Лебединая песня - Овидий Александрович Горчаков

платформах укутаны желто-зеленым брезентом, прикрыты пожелтевшими деревцами, срубленными где-то в Германии, рядом охрана с зенитным счетверенным пулеметом.

В бинокль можно разглядеть на вагонах названия немецких городов — места отправки всех этих разномастных вагонов и одновременно солдат: Кенигсберг, Кёльн, Дюссельдорф, Гамбург… Изредка попадаются советские вагоны, переоборудованные для движения по среднеевропейской колее. У каждого разведчика щемит сердце, когда он читает знакомые надписи на этих «пленниках» — Москва, Орел, Ленинград… Сколько лет они мирно колесили по бессчетным российским городам и станциям, по полям и лесам родины.

Платформы с бочками — это горючее из австрийской и румынской нефти. Черные гондолы — это рурский уголь из Дуйсбурга, из Эссепа и Дортмунда. Эшелоны здесь проходят не то что в Белоруссии, безо всяких предосторожностей: ни тебе платформ с песком перед локомотивом, ни патрулей с миноискателями, ни бронированной охраны.

Железные дороги — важнейшие артерии армии. Днем это видно наглядно, хотя днем движение реже, — в вагонах для скота едут войска. Три-четыре года назад эти солдаты ехали на восток, играя на аккордеонах и губных гармошках, распевая:

Мы идем на восток, на восток!

За землей на восток, на восток!

«На восток, на восток…» — выстукивали колеса. На вагонах — надписи мелом: «Берлин — Москва». Теперь едут в гробовой тишине… Там много немцев 1926–1927 года рождения. Гадают, наверное, куда занесет их военная фортуна и чем наградит — Железным крестом или березовым, или бесплатным билетом в Сибирь, в лагерь для военнопленных… Вот уж который год везут немцев в телячьих вагонах, как скот на бойню. Непрерывно движется этот конвейер смерти. Гудит паровоз. Семафор поднят. Вот она, зеленая улица смерти. Потому и звучит перестук колес, словно стук костей…

…И снова — голод. Все похудели, осунулись. У Зины пухнут ноги, хотя ребята при дележе скудного харча пытаются незаметно подсунуть девчатам побольше, В мясе завелись черви, но ничего другого нет.

Зварика строит планы охоты на уток в болоте с помощью «бесшумки». Генка забрался на дерево, но птичье гнездо оказалось пустым. Давно уже вывели птицы своих птенцов.

— Смотри, Аня! — грустно говорит Зина. Она ущипнула кожу на костяшках пальцев, и кожа, прежде эластичная, так и осталась торчать, сухая и серая, точно пергаментная. — Верный признак истощения.

Аня и Зина сушат на солнцепеке чернику. Полным-полно в лесу и черно-красной куманики, и матово-синей голубики. А однажды у болота Аня за полчаса набрала полный, с верхом, берет буро-красной мамуры и совсем кислой желтовато-оранжевой морошки, угостила ребят. Но одними ягодами сыт не будешь.

Около трех недель прожили и проработали разведчики на килограмме сухарей и банке свиной тушенки, на подножном корму и с редким доппайком, добытым у пруссаков.

Днем у наблюдателей на «железке» — ЧП.

Тихо, тепло, солнечно. Пахнет смолой и вереском. За елкой слышится негромкий говор:

— Катя, милая Катенька! Люба ты моя!..

— Петя! Я так ждала, так ждала этой минуточки!.. Ведь, поди, целое лето не виделись!

— И я считал денечки, все вспоминал… А хорошо я придумал, верно? Вот мы и встретились! Хозяйка тебя безо всяких-всяких отпустила?

— Еще бы! Дозвольте, фрау, говорю, уйти в гестапо отметиться, приказано, мол, отмечаться по вторникам… Моя рыжая стерва и не пикнула!

— Вот видишь, теперь мы сможем встречаться каждую неделю! Смотри, санитарный идет… Возить бы им не перевозить, гадам! Я вот решил: как ударят наши — в лес тикать! И ты со мной, чтоб не. угнали дальше, на запад!

— Дурачок ты, Петенька. Ну какой это лес! У нас, поди, в Рославле парк железнодорожников и то больше на лес похож! Разве тут спрячешься где?

За елкой сует обратно в черные резиновые ножны обнаженную финку Ваня Мельников. Жужжит шмель над цветущим вереском, лениво вздыхает ветерок, вдали гулко стучат колеса. «На восток, на восток, на восток…»

— Петя, ты знаешь, немцы хвастают, что не пустят сюда наших… А у меня все хозяева на чемоданах сидят, все готово к эвакуации, вот-вот драпанут, разрешения ждут.

— Возьми, Катенька! Я для тебя пастилку достал!

Мельников, глотая голодную слюну, срывает спелую клюквину с моховой кочки.

Кричит сойка за «железкой».

«На восток, на восток, на восток…» Разносится над лесом заунывный гудок локомотива.

Девушка и парень неторопливо уходят, обнявшись. Мельников, выглянув из-за елки, видит закинутую через плечо парня куртку со знаком «ОСТ», видит, как тоненькая девчонка из Рославля поправляет таким женственно-милым движением русую косу…

— Ну вот! — грустно произносит Мельников, глядя вслед удаляющейся парочке. — Кончается антракт, начинается контракт…

— Ты чего такой? — спрашивает неразговорчивый Зварика.

— Да так. Я вроде родился счастливым. Семерка всегда считалась самым счастливым числом. Мне было семнадцать, когда началась война. Я окончил семь классов. Пошел в армию в июле — седьмом месяце сорок первого. Сюда спрыгнул 27 июля… А какой же я счастливый, если никого еще не любил… И вряд ли придется теперь любить!..

— Ну, это ты брось! Мы еще свое наверстаем. Считай вагоны!..

«На восток, на восток, на восток…»

— Так точно, группенфюрер, нам удалось наконец установить, где скрывается группа парашютистов.

— Доложите подробнее, штурмбанфюрер!

— Первые сигналы поступили от лесников в районе населенных пунктов Линденгорст — Вайдлякен, по обе стороны железной дороги Кенигсберг — Тильзит. Вскоре последовали сигналы из уединенных фольварков, расположенных в радиусе пятнадцать — двадцать километров от указанного района — в этих фольварках русские пытались отобрать у бауэров продукты. Каждый сигнал отмечался нами на особой карте, передавался соседним округам и вам, в Кенигсберг. Убедившись, что шпионская группа обосновалась в указанном районе, мы направили 19 августа в этот район нашу специальную ягдкоманду по истреблению парашютных десантов, приказав ей прибыть туда незаметно, ночью, в пешем строю и сразу же блокировать район действия группы путем устройства засад и ловушек, с тем чтобы не выпустить группу из этого района и скрытно вести разведку и наблюдение до проведения операции по ликвидации группы. Ягдкоманде удалось не обнаружить себя.

— Каковы состав и вооружение ягдкоманды?

— Ягдкоманда обычного типа: четыре отделения, у каждого на вооружении по радиопередатчику, два пулемета, две полуавтоматические винтовки с оптическими прицелами, три автоматических карабина, две ракетницы, по четыре гранаты на каждого солдата. Большинство офицеров и солдат