Самая лёгкая лодка в мире - Юрий Иосифович Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ни минуты не раздумывая, плот затонул, и я с головою ушел в воду.
На редкость колючей, холодной и душной показалась мне вода Илистого озера. Прежде чем вынырнуть, я на миг приоткрыл в воде глаза и увидел под светлой поверхностью озера темный провал, ведущий на дно. Из провала подымалось ржавое облако ила, в котором поблескивали зеленые угольки.
— Я уж думал — все, тебе конец! — взволнованно кричал капитан, подбегая к берегу. — Папашка за ногу сдернул! Бросай рыбалку, пойдем лучше похлебки похлебаем!
Похлебка из белых грибов получилась у капитана густой, наваристой. Серповидные и круглые куски грибов были мягки, как масло.
— Как думаешь, — сказал капитан, — вправду здесь Папашка живет?
— Что ж такого. Есть же в Англии озеро Лох-Несс, в нем, говорят, живет чудовище.
— Мне кажется, в нашей стране чудовищ нету.
— Кто знает.
— Интересно было б сфотографировать Папашку.
— Действительно, — сказал я. — В чем, собственно, дело? Почему ты до сих пор ничего не фотографировал? Даже камеру не достал?
— А нечего было.
— Чего нечего?
— Фотографировать.
— Вот так раз. А Багровое озеро? А макарка? А Кумкузя со щекой? А Летающая Голова?
— Летающую Голову можно было бы щелкнуть, да ведь никто бы не поверил, что кадр подлинный. Сказали бы — монтаж. Потом иди доказывай. А на Багровом снимать было нечего — трава да вода. Не кувшинки же щелкать для девушек.
— А Кумкузя?
— Да кому он нужен со своею щекой? Он бы и сниматься не стал, такой стеснительный.
— Странно у тебя получается, везешь с собою камеру, а даже и не щелкнешь.
— Будет кадр — щелкну. А пока кадра нет, чего зря щелкать?
— Когда же будет этот кадр?
— Не знаю, но когда-нибудь будет. Его можно ждать хоть всю жизнь.
Капитан меня озадачил. На мой-то взгляд, нас окружали десятки и даже сотни кадров. Прямо отсюда, не сходя с места, я мог бы нащелкать целую пленку — и лес за озером, и остров, и наш костер, над которым болтались носки на каких-то невероятно корявых палках. И носки, и палки, и озеро казались мне необыкновенными и не виданными никем в мире.
— И вообще-то, — сказал капитан, — вообще-то зачем фотографировать? Я хоть и фотограф, но в принципе против фотографии. Долой вообще эти камеры. Видишь мир — так и фотографируй его глазами, щелкай ими, хлопай вовсю. Снимай кадр и отпечатывай в душе на всю жизнь.
— Не знаю, — сказал я. — По-моему, это какая-то чушь — фотограф, который не фотографирует. Ну а для меня ты можешь снять кадр? Сними хоть меня-то у костра.
— Вот еще, — сказал капитан. — Чего тебя снимать? Неохота.
— Ну а Папашку? Папашку можешь снять для меня?
— Папашку? Ну что ж, может, это и вправду будет тот кадр — один на всю жизнь. Да вот я не знаю, можно ли вообще снимать Папашку? Ведь не все можно снимать, что снимается. Ну ладно, на этот раз рискну.
Капитан задумался, взял аппарат, треногу, спустился к озеру. Пока я сушился, он то уходил от костра, то возвращался. Попросил у меня самый большой крючок и самую крепкую леску. Отрезал кусок сала, взял топор и унес все это.
Я пошел к берегу посмотреть, что он делает.
Кусок сала капитан насадил на крючок и положил его на камень, лежащий на берегу у самой воды. Леска тянулась от крючка к фотоаппарату, который стоял неподалеку на трех алюминиевых ногах. На березке висел и черный ящик с батарейками, из которого выглядывало зеркало вспышки.
— Расчет простой, — пояснил капитан. — Папашка вынырнет и схватит сало. Дернет за леску, и тут аппаратура сработает.
— А если Папашка утащит под воду аппарат?
— А топор-то на что?
В землю, неподалеку от камня, капитан врыл топор — острием вверх. Леска лежала на лезвии топора, и при сильном натяжении, по расчетам фотографа, топор должен был ее разрезать.
…Приблизился вечер. Стемнело. С того берега, из болот, потянулся холодный туман.
Мы пили чай у костра и смотрели, как неподвижно лежит, не шевельнется среди лесов Илистое озеро.
Глава XXII
Папашкина ночь
И снова к полуночи явился над озером туман. Он заволок поверхность воды, спрятал остров, укрыл подножие холма, только до вершины, где сидели мы с капитаном, не добрался.
Костер угас, и мы разгребли уголья, постелили еловые ветки и легли на землю, нагретую костром. Жар земли охватил нас, и казалось, что мы лежим внутри горячего черного шара, заброшенного с Земли на другую планету.
— А мне кажется, мы у Папашки в брюхе, — шептал капитан.
С озера не слышалось ни шелеста, ни плеска. Тихо было в лесах и болотах, только очень далеко, у деревни Коровихи, скрипел однообразно дергач.
В жаркой темноте отяжелела голова, я приклонил ее к плечу капитана, и капитан прикорнул, и мирно уснули мы на берегу Илистого озера рядом с многоглавым Папашкой.
Странные далекие сны пришли ко мне. Мне приснилась скульптурная группа «Люди в шляпах», Орлов и граммофон, девушка Клара Курбе. Милым, добрым был мой сон и длился долго…
Пробудился я часа через три-четыре.
Тьма была непроглядная, а с озера слышалось негромкое бульканье, будто ручей потек с холма. К бульканью добавились вздохи и шипенье.
— Пар спускает, — шепнул капитан, просыпаясь.
— Чего?
— Папашка пар спускает. Высунул хобот из воды и дышит. Слышишь?
Бульканье затихло, и теперь с озера не доносилось ни звука, и все-таки я слышал что-то, а что — не понимал.
— Он на берег вышел, — шепнул капитан. — Сейчас на холм полезет.
Приподнявшись на локте, я вслушивался, и верно, чудилось — шаркают босые огромные ноги по мокрой траве. И мерещилось — оживает озеро, шевелится, дрожит, а холм поворачивается медленно, круче наклоняется к озеру, чтоб сбросить нас в воду.
— Сюда идет, — тревожно шептал капитан. — Неужели сало не заметил? Сало-то белорусское, с чесноком!
Прижимаясь ко мне, капитан шептал о сале, цепляясь за него как за последнюю надежду. Все страшно, все зыбко, все непонятно было в окружающей нас ночи, кроме куска сала, лежащего где-то на берегу.
«Какой черт занес нас сюда? — думал я. — И чего мы хотим? Только глянуть, есть ли и вправду на земле Папашка? Но зачем это дурацкое сало на крючке? Вот схватит сейчас капитана да рявкнет: „Сало, подлец, на крючок насаживаешь! Хочешь поймать на кусок сала?“»
— Зря я с этим салом
