Масоны и революция - Арон Аврех

Н. Яковлев проявляет незнание дела. Об этом говорит уже его первая фраза, в которой он утверждает, что Лебедев и Ратаев были агентами полиции. На самом деле они были военными агентами, служившими под началом русского военного представителя во Франции (начальник русского отдела Союзнического бюро в Париже) генерала Игнатьева, автора известной книги «Пятьдесят лет в строю». Климович сказал чистую правду, уверяя комиссию, что совершенно не знал, чем занимались эти два человека. Н. Яковлев не понял также, почему на допросе возникла эта тема. Дело в том, что Милюков тоже, не зная дела, в своей знаменитой речи в Думе 1 ноября 1916 г. назвал Лебедева и Ратаева агентами полиции и связал с ними Штюрмера, которого вместе с царицей обвинял в «измене» и стремлении заключить сепаратный мир с Германией. В ответ на это Игнатьев прислал официальный документ, в котором, в свою очередь, обвинял Милюкова в разглашении государственной тайны, заявив, что все действия Лебедева и Ратаева целиком исходили из его, Игнатьева, указаний и приказов[21]. Таким образом, Милюков попал впросак. Естественно поэтому стремление Родичева задним числом выгородить главного кадетского лидера, и он попытался соответствующими вопросами добиться у Климовича ответа, что они, эти два агента, были еще агентами департамента полиции; это в корне меняло бы ситуацию в пользу Милюкова. Но желаемого ответа не получил. Масонская же тема, как мы видели, которую Климович затронул в связи с Ратаевым, Родичева, как и председателя, совершенно не заинтересовала. И здесь Климович был совершенно правдив, кроме одного пункта. Ратаев действительно прислал обширный доклад о масонах, но Климович не только не сказал «чепуха», но прочитал его самым внимательным образом, о чем подробно пойдет речь дальше. К этому добавим, что Ратаев ряд лет заведовал заграничной агентурой, с постоянным местопребыванием в Париже, но уже в 1903 г. вышел в отставку и остался жить во Франции[22]. Так что его сотрудничество с департаментом полиции по части масонства, которым он решил заняться на покое, было основано, как теперь бы сказали, на общественных началах, правда, за известное вознаграждение. Заодно, и тоже, конечно, не бесплатно, Ратаев разоблачал масонов на страницах «Нового времени».

Теперь о рассказе Н. Яковлева о масонских показаниях Белецкого. Во время допроса Белецкого, пишет он, «прояснилось кое-что, о чем не сказал Климович». Что же прояснил Белецкий? Он сообщил, что раньше, до назначения его директором департамента полиции, он не был знаком конкретно с вопросом о масонстве, знал только литературу о нем. Впервые он с ним познакомился тогда, когда его спросил о масонах великий князь. Тогда Белецкий потребовал справку и все материалы о масонах, имевшиеся в департаменте. Получив их, он «натолкнулся» на три большие записки. Они представляли собой историю масонства «в общих чертах», написанную довольно живо чиновником департамента Алексеевым, окончившим с медалью лицей. Курлов находился в этом вопросе под влиянием черносотенной прессы, которая считала, что все события в России в последнее время были результатом деятельности масонских организаций. Курлов «секретно от департамента полиции» сосредоточил у себя все материалы о масонах. «Департамент полиции имел только одного офицера, который вел это дело и который получал случайного характера справки из-за границы». Председатель переспросил: значит, имелся «особый офицер» по масонам? Белецкий в ответ повторил: «Да, был специальный офицер, я забыл фамилию, потом он ушел из департамента».

Изучая материалы, Белецкий «натолкнулся на схему одной из масонских организаций», никем не подписанную, без сопроводительной бумаги. «Из этой схемы ясно можно было понять, что будто бы сдвиг всего настроения в пользу общественности при... Витте был обязан тому, что Витте являлся председателем одной из лож, заседавших в Петрограде». Из того, что Белецкий слышал из департаментских рассказов, от самого Курлова, «автора записки», он узнал, что «эти записки» должны были быть доложены царю. Столыпин был убит в Киеве, а Курлов, по слухам, исходящим от чиновников департамента (Белецкий тогда еще в нем не служил. — А.А.), «хотел указать», что «и Столыпин принадлежал к одной из масонских лож».

Став директором, Белецкий «внимательно» изучил все бумаги, которые были в департаменте полиции, и «пришел к заключению, что ни о каких масонских ложах, которые могли играть политическую роль в Петрограде, не могло быть и речи. Оказалось, что это не что иное, как оккультные кружки». Вопрос о масонах интересовал его постольку, поскольку «великий князь» дал ему сведения, будто среди гвардейских офицеров частей Петроградского гарнизона имелись масонские ложи. Для проверки Белецкий потребовал сведения от заграничной агентуры, в том числе и от Ратаева, «но (это уже слова Н. Яковлева) ничего не прояснилось». «Комиссия все слушала, — продолжал Яковлев, — но председатель прервал словоохотливого Белецкого: «Я хотел бы установить связь с главной темой, которая нас интересует. К чему Вы ведете Ваш ответ?» Белецкий, надо думать, был напряжен как струна и моментально отреагировал: «Я хочу быть только правдивым, я хотел сказать Вам все, что знаю по вопросу о заграничной агентуре, где работал Ратаев».

Комиссию это, однако, не заинтересовало, комментирует Н. Яковлев, и, не переводя дыхания, как при допросе Климовича, она обратилась к другим делам. Белецкий был вознагражден за свою «правдивость»: по распоряжению министра юстиции А. Ф. Керенского брошен в карцер. «Один из немногих, если не единственный из допрошенных, с которым столь сурово обошлись»[23].

Такова версия Н. Яковлева, с которой трудно согласиться.

Начнем с того, что во время допроса Белецкого Керенский уже не был министром юстиции[24]. Во-вторых, нигде никогда не бросают в карцер по приказу министра юстиции, ибо это целиком компетенция тюремного начальства. В-третьих, Белецкого вообще не сажали в карцер ни после этого допроса, ни в какое другое время. Этого не нужно было делать потому, что Белецкий был лучшим «клиентом» Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства (ЧСК), дававшим ей наиболее подробные и ценные сведения, в надежде таким путем смягчить свою участь. Более того, помимо официальных допросов, он совершенно добровольно давал дополнительные показания, в виде ряда записок, составивших три четверти IV тома семитомной публикации П. Е. Щеголева.

Все это далеко от истины[25].

Если бывший директор департамента полиции, весьма опытный в своем деле человек, утверждает, что никакого политического масонства в России не было, а существовали всего-навсего оккультные кружки, то Яковлев, доказывающий обратное, обязан был опровергнуть Белецкого, чего он не делает ни здесь, ни на протяжении всей своей книги. Во-вторых, из показаний Белецкого, а также Климовича видно, что в департаменте полиции велось дело о масонах, имеются документы о них, к этому делу был приставлен специальный офицер. Почему же, спрашивается, нас уверяют, что департамент полиции, клюнув на удочку Милюкова, перестал интересоваться масонами?

К сказанному пока добавим, что действительно масонами в департаменте полиции занимался специальный офицер, и, когда дойдет до него очередь, мы назовем его фамилию и чин. «Великий князь», которого дважды упоминает Белецкий, был Николай Николаевич, командовавший до войны гвардией. И, наконец, из контекста приведенного отрывка допроса видно, что комиссия и ее председатель совершенно не заинтересовались сообщением Белецкого о масонах, не придавая ему, как и при допросе Климовича, никакого значения, так что сердиться ей и Керенскому на Белецкого было совершенно незачем.

Как в действительности относилось полицейское ведомство к масонской проблеме? Документы показывают, что с исключительной серьезностью и тщанием. Уже сам подбор документов говорит об этом. Это специальное дело, посвященное исключительно масонам, под следующим заголовком: «Переписка о последователях различных сект и религиозных учений, деятельность коих носит противоправительственный характер. О масонах». Дело состоит из семи томов, которые в общей сложности содержат не менее трех тысяч страниц машинописного и рукописного текста, не считая других дел, хранящихся в том же фонде департамента полиции, в которых также имеются сведения о масонах. Самые ранние документы дела относятся к 1905 г., последние датированы 1915 г.

Однако первое соприкосновение с масонской проблемой оказалось для департамента полиции совершенно неожиданным и даже шокирующим. Вместо ожидаемых масонов — зловредных разрушителей христианства и монархии — департамент натолкнулся на масонов совсем иного толка. В деле имеется копия письма за подписью магистра и секретаря масонской ложи, именовавшей себя «ложей Мезори ордена Розенкрейцеров», адресованного не кому-нибудь, а самому Николаю II. Именно это письмо повергло в недоумение полицейское ведомство, ибо оно было написано с ультраправых позиций, т. е. с позиций, разделяемых им самим.