Разбег - Валентин Рыбин

— Харам-зада, — выругался Каюм-сердар. Обернувшись, он увидел у входа в другую комнату Нартач и недовольно махнул рукой: — Женщина, не стой за спиной и не слушай о том, что тебе знать не надо.

— Сердар-ага, — заговорил вновь сын курбаши. — По адату я мог бы за смерть моего отца отплатить кровью, но я решил никого не трогать. Мне достаточно будет и того, что вернешь мне то золото, которое отдал тебе за овец Сейид-оглы. Сам знаешь, как нужны сейчас нам деньги. Я решил продолжить дело погибшего отца — и мне нужно оружие. Золото нужно на покупку винтовок и патронов.

Лицо Каюм-сердара словно окаменело. Уставившись ничего невидящим взглядом куда-то в пространство, он думал, как избавиться от этих двух бандитов, и не находил выхода. Он не верил ни одному их слову. Не верил, что Сейид-оглы погиб, и что погиб он от рук Амана и Акмурада. Но если даже и так, то все равно… не отдавать же золото чужим людям. Да и сын ли Сейид-оглы этот негодяй?! Что-то не похож — ни лицом, ни фигурой… Да и опасно опять связываться с басмачами. Только начал спокойно жить: сыновья и невестки при деле, внуки тоже… Им навязываю свое золото — не берут, а эти пришли и требуют…

— Ты слышишь меня, ага? — встревожено спросил сын курбаши. — Что-то ты задумался, как будто тебя ничего не касается.

— Задумаешься, — со вздохом пустился на хитрость Каюм-сердар. — Золото я взял у твоего отца в двадцать пятом, а сейчас тридцатый кончается. Израсходовал я давно это золото. Сыновьям кое-что купил, невесткам тоже, не говорю уже о внуках.

— Врешь ты, Каюм-сердар! — подпрыгнул от такого ответа Сапар. — Ты не израсходовал ни одной золотой монеты — это мы точно знаем.

— Сынок, меня никто никогда не уличал во лжи, — обиженно проговорил Каюм-сердар. — Зачем мне было держать золото твоего отца, если мне за семьдесят? Я уже отыскиваю удобное местечко в раю.

— Врешь, сердар! — еще жестче выговорил Сапар и посмотрел со зловещей ухмылкой на приятеля.

Плешивый чуть заметно кивнул, полез в боковой карман и вынул пистолет.

— Сердар-ага, — сказал он хладнокровно, — мы убьем тебя, как кровника, и аллах оправдает нас на том свете. Будет лучше, если немедленно отдашь нам золото. Два фунта золота, в черном кожаном мешочке. В том же мешочке есть и несколько бриллиантов… на тридцать три карата.

— Бриллианты я подарил жене моего сына, Тамаре.

— Большевичке? — хихикнул Сапар. — И сын твой младший — большевик. И внуки — комсомольцы. Сам-то ты, сердар, не вступил в партию большевиков? Что-то от тебя красным духом пахнет.

— Ну, так как, сердар? — спросил Плешивый, оттянув затвор пистолета. — Давай золото, время не ждет… скоро рассвет наступит, а там петухи закричат и люди проснутся… И сын твой с невесткой встанут и выйдут во двор… — Плешивый злорадно засмеялся.

Сын курбаши возразил с умным видом:

— Большевики во двор не выходят… У них — ночные горшки.

Оба тихонько засмеялись, и чуть было не выпустила из комнаты Нартач-ханум. Старушка, сообразив, что гости затевают недоброе, хотела незаметно выйти и сообщить об этом Ратху, но Плешивый схватил ее у самого порога за подол кетени:

— Э-э, мама-карры, ну-ка вернись! Зачем тебе во двор? Разве у тебя нет глиняного горшка?!

Плешивый встал и с силой втолкнул Нартач-ханум во вторую комнату. Каюм-сердар попытался подняться, чтобы защитить жену, но бандит с силой толкнул его в грудь и старик ударился головой о стенку.

— Харам-зада! — выругался Каюм-сердар. — Я сдеру с вас обоих шкуру. Нартач, позови сюда Ратха!

Нартач не успела крикнуть. Плешивый скрутил ей руки и заткнул рот куском бархата, лежавшего на сундуке. Связав, он оставил ее и вернулся в комнату.

— Сердар-ага, извини нас, но мы вынуждены применить силу, — сказал Плешивый. — Придется тебе тоже связать руки и заткнуть рот.

Ловким движением он опрокинул старика на спину. Каюм-сердар попытался крикнуть или выругаться, но Плешивый сунул ему в рот почти полпистолета и попросил своего напарника, чтобы тот подал кушак. Через минуту сердар лежал с заткнутым ртом, на животе: кушак стягивал ему руки и ноги.

Связав стариков, бандиты взломали замок на сундуке, выбросили из него все, что там было, но золота не нашли. Перевернули ковры и паласы — тоже нет драгоценностей. Плешивый принялся вспарывать подушки, которых в комнате было много. Перья полетели во все стороны. Перевернули, сломали, разбили все, где, по соображениям бандитов, могло быть золото. Взбешенные, согнувшись над хозяином, вырвали кляп изо рта.

— Говори, большевик, где лежит золото! — потребовал Плешивый и ударил старика по зубам.

— Харам-зада! — прохрипел Каюм-сердар. — Сын паршивой ишачки. В банке золото. Атабаеву отдал золото! Советской власти все отдал!

— Врет, — мучительно простонав, сказал сын курбаши. — Садани его еще разок.

Плешивый схватил старика за окровавленную бороду и принялся трясти его, ударяя затылком о стену. Каюм-сердар обмяк и потерял сознание…

Он пришел в себя лишь утром. Открыв глаза, не сразу вспомнил — что с ним произошло. Каюм-сердар попытался встать на ноги, но оказался связанным. Он окликнул Нартач, но она не отозвалась. Тогда, собрав все силы, Каюм-сердар стал звать на помощь. Он звал долго, но никто его не слышал, потому что все еще спали. Лишь когда взошло солнце и залило алым светом окна веранды, дверь отворилась, и Каюм-сердар увидел Тамару. Увидев окровавленного и связанного свекора, она с испугом выскочила во двор — за Ратхом. Услышав крики, выбежала из своей комнаты Галия-ханум.

— Кто тебя избил?! Кто связал?! — растерянно спрашивал Ратх, освобождая отца от опутавшего его руки и ноги кушака.

В другой комнате женщины ахали и восклицали над Нартач-ханум.

— Они меня хотели задушить, — плача, жаловалась старушка. — Они требовали у меня какое-то золото. Тамара-ханум, Галия-ханум, откуда у нас золото? У нас, бедных, ничего нет.

Каюм-сердар неторопливо, с каким-то несвойственным ему видом, мстительно выговаривая проклятия, обмыл под рукомойником бороду, утерся и попросил Ратха, чтобы помог ему слезть с крыльца.

Опираясь о плечо сына, он тяжело спустился во двор, остановился и показал в угол:

— Ратх, под нашим старым ландо, под колесом, я закопал золото. Возьми лопату и откопай его… Отдай золото Совнаркому — пускай пойдет на пользу беднякам.

Ратх удивленно посмотрел в угол двора. Каюм-сердар, видя его нерешительность, подсказал:

— Там спрятано золото, которое мне отдал Сейид-оглы за отары. Сегодня ночью он прислал своих людей, чтобы взять золото назад.

Ратх подумал и, отыскав глазами Тамару, решительно сказал:

— Иди вызови милицию.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Минуло восемь лет.

В самый разгар азиатской жары вернулся в Ашхабад, с женой и сыном, Иргизов. Вышел из вагона с двумя чемоданами — высокий, возмужавший, в просторном парусиновом костюме и соломенной шляпе. Нина, в белом шелковом платье, модно причесана, осторожно, чтобы не помяться, вывела, держа под мышки, на перрон Сережку. Малыш был в матроске и туфельках с застежками.

— Ой, какая образцовая семейка! — восхищенно воскликнула Зина, целуясь поочередно с каждым. — Выглядите — шик, не то что мы, ашхабадские!

Зина взяла за руку племянника и повела через перрон, на привокзальную площадь, где на солнцепеке жарилась целая вереница фаэтонов, а кучера стояли у арыка, под деревьями, жадно высматривая пассажиров.

— Ну, как ты тут? — Иргизов догнал сестру. — Скучала, наверно? Или — наоборот… Приехали — стесним тебя, не рада будешь.

— Да хватит тебе, — обиделась Зина. — Ждала его с ласковыми словами, а он о какой-то тесноте.

Иргизов не стал пока ее ни о чем расспрашивать. Сунул в багажник фаэтона оба чемодана, усадил на заднее сиденье женщин, Сережку взял к себе на колени, и поехали по Октябрьской, обрамленной с обеих сторон зелеными кронами карагачей. Под колесами коляски и копытами коней загремела мостовая. Далеко, в самом конце тенистого коридора улицы, открылся вид на Копетдаг.

А вот и родная Артиллерийская. Все тут по-прежнему. Дом, правда, побелили и окна покрасили. А в коридорах запах керосина, как и раньше. В комнатах у Зины темно — окна занавешены. Слышно как в темноте жужжит муха. Зина торопливо открыла окна, двери.

Иргизов с Ниной прошли в свою комнату. Тут — никаких перемен. Та же кровать, шкаф, этажерка. Только книги на этажерке другие — медицинские, по акушерству и гинекологии. Зина улыбнулась, видя с какой серьезностью брат читает названия учебников, отстранила его от этажерки.

— Ладно, поставишь свои, археологические… А сейчас что же, отдыхать, наверно, с дороги будете?

— Да, ну, какой еще отдых, — возразилаНина и, отщелкнув замки чемодана, начала вынимать вещи. — Надо перестраиваться на новый лад. Откровенно говоря, мне больше здесь нравится. Хоть и мала квартирка, но своя, а там мы целых восемь лет жили в роли постояльцев. Перебирались от одних хозяев к другим. Ты думаешь, я прихоти ради, после родов уехала с малышом в Саратов, к маме? Останься в Ташкенте, я ни за что бы не выходила малыша. Болел все время. Потом уж, когда подрос, вернулась. Да и Ваня выхлопотал для Сережки место в детском садике. Зинуля, а ты не смогла бы помочь нам в устройстве Сережи в детский сад?