Псарня - Виталий Держапольский

— Принес? — осведомился Вовка.

— Ага, — кивнул Петька, бросая на кровать добытое «в трудной борьбе» имущество.

— А противогаз зачем? — удивился Путилов.

— Выпал, — коротко пояснил Петька. — А назад тулить побоялся — как бы еще чего не выпало.

— Хорошо, засунь его под кровать. Спешить надо.

Петька быстро запрыгнул в боты и стремительно завязал шнурки:

— Готов.

Вовка подошел к окну и остановился:

— Давай первым.

Петька уселся на подоконник, затем перебросил через него ноги и выпрыгнул на улицу. Затрещали кусты, росшие под окном. Вовка замер, прислушиваясь: не проснулся ли кто? Вроде бы, пронесло. Он сполз с подоконника, стараясь не греметь жестяным отливом, и с превеликой осторожностью продрался сквозь густой кустарник.

— Как? — спросил он переминающегося с ноги на ногу Петьку.

— Тишь, — сообщил слегка мандражирующий приятель, нервно тискающий рукоятку лопатки.

— Давай за мной.

Опасаясь быть замеченными дежурными мастерами-наставниками, друзья перемещались по территории школы, скрываясь в тени деревьев и кустарников. Заметив патруль, мальчишки затихали, вжавшись в землю. Только нырнув в густые заросли запущенного яблоневого сада, они смогли немного перевести дух — патруль в эти кущи предпочитал не лезть. Немного отдышавшись, друзья продолжили путь. Вот показалась и ограда, едва угадываемая в ночной темноте.

— Как перелезать будем? — спросил Петька. — По верху колючка — форму изорвем.

— Здесь дыра есть, — сообщил приятелю Вовка. — Я давно её заприметил, еще в первые дни…

Брешь в заборе вывела их к оврагу на опушке леса. Минут двадцать они таскались вдоль забора, пытаясь отыскать в потемках одинокую могилу Славки Федькина. На небольшой холмик вскопанной земли случайно наткнулся Петька, споткнувшийся о выступающий корень.

— Здеся, кажись… — обескуражено произнес он, отряхивая землю с рук.

Вовка, отстегнув с пояса лопатку, присел на корточки:

— Вот сволочи, даже креста не поставили! Мы для них, Петька, что грязь под ногами…

Мальчишка воткнул лезвие лопатки в податливую землю…

На обратном пути мальчишки остановились возле озера, пытаясь привести себя в порядок. Наскоро смыв налипшие комья земли с ботинок, прополоскав лопатки и умывшись, они вернулись в расположение. Их отсутствия никто не заметил. Друзья с облегчением забрались под одеяла. Но едва, как показалось уставшим мальчишкам, они смежили веки, раздался зычный голос Сандлера:

— Der erste Zug, den Aufstieg (Первый взвод, подъем)!

Освобожденный от физической подготовки Рагимовым, Вовка обязан был посещать только занятия в классе. Мальчишки наперебой предлагали Путилову помощь: за месяц, проведенный в медблоке, он сильно отстал от программы. Если с математикой и занятиями по стрелковому делу у мальчишки проблем не возникло, то с немецким языком и историей рейха наметились определенные трудности. Пока однокурсники потели на плацу или полосе препятствий, Вовка усиленно заполнял пробелы в знаниях. В отличие от мальчишек, обожающих Путилова, и считающих его настоящим героем, для преподавателей он оставался все тем же грязным ублюдком-унтерменшем, недостойным поблажек. Так что приходилось напрягать мозги. Головные боли, вроде бы отпустившие мальчугана, неожиданно вновь активизировались, доводя Путилова до рвоты. Спасибо Рагимову, вовремя заметившему неестественную бледность паренька: его чудесные порошки и пилюли вновь вернули пацану радость жизни.

Первым уроком, после больничной койки, на который попал Вовка, оказалась история рейха. Преподаватель — Вильгельм Грабб, заметивший в классе новое лицо, поинтересовался:

— Новенький?

— Никак нет, герр… — запнулся Вовка, не догадавшийся заранее уточнить имя и должность незнакомого преподавателя.

— Моя фамилия Грабб, Вильгельм Грабб. Мастер-преподаватель «истории рейха» и немецкого языка.

— Обергефрайтер Путилов, — представился Вовка, — заместитель командира взвода.

— Где же тебя носило, обергефрайтер? — удивился Грабб. — Я уже месяц преподаю, а с тобой еще ни разу не встречался.

— Только вчера выписан из медблока, герр Грабб!

— А-а-а! — протянул Вильгельм. — Так это ты попал под тяжелую руку кантиненляйтера Ланге? — припомнил учитель события месячной давности.

— Яволь, герр Грабб! Я.

— Ладно, садись, — взмахнул рукой Грабб. — Спрашивать я тебя пока не буду, но, надеюсь, что ты нагонишь пропущенный материал.

— Яволь, герр Грабб, нагоню, — ответил Вовка, падая на жесткую деревянную скамью.

— Итак, ребята, — Грабб прошелся вдоль доски, — кто напомнит мне тему вчерашнего занятия? Не вижу леса рук… Что ж, посмотрим, кто у нас еще не отвечал, — усевшись за преподавательский стол, Вильгельм открыл журнал. — Так-так, — палец учителя скользил по бумаге, — об этом расскажет…

Класс замер.

— Об этом поведает курсант Печкин, — учитель, наконец, сделал выбор.

— Я! — как ужаленный подскочил с места щуплый мальчишка.

— Я внимательно тебя слушаю, — произнес Грабб, уставившись на курсанта. — Так о чем я вчера рассказывал?

— Эта… э-э-э…

— Я слушаю, слушаю.

— Походы, — наконец выдавил Леха.

— Походы, это интересно! — хмыкнул преподаватель. — О каких же походах я вчера рассказывал?

Мальчишка растеряно зыркал глазами по сторонам в поисках поддержки. И нашел: Сидевший у стены Ромка Филлипенко сложил указательные пальцы крестом и незаметно показал эту фигуру «тонущему» приятелю.

— Об этих — заметив подсказку, просиял Печкин, — крестовых?.

Класс сотрясла волна дикого смеха.

— Крестовых, Печкин, крестовых! — вволю отсмеявшись вместе со всеми, отер выступившие слезы Вильгельм.

— А какая разница? — пожал плечами Леха.

— Садись уже, Печкин! — отмахнулся Грабб. — За внимательность на предыдущем уроке курсант Печкин отправляется в ров на два вечера…

— Как это? — шепотом поинтересовался у соседа по парте Вовка.

— Ах да, — Вильгельм шепот расслышал — обергефрайтер обязан был сидеть на первой парте, так же, как и командиры отделений, — Путилофф не в курсе: рвом я называю отхожее место…

— Нужник, что ли? — уточнил Вовка.

— Совершенно верно: гальюн, нужник, туалет, клозет. Все это я называю грязным вонючим рвом. А вонючие рвы надо время от времени чистить. Те, кто не может, либо не хочет работать головой, пусть работает руками и нюхает дерьмо! Как это будет делать пару вечеров курсант Печкин. Я думаю, что внимательно выслушать все, что я говорю, большого ума не надо. Но, если кому-то нравится копошиться в говне, убивая свободное время — милости прошу! Нужно же кому-то делать и грязную работу. Так что, Путилофф, советую перед моими занятиями прочистить уши, и напрягать, хоть немножко мозги на уроках.

— Я понял, герр Грабб, — ответил Вовка.

— Я рад, — Грабб фальшиво улыбнулся. — А вот насколько ты понял, мы проверим на следующем уроке. Тогда и будем делать соответствующие выводы.

— Ладно, хватить зубоскалить — займемся делом! На предыдущем уроке мы рассматривали древние рыцарские обычаи и ритуалы, пробежались по предпосылкам военного превосходства арийской расы, и лишь вскользь прикоснулись к теме крестовых походов, о чем, видимо, и хотел поведать миру курсант Печкин. В будущем мы скрупулезно разберем эти темы по отдельности. Сегодня же мы поговорим об основателе Священной Римской империи немецкой нации — Карле Великом, Завоевателе…

Вечером Вовка с Петькой отозвали Кузьмина в сторону.

— Брехло ты, Прошка, — презрительно процедил Незнанский, ковыряясь пальцем в ухе.

— Это ты о чем? — набычился паренек.

— Это я о вчерашнем разговоре, — злобно прошипел Петька. — Кто, ты говоришь, тебе о Каравае растрещал? Собакин из третьего взвода?

— Ну… вроде… — промямлил Кузьмин.

— Говорили мы с ним: он вообще ничего знать не знает!

— Значит, перепутал я. — Глазки Кузьмина забегали. — Народу в школе много… упомни, поди, всех…

— Вот что, Проха, если еще раз будешь сказки о Буханкине травить — плохо тебе будет! — глухо произнес Вовка.

— А вам-то откуда знать! — выкрикнул Кузьмин. — Если ты у Сандлера спросил…

— Не спрашивал я у Сандлера. — Путилов ткнул сжатым кулаком в Прошкину грудь. — Руку дай!

Из раскрытого Вовкиного кулака в Прошкину ладонь соскользнул металлический медальончик на цепочке, точно такой же, как висел на каждой курсантской шее.

Кузмин поднес медальон к глазам. Его руки затряслись, когда он прочел выбитую в металле надпись: «Hundjugend/Fedkin».

— Медальона Буханкина у меня нет… — хрипло произнес Вовка и отвернулся.

— Пацаны… вы чего… вправду его… — заикаясь, спросил Прохор.