием не блещет, но на дело смотрит здраво. Более того, несмотря на понятную племенную принадлежность, в ряде вопросов обнаруживает прямо-таки государственный подход.

Иван Кузьмич изумленно моргнул. Никак и вправду столковались? Ну чудеса!

– Продолжу. Необходимо озаботиться, чтобы посольство имело должный статус. С этой целью я испросил сегодня аудиенцию у его святейшества Пандито-Хамбо-Ламы, каковую он мне милостиво предоставил. Хоть и не без трудов, однако же вопрос удалось решить.

Товарищ Кречетов весь обратился в слух. Бывший статский советник зрил в корень. Правительство Сайхотской Аратской Республики единодушно одобрило миссию в Пачанг, даже не расспросив подробно о ее целях. Однако с оформлением документов просило повременить, ожидая решения хитрого старика из Хим-Белдыра.

– Его святейшество посольство благословил, однако выразил обеспокоенность его составом. В Пачанг, по его мнению, должны отправиться не только представители Русской общины, но местные уроженцы. Возразить ему я не мог.

Иван Кузьмич невольно задумался. Хамбо-Лама, конечно, прав, однако с кандидатурами определиться будет нелегко. Красный командир Кречетов глубоко уважал народ Сайхота, более того, честно воевал за его свободу и независимость. К сожалению, вековая отсталость так и не позволила созреть здешнему пролетариату. Прочие же трудящиеся понимали классовую борьбу весьма своеобразно, сводя таковую к безжалостному грабежу богатых соседей и особенно корейцев. Были еще буддийские ламы, которых товарищ Кречетов в глубине души побаивался, и, конечно, всяческие эксплуататоры. С последними было легче, нойоны по крайней мере знали русский язык. Более того, неоднозначный и сложный процесс создания местного государства привел к тому, что после первых свободных выборов в правительстве Аратской Республики оказались не трудящиеся араты, а те самые русскоговорящие. Местное бытие подсмеивалось над сознанием.