Книги: Все тексты - Виктор Шендерович

(Вы уже поняли, что в процессе создания программы меня окружали Васи. Для пресечения недоразумений продюсер отныне будет зваться, на французский манер, Базиль, а уж Пичул пускай остается, как есть…)

Продюсер, художественный руководитель и, как впоследствии выяснилось из титров, автор концепции, Базиль задал мне вопрос, которого не забуду по гроб жизни.

— Ты каждый раз можешь так смешно писать, — спросил Базиль, — или это получилось случайно?

— Случайно, — ответил я — и тут же был зафрахтован до конца года на четыре программы в месяц.

Свое согласие на это могу объяснить только вредным воздействием чужого никотина на собственный мозг. До того времени я отродясь не работал «в режиме»: писалось — писал, не писалось — делал что-нибудь другое или просто плевал в потолок… Но выдавать по сценарию в неделю!.. Тем не менее, назвавшись груздем, я с энтузиазмом полез в кузов.

Кузов, как выяснилось впоследствии, мог запросто оказаться кузовком.

В общих чертах мой «творческий процесс» выглядит так.

В воскресенье, ближе к полуночи, приезжает за сценарием Пичул. Он погружается в кресло, я вкладываю ему в руки несколько листочков с текстом и с холодеющим сердцем сажусь напротив. После чего в тягостной тишине Вася минут пять задумчиво смотрит в листки, и каждый раз черт подмывает меня заглянуть ему через плечо и удостовериться, что читает он именно то, что я написал, а не подборку некрологов.

По прошествии пяти минут Вася поднимает голову и произносит приговор. «По-моему, ерунда», — говорит он. Или: «Фантастически смешно». И то, и другое произносится ровным печальным голосом.

После чего Вася выдает несколько фундаментальных соображений относительно того, как довести сценарий до кондиции — и уезжает в ночь. А я завариваю чайник — и сажусь за переделку.

Утром приезжает Вася. Он печально просматривает переделанный сценарий, пожимает мою обессиленную руку — и укатывает в студию, где уже стоят на низком старте артисты. Теперь программа покатится по привычному пути — озвучание, съемки, монтаж… — а моя часть пути пройдена, и я могу с чистой совестью ложиться спать.

Сплю я вместе с моей чистой совестью минут пять, потому что через пять минут звонит телефон.

— Это Левин, — говорит трубка жизнерадостным голосом. — Какие идеи?

Левин — это директор студии «Дикси» и сменщик Пичула. Если бы и он был Васей, я бы застрелился — но он, слава Богу, Саша.

В первые два года существования программы режим у нас был простой: Левин и Пичул делают программы по очереди, а потом каждый отмокает от производственного ада неделю, пока парится напарник. Отдохнув же, они первым делом звонят мне и интересуются, что я думаю насчет следующего сценария.

Думаю я в это время об убийстве каждого, кто произнесет при мне слово «куклы», о чем я и сообщаю.

— Ну хорошо, — говорит Левин, — я ж не зверь, отдыхай, позвоню через час…

И жизнерадостно смеется.

Откуда подпитывается энергией этот плотный человек, я не знаю, но выделяет он ее круглосуточно. Если, придя в студию «Дикси», вы не застали Левина колотящим по клавиатуре компьютера, значит, он где-то снимает, или монтирует снятое, или только что уехал, или вот-вот будет. Ближе к ночи легче всего накрыть Левина в хорошей компании (со мной) в каком-нибудь проверенном ресторане: Саша — гурман, и чем попало тревожить организм не будет.

(Кстати, Лев Толстой угадал с фамилией для своего положительного героя: наш Левин — вегетарианец. «Убоины» он не ест; официант скорее умрет сам — или будет убит Левиным, — чем директор «Дикси» притронется к салату с кусочком яйца).

На меня его вегетарианство не распространяется. В процессе совместной работы я был убит и съеден неоднократно. Перед ритуальным убийством Шендеровича Левин, как правило, кричит. Текст крика несложен — и за два года я успел выучить его наизусть.

— Это полная херня! Полная херня! Аб-со-лютная! Я не буду этого ставить! У меня одна жизнь, и я не хочу тратить ее на пол-ную хер-ню!

— Вполне кондиционный сценарий, — хладнокровно отвечаю я, ища, чем бы ударить Левина по голове.

— Полная херня!

Минут за десять мне удается залить это пламя, и от крика Левин переходит к анализу, из которого следует: сюжет не простроен, характеры не развиты, парадокс отсутствует, шутки старые, все предельно банально, сценария нет, а за слово «кондиционный» я еще буду мучиться в сере и дыму.

Поскольку все тяжелые предметы из левинского кабинета предусмотрительно убраны, мне не остается ничего, кроме как забрать сценарий и увезти его на переделку.

Переделав текст до полной неузнаваемости, я снова привожу его в «Дикси».

Это гораздо лучше, говорит Левин, но все равно херня. И смеется.

Ободренный похвалой, я приступаю к шлифовке, а именно: переставляю местами две-три реплики и меняю шрифт. Левин берет листки и начинает трястись от хохота. Он утирает слезы, созывает в кабинет сотрудников, читает им вслух мои среднего качества репризы и предлагает всем прикоснуться ко мне, пока я живой, потому что перед ними — классик и гений, а Гоголь — это так, детский лепет…

Путь от полной херни до гениальности я прохожу в среднем дня за полтора. Гоголь не Гоголь, но так быстро в русской литературе не прогрессировал еще никто…

Потом Левин везет меня ужинать.

Не знаю, что чувствовал Гоголь. Я чувствую себя цирковой обезьяной, честно заработавшей свой банан.

За три года существования программы она обросла некоторым количеством легенд, причем самые поразительные из них — чистая правда.

Например, история о том, как после очередного выпуска «Кукол» (снятого по мотивам «Белого солнца пустыни») мне позвонил один парламентский корреспондент и, радостно хихикая, сообщил, что только что в Совете Федерации из-за меня произошел небольшой скандал, а именно: президент одной северокавказской республики публично объявил об оскорблении, нанесенном нашей программой его народу.

Как выяснилось, оскорбление состояло в том, что республика была изображена в виде женщины-мусульманки.

Я был ошарашен; разумеется, я ожидал негативную реакцию на программу, но совершенно с других директорий. Мне в голову не приходило, что мусульманка — это оскорбление. И потом, речь шла о стилизации на темы «Белого солнца…»

Я спросил, нельзя ли объяснить господину президенту республики содержание слова «метафора». Мой собеседник помолчал несколько секунд и ответил:

— Не советую.

Кстати. Как говорят в Одессе, вы будете смеяться, но цензуры у нас не было. Ну, почти не было. Писал я что в голову взбредет, сюжет обсуждал только с режиссером будущей программы и, время от времени, с Базилем Григорьевым. (Иногда на Базиля накатывали волны болезненного интереса к своему любимому детищу — тогда он мог позвонить из Парижа и битый час выяснять мельчайшие подробности сюжета очередного выпуска, после чего снова уехать на остров Мартиник и пропасть на месяц. Тогда мы писали и снимали «Куклы» без художественного руководства вообще.)

Перед самым озвучанием очередной программы готовый сценарий отправлялся по факсу руководству НТВ, оттуда приходило «добро», и артисты шли в студию. Первое пожелание относительно переделки текста мы услышали перед записью программы «Царь Султан». Была там сцена, посвященная визиту одного российского реформатора в Арабские Эмираты, и начиналась сцена так:

Вот однажды из ДубайПриезжает краснобай.

Вот как раз «краснобая» нас и попросили на что-нибудь заменить. Принципиального протеста это у меня не вызвало: русский язык, как известно, велик, свободен и могуч, синонимов в нем — ешь не хочу, но специфика случая состояла в том, что программа была написана стишками…

Рифму к слову «Дубай» личный состав «Кукол» искал минут двадцать и весь взмок. Не верите — попробуйте сами:

Вот однажды из ДубайПриезжает…

Вот то-то. И поскольку этот тупиковый путь я прошел еще при написании программы, то, пока все мучились, попробовал исхитриться и убрать «Дубай» из рифмы совсем:

Из Дубая как-то разПриезжает…

М-да…

Кончилось тем, что своими лексическими проблемами мы честно поделились с начальством, поклявшись, что готовы оставить любую предложенную сверху рифму. Минут десять там, наверху, по всей видимости, рифмовали, а потом позвонили и сухо разрешили: «Оставляйте „краснобая“.»

Что и было исполнено. И никто не умер.

В общем, серьезных проблем у нас с НТВ не возникало — и, забегая вперед, скажу, что почти за три года совместной работы (сто с лишним сценариев!) лишь один полежал пару месяцев на полке — да два других не были реализованы совсем.

Все три случая, впрочем, стоят того, чтобы о них рассказать.