Прикосновение к невозможному - Анастасия Эльберг

Лишь однажды я позволил себе полюбить. И тогда это не принесло ничего, кроме жгучей боли потери. Я пообещал себе, что больше никогда… Но что для тебя обещания и ограничения, Дэйна? Ты вихрь. Истинно свободное существо, независимо от того, в Ордене ты или нет. Что я для тебя, Дэйна? Попытка забыть Винсента? Или что-то большее? Кто я для тебя? Просто очередной мужчина, готовый бросить мир к твоим ногам, или что-то большее? Как бы там ни было, Дэйна, я для тебя. И все в твоих руках. Я могу только быть рядом. Душой.

Ты веришь мне, я это ощущаю. Может быть, действительно, есть смысл еще ждать. Долго ждать. Если я нужен тебе… Если вдруг я стану нужен тебе, может быть, я смогу снова упасть с головой в отношения, забыв про все, что когда-то пережил. Я чувствую, что это возможно только с тобой, Дана.

Моя рука замирает над листом фамильной бумаги для писем. Я успел поставить обратный адрес и собственные инициалы. Я никогда не напишу тебе письмо. Я никогда не смогу выразить словами на бумаге то, что хочу тебе передать. И ты не прочтешь. Вернешь его так же, как вернула письмо Винсента. Очень мудрое письмо. Ты бросила ему в лицо перчатку. Но оставила себе портрет. Черт, как мне смотреть в его глаза в тот момент, когда я буду вынужден отдать ему этот злосчастный конверт?

Но, может быть, когда-нибудь я просто покажу тебе то, что нужно показать. Уверен, ты сможешь понять. У меня есть для тебя подарок. Тысячи подарков! Я готов подарить тебе все, что имею. И больше. Я готов подарить тебе то, к чему нет доступа у тебя самой. Я старше. Значительно старше, Дэйна. И мне есть, что тебе подарить.

Не знаю, сколько я просидел так, глядя в окно. Ночь подходила к концу. Скоро опять станет светло. Я закончил все порученные мне Магистром дела. Снова объехал половину Европы. Но на этот раз я вернулся домой в замешательстве. Это мгновения слабости, которые скоро пройдут. Жизнь вернется в заданное русло, я вернусь к работе, снова растворюсь к ней и буду получать свое наполнение от того, что делаю. Но все это будет потом. Или я просто пытаюсь себя успокоить.

Стук в дверь заставил меня вздрогнуть от неожиданности.

— Войдите, — бросил я, положив руку на бумагу.

На пороге стоял Винсент. В глубине его глаз еще билась тоска, но он улыбался. Какая неожиданность. Я встал с места и шагнул к нему. Мы обменялись рукопожатием. Винсент сел в предложенное мной кресло, я опустился напротив.

— Привет, Киллиан. Я вернулся.

— Вижу, — улыбнулся я. — Я рад тебя видеть.

Лицо Винсента приобрело чисто винсентовское в высшей степени ехидное и многообещающее выражение.

— Ты должен мне вакханку!

Я рассмеялся.

— Друг мой, ничто не способно тебя изменить. Должен — значит, будет. Не думаю только, что приводить ее сюда — хорошая мысль.

— Просто помни об этом, Киллиан, — проговорил он, подмигнув.

Я перевел дыхание и, взяв со стола его письмо, молча протянул его ему. Винсент мгновенно помрачнел.

— Она забрала портрет.

Он кивнул, взял письмо, нахмурился. Положил его во внутренний карман пиджака.

— Значит, так тому и быть. Но… Это не заставит меня забыть про вакханку, Киллиан!

Ариман

1875 год

Италия, озеро Аверно, резиденция Магистра

Они не знают, к чему идут и чего хотят. Мучаются, сходят с ума, создают себе проблемы там, где можно было бы найти решение. Ответ уже в их руках, но никто из них не готов сделать последний, самый сложный и самый важный шаг: посмотреть себе в глаза и сделать верные выводы. Признаться себе в том, в чем признаваться сложно и страшно. Перевернуть свою жизнь, наплевав на правила и запреты. И, наконец, сделать первый глоток свежего воздуха свободы.

Никто из них не готов принять ощущение собственной свободы. Истинной, а не ложной. Когда ты можешь убить, но оставляешь врагу жизнь, потому что ты волен сделать такой выбор. Когда ты можешь пойти за нормами, а можешь — за сердцем. И ты свободен в своих чувствах. Нужно научиться слышать себя. Но еще сложнее — когда ты уже все понял — отпускать.

— Не верю, что ты мог это сделать, — проговорил Авиэль, в очередной раз за вечер поднимая на меня глаза. — Все, что угодно, но только не это.

— Не веришь, значит, не мог.

— Она жива?

Я склонил голову на бок и взглянул на Магистра, сцепившего пальцы рук перед собой. Локти он поставил на стол. Широкие рукава съехали, обнажив его тонкие руки, слишком обманно изящные. Авиэль сверлил меня взволнованным взглядом.

Я молчал. Есть вопросы, ответы на которые не нужно произносить.

— Скажи, где искать. Я планету переверну…

Я пожал плечами.

— Ты знаешь.

— Нет!

— Когда придет время, поймешь.

Магистр насупился и отвернулся. Он чувствовал мою правоту. Но теперь… Впервые за последние десятилетия его лица коснулась слабая улыбка — у него появилась надежда.

Надежда. Вот оно. То самое. Что заставляет двигаться, делать то, что дулжно, работать, развиваться. Когда хочется бросить все, залезть в самую темную дыру и не высовывать оттуда нос, появляется она — слабая надежда на то, что еще что-то возможно. Ты теряешь все. И из этой непроглядной тьмы ты готов уцепиться за самый призрачный лучик — по контрасту он будет для тебя ослепительным.

Знают ли они, в какой клубок сплетены их судьбы? Они затянули узлы. Они нырнули в бездну, доверившись призрачной мечте. Все они. Но кто знает… Кто знает, что ждет каждого из них? Кто из них отважится заглянуть в лицо правде? Кто из них решится перевернуть все то, что было незыблемым?

Возвращаются даже после встречи со смертью. И надежда жива, пока живо существо, которое ты любишь. Важно — любить. А не придумывать себе эти чувства, не прятаться за рационализациями. Не тянуться к тому, что недоступно. Не отнимать из зависти. Не бросаться в объятия другого только для того чтобы попытаться заполнить пустоту в душе за счет него. Не открывать ему свой личный ад, ожидая, что он поможет справиться с этим безумием и разгонит мглу по углам. Не придумывать себе долги и обязательство.

Любить.

Увидеть настоящее. Искомое. Желанное. Истинное.

И кто знает, что всех нас ждет впереди?