Наркоза не будет! - Александра Сашнева

Может быть, этот странный человек является кем-то из этих сущностей, нашедших пристанище в мозгу Коши? Сейчас она поверила бы и в переселение душ, и в призраков, которые паразитируют в чужой личности, и в бесов, которые вселяются в тело. Прямо в тело. И живут там наподобие личинок.

Она брела, точно лошадь по привычному, выученному маршруту, не видя ничего вокруг себя. Странно, не было денег — было плохо. Теперь есть — еще хуже. Когда не было, казалось — все дело в них. А теперь ясно, что они — ничто.

Коша растерянно пошевелила купюрами в кармане и с удивлением обнаружила, что стоит перед дверью общаги.

Роня что-то писал, сидя прямо на подоконнике открытого окна. Шарики, горсть стальных перьев в маленькой коробочке. Бутылка из-под кефира, которую выпили в два приема. Наполовину обломанный батон. Солнечный квадрат на столе. Простая человеческая жизнь. Реальная и твердая на ощупь.

Коша решила считать мужика галлюцинацией.

— Я пишу, — сказал Роня и снова уткнулся в бумаги.

— Пиши… — сказала Коша и свалилась на койку.

Потолок закружился в глазах.

Скарабей катил свой шарик к годовалому ребенку, сидевшему голой попкой прямо на песке. Белесое египетское небо безжалостно посылало на землю непрерывный поток жесткого горячего света. Ребенок занимался тем, что набирал в горсть песок и, стискивая его кулачком, следил, как из руки струится тонкая сухая струйка. Его сосредоточенные глаза неожиданно строго посмотрели в лицо высокого мужчины остановившегося прямо перед ним. Скарабей дополз до ступни мальчика и, внезапно начал закапывать свой шар прямо возле пятки. К группе приблизилось еще несколько человек. Четкие короткие тени замерли, ожидая, что последует далее. Наконец жук погрузился вместе с сокровищем в нору. Мальчик набрал еще горсть и присыпал место аккуратной конусообразной горкой.

Чьи-то руки подобрали ребенка и понесли в сторону реки.

Сон был настолько явственным, что Коша не сразу вернулась в реальность. С трудом она осознала, что лежит на Рониной койке в общаге. Роня по-прежнему сидит на подоконнике и пишет. Она села.

— Ронь! — начала Коша и закашлялась.

Не отрывая головы от листов, молодой человек подал голос:

— Да. Слушаю.

— Пойдем чего-нибудь съедим? Фу, какой мне странный сон приснился… Какой-то Египет.

Роня не отозвался, продолжая писать. Наконец он отложил листы и увидел, что Коша с завистью перебирает стеклянные шарики, разглядывая их на свет.

— Возьми, если хочешь…

Она покачала головой и протянула:

— Не-е-е-е… Я хочу сама найти. Лучше я буду о них мечтать.

ЕВГЕНИЙ. ДУБЛЬ ПЕРВЫЙ

(Коша)

Прошло несколько дней.

Утром Коша рисовала бесконечный по счету стеклянный шарик.

Постучала Муся. Радостная и свежая. Было видно, что она отъелась и отоспалась.

— Привет! Ты где шлялась? Бродяга! — обрадовалась Коша

— Ездила к предкам. Мы с тобой тогда поговорили, и меня как-то потянуло.

Муся внезапно увидела новые Кошины шмотки и воскликнула:

— Ух ты! Откуда это у тебя? Вот! Стоит уехать на несколько дней…

— Да… Валентин у меня купил все работы.

— Да? Что с ним случилось? Он же не хотел…

Она не знала, стоит ли Мусе говорить, как все было.

— Выпить хочешь? «Мартель».

— С утра? — Муся задумалась. — Хотя… В этом что-то есть! Давай.

В бутылке оставалось как раз две порции. Подруги располовинили их и сразу стало весело и беспечно.

— Вот уж не думала, что тебя к предкам потянет! — удивилась Коша, вспоминая Мусины откровения.

Муся посмотрела вверх, потом вбок, потом вниз и вздохнула:

— Я даже не знаю, я захотела еще раз все понять. Мне все равно жалко их, понимаешь? Мать, кенечно, больше. А отчим… Ну знаешь, во-первых, это мой первый мужчина все-таки. А в-вторых, я же сама в общем немного виновата. Если бы я тогда не спровоцировала его. Мужчинам так трудно отказаться от этого. Все равно, что льву от охоты. И потом… Сейчас он стал тихий. Старый. Короче, мы помирились. Мне даже немножко денег дали.

— М-м-м… — Коша попробовала понять, что она чувствует. — Да… Они умрут, наверно, раньше… И наверно, они что-то потеряли.

— Не в этом дело… Хотя и это тоже. Они родили нас, а мы их нет… Мы что-то взяли у них. Когда у тебя дети, ты уже ничего не пробуешь. Уже нет вариантов — ты должен их кормить, поить и воспитывать… А сам-то ты не знаешь, как надо! И получается, что ты, сам по себе еще ничего не успев, уже как бы добровольно умираешь.

— А-а-а… — Коша пропустила мимо ушей Мусин философский припадок. — А где ты бабки взяла на билет?

— Я позвонила Зыскину и все рассказала ему. Он мне одолжил.

— Неожиданно! — Коша от удивления вытаращила глаза.

— Я сама удивилась… Я даже не просила, он сам предложил. Мне кажется, он мне глазки строит… Честно говоря, не представляю, кто с ним мог бы спать. Знаешь. Ему не повезло. Если бы у него не было такого толстого пердака, он был бы вполне нормальным парнем. И я бы даже вышла может быть за него замуж. На самом деле, мне хочется такого мужа, чтобы он не доставал. Пусть бы занимался своими делами. А я — своими.

— Послушай, сколько помню его — всегда был жмотом…

— Ну. Бывают в жизни чудеса! — Муся всплеснула руками и потянулась за сигаретой. — Он кстати сказал, что у Рината и его компании где-то еще одна выставка открылась. Или откроется… по-моему, даже сегодня. Какое сегодня число? Тринадцатое. Точно сегодня. Не хочешь?

Пустота, которую Коша, казалось, перестала ощущать, вдруг внезапно распахнула свою акулью пасть, и Коша опять ухнула туда со всего маху.

— Даже не знаю. Надо оно? Я видела его с женой и с этими его приятелями. Он мне все сказал. Я чувствую себя как говно.

— Что он тебе сказал?

— Что ничего больше не будет.

— А что он при этом делал, как выглядел, как смотрел?

— Не знаю — он одел очки. Но голос у него был мерзкий… Правда, когда я уходила, он еще долго стоял, пока его не окликнули.

Муся вздохнула:

— Ну ты все преувеличиваешь. Просто тогда была жена. Но жена это еще не факт. А факт, что мужики трусливы. Он просто боялся. Понимаешь, он тебе не доверяет. Он не может предсказать, как ты себя поведешь. А она у него уже есть. Все просто. Мне кажется, что, если он тебе нужен, надо сделать так, чтобы он привык к тебе. Ну, чтобы он знал, что ты в его жизни так же естественна, как утром зубы почистить. Условный рефлекс короче надо выработать, как у собаки Павлова. Вот и все.

— А жена?

— Зыскин сказал, что они провожали ее два дна назад в Испанию. Я не думаю, что она вернулась. Ну будет приезжать на неделю. Тебе-то что? Остальное-то время он будет твой!

Коша задумалась, стало противно, что должна жить исподтишка от какой-то жены. Разозлилась.

— Да? Глупо это. Не хочу. Рефлексы какие-то. Что я — дрессировщик?

И неожиданно для себя она резко поднялась, и полезла в шкаф. Платье как раз для этого случая.

— Да ничего кроме рефлексов-то и нет, — сказала Муся философски. — Ух ты! Вот это прикид! Сколько же он тебе дал?

— А-а, — Коша вздохнула. — Я уже почти все расфигачила.

— Ну-ка покажись! — Муся оглядела ее внимательно. — Тебя надо накрасить. Сейчас я из тебя сделаю артистку. И никакого нижнего белья! И не смей мне перечить. Сегодня мы твоего Рината отделаем так, что он всю жизнь будет только о тебе и думать.

Коша вытащила деньги из заначки, пересчитала, протянула пачку Мусе:

— Возьми отсюда баксов двадцать себе. А остальное пусть у тебя лежит. У меня кошелька нет. Я боюсь, что кто-то залезет и украдет. Окно-то мы не можем закрыть!

— Правильно! — усмехнулась Муся, складывая бумажки в сумку. — Зачем тебе кошелек? У тебя бабки больше двух дней не держатся. Ну что? Готова? Садись, буду из тебя красотку делать.

Коша села поближе к окну и с любопытством наблюдала, как Муся сыпала на стол содержимое косметички. Тушь, тени, щипчики, еще тени, карандаш белый, карандаш черный, точилка, четыре помады, тональный крем, пудра.

— И ты это делаешь каждый день? — изумилась Коша, созерцая блестящие колпачки и коробочки. — Да… Если бы я была мужиком, меня бы это свело с ума! Но это ведь ужасно — постоянно геморроиться этим.

Муся окинула подругу непонимающим взглядом:

— Ты что? Не красишься? Вообще?

Коша пожала плечами.

— Да нет… Я иногда вспоминаю, что такие штучки есть. Иногда даже что-нибудь покупаю. Но у меня никогда не бывает полного комплекта. Я как-то не чувствую себя достаточно взрослой для этого. Я с детства помню, что мама красилась, а отец носил галстук и пиджак. С тех пор для меня мужчина в галстуке — это папа и с ним ничего общего нельзя иметь. Это же папа! А все накрашенные тетки — это мама. Ну, на крайний случай — бабушка. Их надо держаться подальше. Но я-то не мама и не бабушка. Пока.