Игрок - Аристарх Риддер

Обстановочку, главное выбрали какую подходящую. Только мы с Ирой свернули с заполненной людьми Набережной в тихий переулок, только распрощались с остальными студентами, как здрасте!

Родик ещё попытался рыпнуться, не желая оставлять нас с Ирой в одиночестве, но девушка посмотрела на него холодно, и он наткнулся словно на ледяную стену.

— С Фёдором Михайловичем я буду в полнейшей безопасности, — проговорила она.

Заступаться за парня я не стал, хотя и особых планов насчёт Ирины не имел. Тот весь вечер разрывался между Ирой и Таней, а на двух стульях, как известно, не усидишь. А я отказываться от удовольствия прогуляться с барышней по вечерней Ялте и соловьёв послушать не намерен.

Насчёт соловьёв, конечно, преувеличиваю ради красного словца. Даже отсюда слышно отголоски музыки, гремящей из протянувшихся вдоль берега ресторанов, но романтика в виде полутёмной улочки и аромата всяческих цветущих растений присутствует в полной мере.

И тут сразу два неприятных человека. Двое из ларца, одинаковых с лица. Не в том плане, что близнецы, а выражение одинаковое. Этакое, самодовольно-насмешливое. Нарочно ведь не одинокого прохожего поджидали, а с дамой. Понимают, что даже самый трусливый фраер при таких условиях ноги не сделает, а наоборот станет щедрым и сговорчивым.

Повезло, думаю, что ребята ушли. Те точно в драку бы полезли, а это не кабацкая потасовка. Тут и нож словить можно. Так что к лучшему это приключение в одиночку разруливать.

— Ирочка, постой тут, — говорю девушке, — надо же, знакомых встретил. Пойду поздороваюсь, я недолго.

— Фёдор, ты уверен? — волнуется она.

— Конечно, — отвечаю, — ты на их вид не смотри. В душе они милейшие люди.

Оставляю Иру позади, а сам подхожу к товарищам гоп-стопщикам. Сразу понятно, что сигаретами тут не отделаться.

— Вы, — говорю, — уважаемые, по какому вопросу? Давайте по-быстрому всё решим? А то меня девушка дожидается.

— Слыхал, Мишаня, какой клиент пошёл сознательный! — умиляется один.

Голос у него звучит так, словно мужик шепчет, с трудом выжимая слова из голосовых связок. Наверняка кликуха у него, какой-нибудь «Сиплый».

— Ради такой крали я бы тоже поспешил, — хрипит второй. — Ты, мил человек, карманы выворачивай и хрусты сюда гони.

Открываю при них бумажник, в котором лежит мятая трёха. Прямо-таки кармический круговорот денег. Из Москвы она со мной приехала, вагонные шулера до неё не добрались и Аллочкины приятели не позарились.

В Ореанде я расплатился, что называется «под расчёт», и чаевых накидал щедро. Официантки при следующем визите по стойке смирно вытягиваться будут, если он состоится когда-нибудь, конечно.

— Ну вот, а я решил, что умный, — шепчет «сиплый». — Ты нам дурачка не включай. Хочешь, чтобы мы при фифе твоей тебя до трусов раздели? Так мы разденем, не сумневайся.

— Хрусты гони! — повторяется второй. — А если ты их где их под камешком спрятал или под деревом закопал, так мы и до места сходим, и лопатку прихватим.

Значит, неслучайные. Точно знают, что деньги у меня есть. Жадные всё-таки оказались шулера Коля и Витя. Не игрой, так по-другому решили себе деньги вернуть.

— Выигрыш забрать хотите? — говорю. — Так нет его больше.

— Говори, куда дел! — рычит «сиплый».

Расстёгиваю карман рубашки и протягиваю им квитанцию. Оба уголовника слегка теряются. «Сиплый», который в этой парочке ведёт себя поавторитетнее, разворачивает бумагу и читает вслух в неверном свете уличного фонаря.

— Квитанция… почтовый перевод… дом-интернат номер девять…

— Ты чё⁈ Семь косых детишкам отправил⁈ — перебивает его «Хриплый».

— Я там вырос, — говорю, — человеком стал. Шальные бабки счастья не приносят. А так, легко достались — легко расстались. Пускай у пацанов и девчонок будет то, чего у меня не было. А остальное в ресторане потратил, победу отмечал. Тут уж чеков не собирал, придётся вам на слово поверить.

— Интернат номер девять это где? — спрашивает «Сиплый».

— Под Рязанью, — говорю. — В пригороде.

— А я с Пскова, — зачем-то сообщает он, — тоже детдомовский.

— Слышь, фраер, — злится «Хриплый», — бабок нет, значит, котлы гони. Ай, ты чего⁈ — он натыкается внезапно на выставленный локоть кореша.

— Это, Мишаня, не фраер, — говорит «Сиплый», — это человек. Ты запомни, Мишаня, как настоящие люди выглядят. Я за него любого теперь на ремни порежу, понял?

— Да ладно, чего ты? — хрипит Мишаня, — понял я тебя.

— Мы вас, гражданин доктор, проводим, если вы не возражаете, — говорит «Сиплый», — район тут неспокойный. Мало ли кто встретится. Мы вам с барышней не помешаем, в сторонке пойдём.

— Вы закурить спрашивали, — вспоминаю, — так у меня есть, угощайтесь.

— «Угощайтесь», — начинает ржать «Сиплый», — у-ха-ха-ха!

— Закурить, у него есть, — всхлипывает в ответ Мишаня, — ой, не могу!

Отсмеявшись, они всё-таки берут из пачки сигареты. «С верблюдОм», одобрительно заключает Мишаня, а «Сиплый» варварски отрывает фильтр.

Так мы и идём дальше. Впереди я с Ирой, а шагах в двадцати сзади две серые фигуры, которые заметно по ярким огонькам сигарет.

— Чего они? — испуганно оглядывается назад Ирочка. — Зачем за нами идут?

— Просто по пути им.

— А что хохотали?

— Анекдот рассказал.

— А мне расскажешь?

— Он неприличный, — шучу.

Ирина заливается румянцем.

— Всё равно расскажи.

(Уважаемые читатели! На этом месте появится самый смешной анекдот из тех, которые вы предложите нам в комментариях. Приз за лучшую шутку — промокод на 2 том «Игрока». )

Вот ты… — Ира возмущённо стукает меня кулачком по плечу и при этом хихикает, —… похабник ты, вот кто!

Мы замедляем шаг, но к дому, где Ира проживает вместе с остальной студенческой компанией приходим всё равно слишком быстро. Стоять у ворот под присмотром двух угрюмых типов не слишком романтично, да и я не хочу переходить в отношениях с Ириной дальше ненавязчивого курортного флирта. Так что чмокаю её в щёчку и отправляюсь домой, куда добираюсь без приключений.

* * *

— Семь тысяч? В детский дом? — недоверчиво протянул Юра.

— Ты меня за крысу держишь⁈ — распалился Сиплый, — Думаешь, я бабки прикарманил⁈

— Сукой буду, — подтвердил Хриплый, — доктор бумагу показал. Почтовый перевод.

— Не кипишуй, — осадил его Юра, — и за базаром следи. Я говорю, удивительное дело, так легко с деньгами расставаться.

— Сукой буду, удивительное, — кивнул Хриплый.

У него вообще был не слишком богатый словарный запас.

Швейцар у входа в ресторан «Ялта-Интурист» внимательно разглядывал двух типов, беседующих с представительным мужчиной и постоянным посетителем. В какой-то момент он собирался вызывать наряд милиции, но оба ханыги вели себя вежливо, а посетитель не показывал признаков волнения. Что могло объединять этих людей? Пожилой швейцар повидал всякого, и уже ничему не удивлялся.

— А держался как? — уточнил Юра, — Менжанул, хотя бы?

— Спокойно держался, — задумался Сиплый, — бабу свою в стороне оставил, чтоб сбежать успела, если что. Не дурняком, но без страха говорил, при этом уважительно.

— Хохмил даже, — вспомнил Хриплый, — и куревом угостил.

— Держите, — Юра раздал им по четвертному, — заслужили.

— Премного благодарны, — приподнял кепку Хриплый, — дай вам бог здоровьица.

— Свисти, если понадобимся.

В зале ресторана на Юру обрушился блеск хрусталя, столовых приборов и драгоценностей на женщинах. Вечерами здесь сидели люди, которые могли себе позволить практически всё. Столы ломились от деликатесов, вин и коньяков. Публика блистала импортными пиджаками и пошитыми на заказ вечерними платьями.

…Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно!

Там бы, там бы, там бы пить вино!

Там под океаном, трезвый или пьяный

Не видно всё равно!

Бойкая певица в длинном облегающем платье, похожем на чешую рыбы извивалась в такт песне имитирующей «забугорную» жизнь.

— Юра, ну где ты ходишь? — томно протянула брюнетка, скучающая одна за столиком, — меня уже дважды на танец приглашали. Так и уведут!

— Дела, — коротко бросил Юра.

Он налил игристого даме и коньяку себе, и задумчивым взглядом уставился на танцующую толпу. Если человек расстаётся одним разом с такой суммой, то либо он дурак, либо, для него это совсем не деньги. И второй вариант куда интереснее.

* * *

Проснувшись утром, я первым делом отправляюсь в редакцию газеты «Ялтинский вестник». К своим собратьям по перу я испытываю смешанные чувства, которые блуждают между сочувствием и восхищением. Восхищение вызывает их способность выдавать по несколько тысяч знаков осмысленного текста в сутки, а сочувствие — необходимость делать это каждый день.

В серьёзной литературе всё не так. Текст должен осмыслиться, отлежаться. Надо проникнуться впечатлениями, сделать по ним наброски и заметки. Потом, когда замысел