Последний козырь Президента - Александр Овчаренко

С пистолетом Кавалеров никогда не расставался, и если сдавал его, то перед очередной «релаксацией», да и то только из опасения потерять его, будучи во хмелю. Пару дней закрывшись в ветхом строении, которое по документам именовалось не иначе как садовый домик, Кавалеров пытался отвлечься от проблем, оглушив себя лошадиной дозой алкоголя. Помогало это ему или не очень, Кавалеров не признавался даже жене, но «релаксация» всегда заканчивалась одинаково: на исходе вторых суток Валентин Иванович, стуча кулаком по столу, начинал спорить с невидимым собеседником. В самый разгар спора он швырял в оппонента служебным удостоверением, после чего засыпал прямо за столом.

На третий день, рано утром, Кавалеров, похмелившись остатками вчерашней трапезы, находил удостоверение, прятал в нагрудный карман и спешил на первую электричку. Дома он тихонько, стараясь не разбудить домашних, пробирался в ванную комнату, где тщательно брился и долго стоял под душем. После душа Валентин Иванович выпивал большую кружку свежезаваренного чая, глубоко вздыхал и ехал в отдел, чтобы снова впрячься в хомут повседневных забот.

Начальство сквозь пальцы смотрело на его выходки, оформляя невыходы на службу как отгулы, коих у Кавалерова, так же, как и у любого опера, имелось превеликое множество.

– Я посмотрю, что можно сделать, – заверил я Кавалерова и, сунув бланк «отдельного поручения» в карман, направился в кабинет Егоркина.

Следственный отдел находился в соседнем двухэтажном здании, расположенном в тридцати метрах от центрального корпуса ОВД. Внутри отдела царила повседневная суета и неразбериха, в которой равномерно были перемешаны потерпевшие, свидетели, подозреваемые, понятые, обвиняемые, и очаровательные молоденькие следователи женского пола, коих в отделе было большинство.

Егоркина я застал в кабинете во время проведения очной ставки между обвиняемой и потерпевшей. Молодой, но уже познавший нюансы следственных действий на практике следователь разместил женщин по разные стороны своего письменного стола, чтобы они в процессе проведения очной ставки не могли дотянуться друг до друга.

И, судя по всему, предосторожность не была лишней: две рассерженные фурии с трудом сдерживались, чтобы не вцепиться друг другу в волосы, и, наверное, давно бы это сделали, но им мешал стол. Кто из них был потерпевшей, а кто обвиняемой, понять было трудно, так как обе уже перешли на личности и щедро награждали друг друга нецензурными эпитетами.

– Тихо! – рявкнул Егоркин и для пущей убедительности грохнул кулаком по столу. – Ещё одно нецензурное ругательство, и я вас обеих задержу за нарушение общественного порядка. Будете потом по приговору суда в изоляторе полы месяц мыть!

Женщины притихли, но взаимная ненависть так и сочилась из них в каждом взгляде, в каждом движении. Кое-как покончив с формальностями по ознакомлению участниц очной ставки с протоколом, Егоркин отпустил обеих, но с интервалом в пять минут, чтобы не встретились и не продолжили «дискутировать» в коридоре следственного отдела.

– Ух! – выдохнул Егоркин и глотнул воды прямо из горлышка мутного графина. – Умаялся я с ними.

– Это у тебя что? – машинально поинтересовался я, кивнув головой в сторону коридора.

– «Хулиганка»… Эти фурии – бывшие подруги, одна увела у другой законного мужа. Брошенная жена, конечно, не стерпела, хлебнула для храбрости водочки и поздней ночью пошла разбираться на квартиру к бывшей подруге. В результате разбирательство вылилось в битьё посуды, вырывание друг у друга прядей волос, матерную брань и расцарапанные лица. Соседи ночному «концерту» не обрадовались и вызвали наряд патрульно-постовой службы. В результате всех фигурантов сопроводили в отдел, где они провели ночь в «обезьяннике», а утром судья по материалам проверки возбудил дело по статье «хулиганство».

– Какое же здесь «хулиганство», если есть мотив? – блеснул я юридическими знаниями.

– Верно! – живо согласился Егоркин. – Но это сейчас ясно, что есть мотив – ревность, а на момент возбуждения дела и потерпевшая и обвиняемая об истинных причинах конфликта умалчивали. На днях по-новой предъявлю обвинение, и буду переквалифицировать дело на побои, а ты ко мне по какой надобности?

– По делу Шестопёрова.

– А, ножевое! – почему-то обрадовался Егоркин. – Дело, по моему мнению, плёвое, но мутное какое-то. Там потерпевший что-то темнит. Возьми, почитай, – и Егоркин сунул мне в руки тоненькую папку, – но только у меня в кабинете.

Я пристроился на продавленном кресле в уголке кабинета и углубился в чтение. Дело действительно было несложное. Ранним зимним утром 10 января в приёмный покой районной больницы поступил потерпевший Шестопёров с проникающим ножевым ранением в брюшную полость. Точнее, ножевых ранений было два: первое представляло собой резаную рану предплечья правой руки, а второе – колотое проникающее в брюшину. Потерпевшего быстро прооперировали, так как в результате внутреннего кровоизлияния вовсю шёл воспалительный процесс и через пару часов он вполне мог отдать богу душу.

Дежурный следователь допросил потерпевшего сразу после того, как последний отошёл от наркоза и стал адекватно реагировать на внешние раздражители, в том числе и на следователя. Пётр Семёнович вяло пытался убедить следователя в том, что ранение ему причинили неизвестные молодые люди вечером 9 января на улице в двухстах метрах от его дома, когда он выгуливал Нюшу. Нюша оказалась породистой сукой, короткошёрстным терьером женского пола.

Со слов потерпевшего было известно, что конфликт с неизвестными лицами разгорелся после того, как один из подвыпивших молодцов поддал Нюше ногой под зад. В ходе возникшей перепалки один из пьяных оппонентов Петра Семёновича выхватил нож и попытался нанести ему удар в грудь. Петер Семёнович подставил руку и отклонил удар, хотя и получил при этом резаную рану правой руки. От второго удара он уклониться не смог, и преступник пропорол ему брюшину. На этом схватка закончилась: подвыпившие молодые люди дали дёру, а потерпевший Шестопёров, зажав рукой рану, побрёл домой. Дома жене о полученном ранении он ничего не сказал.

– Мы с ней в этот вечер были в ссоре, и мне не хотелось в очередной раз выслушивать от неё, что я тряпка и не могу за себя постоять, – пояснил следователю Шестопёров. – А «Скорую помощь» вызывать не стал, так как думал, что рана неглубокая и заживёт сама по себе.

Однако с каждым часом ему становилось всё хуже и хуже. В 5 часов утра, когда терпеть боль не стало сил, он пришёл в спальню и попросил жену вызвать «неотложку». С женой случилась истерика, но «Скорую помощь» она вызвала.

Я дважды перечитал показания потерпевшего, и хотя версия о неустановленных молодых людях звучала правдоподобно, меня не отпускало ощущение, что Шестопёров лжёт от первого до последнего слова.

Допрос жены потерпевшего, Шестопёровой Гузель Наильевны, ясности в дело не внёс: её показания почти полностью совпадали с показанием мужа.

– Ты жену потерпевшего видел? – спросил я Егоркина, который только что закончил очередной допрос свидетеля.

– Видел, – ответил Санёк и почему-то усмехнулся. – Занятная мадам!

– И чем она тебя зацепила?

– Да у неё есть чем мужика зацепить, – мечтательно произнёс холостой Егорки. – Представь себе: жгучая брюнетка, глаза раскосые, зелёные, губы, как у Анджелины Джоли, грудь… про грудь я вообще молчу!

– А характер?

– Вот здесь я затрудняюсь с определением! – глубокомысленно хмыкнул знаток женщин. – То ли классическая язва, то ли первостатейная стерва! И как с ней Петрушка живёт?

– Ты знаком с потерпевшим?

– Только в рамках уголовного дела.

– Но ты назвал его Петрушкой.

– Это потому, что наш потерпевший – типичный подкаблучник. Тюфяк, одним словом, а не мужик.

– А жена наставляет ему рога, – предположил я.

– Не уверен. У меня на этот счёт фактов никаких нет. Хотя соседи показали на допросе, что чета Шестопёровых часто ссорилась, но в основном во время ссоры был слышен голос жены Шестопёрова. В ходе конфликта она, если так можно выразиться, вела главную партию, а муж в ответ что-то невнятно бубнил. Я с ней во время допроса замучился: я ей слово – она мне два! Я ей вопрос, она мне встречный! И так весь допрос. И чего я только за этот час не выслушал: и оборотни мы в погонах, и бездельники, которые только и делают, что взятки берут, и что это мы виноваты в том, что не уберегли её драгоценного муженька от вооружённой банды хулиганов.

– Лучшая защита – это нападение?

– Возможно. Я так глубоко ещё не копал. Понимаешь, дело я к производству недавно принял, так что вдумчиво с ним поработать времени не было.

Я опять углубился в дело, и не зря. В конце дела была подшита справка о наличии в крови потерпевшего алкоголя.

– На момент получения ранения Шестопёров был пьян? – снова обратился я к Егоркину.