Безбилетный пассажир - Георгий Данелия

На палубе, кроме нас, никого не было, — моряки не идиоты, чтобы при волне и температуре плюс четыре торчать на ветру с мокрым снегом.

Манохин принес камеру в кофре, и мы полезли на мачту: впереди Манохин с кофром, за ним Ниточкин со штативом, за Ниточкиным — я с аккумулятором. Чтобы аккумулятор не мешал, я его повесил через шею на спину. Это было большой ошибкой. Скобы, по которым мы лезли на мачту, обледенели, корабль качало, и, когда он зарывался в воду носом, ноги соскальзывали, я висел на скобе на руках и меня душил ремень от аккумулятора. А когда нос корабля задирался, я врезался лицом в мачту, а аккумулятор бил меня сзади по затылку. И так метров двадцать вверх.

Как мы остались живы — не знаю.

Когда мы забрались на марсовую (смотровую) площадку, увидели, что на палубу выскочил капитан с помощником и они, размахивая руками, что-то кричат. Грохот стоял такой, что ничего не было слышно.

Ниточкин установил штатив, мы привязали его к поручням.

— Камеру! — крикнул Ниточкин.

Манохин открыл кофр и вдруг истошно завопил:

— Полный назад! Георгий Николаевич, полный назад!

Камеры в кофре не было. Там был кубинский коричневый сахар.

Между прочим. В то время шли поставки коричневого сахара с Кубы. Горы сахарного песка в порту ждали погрузки в вагоны.

В последнюю неделю съемок в Мурманске я заметил, что механики стали возить камеру не в кофре, а на коленях. Поинтересовался зачем.

— Так надежнее, Георгий Николаевич. На коленях меньше трясет.

Оказывается, они в гостиничном номере соорудили нечто вроде самогонного аппарата, а в кофрах вывозили мимо охраны этот сахар. И вот сейчас, на мачте, я понял, почему каждый вечер в их номере звучал аккордеон и наш ассистент Саша Бродский орал песни.

Как и предупреждали опытные люди, все, что сняли в Баренцевом море во время шторма, смотрелось не очень эффектно.

Во дворе, на натурной площадке «Мосфильма», построили кусок палубы и установили два водосброса по четыре кубометра каждый: один на трехметровом, другой на пятиметровом помосте. Водосбросы — ящики, сколоченные из досок, проложенные брезентом. Их наполняют водой, одна стенка откидывается — и вода падает на палубу.

Саша Борисов придумал систему, по которой стенка водосброса откидывалась, когда постановщик дергает за веревку.

На пятиметровом водосбросе сидел рабочий-постановщик Федя, а на трехметровом — постановщик дядя Вася по прозвищу Тридцать три несчастья. Дяде Васе вечно не везло. Он был невезунчик классического образца. Если в кассе кончаются деньги — то именно на дяде Васе. Если трамвай сходит с рельсов — то это именно тот, на котором надо было дяде Васе ехать. Если разыскивали особо опасного преступника, то хватали и мутузили именно дядю Васю. И т. д. и т. п.

Особенно не повезло дяде Васе во время войны. У него было много ранений — и ни одной боевой награды. В первый же день, когда его забрали в армию, ему засветили в голову учебной гранатой — каски на дядю Васю не хватило. Он угодил в госпиталь.

Когда выписался, прошел подготовку, но по дороге на фронт машину сильно подбросило на ухабе и дядя Вася выпал из грузовика. Множественные переломы — и опять госпиталь. Выписался перед самым концом войны, но до фронта так и не доехал: в апреле сорок пятого в Будапеште ревнивый муж выкинул его с третьего этажа.

Опытный дядя Вася сказал, что дергать за веревку — ненадежно. Он будет веревку рубить топором.

Уже была глубокая осень. Снимали мы ночью. Репетировать не стали, потому что заполнять водосбросы очень долго. А все замерзли. Снимали двумя камерами. Поставили камеры, приборы. Вышел наш боцман Россомаха — Борис Андреев. Поправили свет.

— Все готовы?

— Все.

— Камера!

И тут на «палубу» обрушилось восемь тонн воды. Выглядело это довольно эффектно, но, когда вода сошла, Андреева не было, — смыло. В то место, где он стоял, воткнулся топор, а рядом сидел дядя Вася Тридцать три несчастья. Мокрый, но живой.

Говорил я Борисову — дядю Васю к водосбросу близко не подпускай!

В Госкино фильм «Путь к причалу» посмотрели, но акт не подписали: велели сначала показать морякам. Директор «Мосфильма» позвонил министру Морского флота и пригласил его на просмотр.

Министр приехал на «Мосфильм», — и с ним еще человек десять.

После просмотра министр спросил:

— Какие будут замечания?… Давай ты, Афанасьев.

Встал тусклый пожилой человек в сером костюме и сказал, что картина его огорчила.

— Вот, — он заглянул в бумажку, — первое: мало новых судов. А Северный флот у нас значительно обновлен. Атомоход «Ленин» надо было бы показать! Второе. Техническое оснащение отражено слабо, — в мурманском порту три новых чешских крана, а я увидел только один, и тот далеко, на заднем плане. И третье: когда ваш боцман идет по причалу, он проходит мимо танкера «Сталинабад». Нет танкера «Сталинабад». Есть танкер «Софья Ковалевская».

— Перовская, — подсказали ему.

— Что Перовская?

— «Софья Перовская». «Ковалевская» — лесовоз.

— Ах да, «Ковалевская» — это бывший «Сталинакан». — И мне: — Ваш — «Софья Перовская».

— Мы на кораблях ничего не писали. Как было, так и сняли, — сказал я.

Министр посмотрел на Афанасьева.

— Я разберусь, товарищ министр. Распоряжение — убрать из названий Сталина — в Мурманское пароходство давно ушло.

— Что ж, — сказал министр, — атомоход и краны уже не нарисуешь, но «Сталинабад» надо убрать.

— Уберем, — пообещал директор «Мосфильма». — Вырежем этот кадр.

— А так спасибо за то, что обратились к морской тематике, — и они встали.

— Простите, а как сам фильм? — спросил я. — Хоть что-нибудь понравилось или все плохо?

— Нет, не все. Много хорошего…

— Да, — согласился Афанасьев. — Виды есть красивые… Звуки натуральные… Автопогрузчик ЗЛ-8 показали…

— Песня хорошая, — сказал министр.

И они ушли.

— Легко отделались, — сказал мне директор.

Кто-то дернул меня за рукав. Я обернулся. Сзади стоял Саша Бродский:

— Георгий Николаевич, а автопогрузчик этот я пригнал. Скажите Залбштейну, чтоб он за Машку перестал с меня вычитать!

Сашу Бродского в съемочную группу «Пути к причалу» взял Залбштейн: Дмитрий Иосифович учился в школе вместе с его отцом. Отца убили на войне, Сашу вырастила мама, учительница музыки. Саша был шалопаем, Залбштейн считал своим долгом опекать его и устроил на «Мосфильм» внештатным администратором.

Через несколько лет Саша дослужился до того, что его взяли в штат и на десять рублей повысили зарплату. А потом в Бельгии умер Сашин дядя и оставил ему наследство. Триста тысяч долларов. Саша в Бельгию не уехал: «Чего мне там делать?» — а деньги перевел в Советский Союз.